Все смыслы и символы культуры родились в замечательную эпоху, ныне именуемую Средними Веками. Позже они лишь обрабатывались, иной раз отрицались, и то и извращались. Но как не силилась мысль сперва модерна, а потом – постмодерна создать символы, которых не было прежде, у нее ничего не выходило. И всякий раз автор, прочтя свой новый текст, с удивлением восклицал «Все уже было!»
Да, Новое Время породило нечто, чего в Средневековье не было – технику. Но технические изобретения создавались на основе символов, оставленных Средними Веками, сделавшись просто одним из направлений их приложения, о чем я писал в ряде своих статей, посвященных философии науки. Создание техники напрямую зависело от глубины погружения в культурное пространство Средних Веков, из-за чего наибольшие успехи в ней достигались именно в те периоды, когда народы обращались к своему прошлому. Россия Александра Третьего, 3 Рейх, послевоенный СССР 1945 – 1953 годов…
Средневековое мышление отличалось от современного присутствием смысла в каждом действии. Причем смысл этот имел множество уровней, над утилитарным смыслом обязательно стоял смысл высший, связывающий Небеса и Землю. Например, крестьянин, совершая посев, не просто готовил себе будущий урожай, но совершал символические похороны зерен, предназначенных к будущему воскрешению живыми ростками. Так он участвовал в мировой мистерии вечной жизни, и сам чувствовал свое прикосновение к ней.
Увы, современный человек отделен от человека Средних Веков столь прочным коконом сомнений и отрицаний, что даже имея знание о былых временах, уже не способен погрузиться в них всей душой и ощутить то же самое, что чувствовал его далекий предок. Потому мы можем лишь мысленно реконструировать тот мир, но не способны полностью вернуться в него.
Но если наличие смысла в каждом действии было основой Средневековой культуры, то должна она была полагать и случай его отсутствия, выведя соответствующий символ. Да, такой символ тоже существовал, это был Агасфер, которого на Руси также именовали Вечным Жидом. Отрекшись от цели и смысла жизни, он пришел в вечное никуда не ведущее движение…
Я остановлюсь на этом символе эпохи Средневековья и покажу его развитие в Новейшей истории. Да, он снова явился людям, приняв вполне персонифицированный облик…
Волны Тихого Океана бились о борт большого парохода. Угольные пароходы прошлого вообще чем-то напоминали модель мироздания. Внизу они вмещали ад кочегарок с тоннами угля, проходящими через мускулы прокопченных кочегаров. Весь мир для них сжимался в метры между черными кучами и яростными пастями топок. Жара 50-60 градусов, кусачие капли пота, мутное пятно мира, ограниченного стенами, покрытыми жирной сажей.
Зато наверху парохода было что-то похожее на Рай. Прогулочные палубы с фонтанчиками и бассейнами, многочисленные пальмы в кадках, белоснежные официанты в ресторанах…
Вот на таком пароходе и держал свой путь очередной Агасфер, носивший имя Карла Поппера. За своей спиной он оставил 3 Рейх с операми Вагнера в его театрах, с рыцарскими парадами и зданиями стиля ампир, возводимыми еще молодым архитектором Шпеером. С моделями ракет, взлетающими под потолок лаборатории фон Брауна, с университетской аудиторией, на доске которой Гейзенберг мелом выводил формулу корпускулярно-волнового дуализма. Быть может, были в нем и концлагеря, но едва ли их довелось увидеть Попперу, ведь в этом случае он уже не увидел бы белого парохода, вырисовывающего свой путь сквозь зеленоватые волны…
Впереди – Новая Зеландия. Ее народ сам напоминает коллективного Агасфера. Наверное, он имел в своей жизни какие-то движения, но никогда не имел большой цели, и потому не имеет он и истории. Новая Зеландия не видела великих снов, скажем, о Великой Зеландии, вырывающейся за облака. Единственное историческое событие ее земли – истребление коренного народа маори, объявленного людоедским, и то не имело отношение к новозеландцам. Маори истребляли англичане, и они были людьми иных целей, иной судьбы, чем новозеландцы, хоть последние и произошли от них. Да, страна, не имевшая собственного Средневековья, не может иметь и смысла в современности…
Европа в лице своей хозяйки Германии объявила Поппера чужаком. Он решил ей отомстить, что лучше всего сделать, находясь от нее вдалеке. Чем дольше Поппер обдумывал свою месть, тем дольше вгонял ее под пласт современности, в недра прошлого, в сокровенные бездны человеческого бессознательного. И верно, какая радость критиковать, скажем, национал-социализм, если до окончания работы над книгой он может и не дожить?! Какая радость вбивать клинья под коммунизм, если после схватки с национал-социализмом может не устоять и он?! Нет, Поппер решил перекрыть сам источник, из которого текут реки истории и людских судеб…
Любое политическое учение, как и вера – это поиск пути к Началу, к высшему Идеалу, живущему не в сознании, но, говоря словами К.Г. Юнга – в коллективном бессознательном. Поппер это хорошо понял, и потому свое отрицание начал с Платона, впервые сказавшего о наличии целей жизни человека и общества, лежащих по другую сторону видимого Бытия, в мире идей.
Невозможно сражаться с миром идей, с тем, чего не видишь и не слышишь. Но легко дать бой словам, которыми мыслитель идею высказал, ибо высказать он может ее лишь частично. По той причине, что ни один человек не сможет обойти призму опыта своей жизни и жизни своего народа, текущего момента, своих знаний, которые никогда не могут быть полными. Наконец, не сможет обойти он и свой язык, который, имея все-таки ограниченный запас понятий, налагает самое жесткое ограничение на любую мысль. Эти призмы в достаточной степени искажают облик изначальной Идеи, из-за чего в ней уже можно увидеть недостатки…
Но кроме Идеи есть и средства ее достижения. А они весьма зависят от эпохи, в которую цель достигается, от народа, который ее достигает, и еще очень от многих вещей. Отсюда и происходит многообразие учений, желающих достигнуть одного и того же, но видящих принципиально разные, несовместимые пути. Эта несовместимость средств порождает вражду между ними. И, конечно, эта вражда для Поппера пришлась весьма кстати.
Правда, Платон говорил о чистой Идее, не говоря ни слова о средствах достижения. Он просто описал несколько моделей известных ему обществ, и предположил тот вид, который имеет общество идеальное. Но Поппер задал несколько вопросов платоновскому Государству, связанных со средствами его создания. «Кто и как будет отбирать элиту, и как она будет контролироваться?». Разумеется, вопросы не лишены смысла, и актуальны они и по сегодняшний день, но также очевидно, что сам Поппер ничуть не приблизился к их разрешению. Он только лишил идеальное Государство его идеальности, ибо по самой своей природе оно не должно содержать в себе противоречий и вопросов. Ведь будущее, богатое проблемами, уже никого не привлечет к себе!
Даже отдельный человек стремится к воображаемому им будущему, в котором решены все его проблемы. И его ничуть не смущает, что в реальности такое состояние тождественно лишь смерти, а в реальной жизни он сумеет создать сам себе достаточно проблем. Такова уж человеческая природа. А природа общества происходит с одной стороны – от реальной природы людей, с другой – от их мечтаний и надежд. Но вернемся к Агасферу и его учению.
Лишив человеческие сообщества точки притяжения в виде идеального Государства Платона, Поппер перешел к критике реальных обществ, пытавшихся достигнуть некоего идеального состояния, то есть – идеократий.
При написании трудов на философские и политические темы, авторы часто сталкиваются с интересным явлением. Стоит приложить достаточно усилий, потрудиться над решением узлового вопроса, и дальше вся работа делается как будто сама собой. Перо легко бежит по бумаге, не прося особенных усилий от своего хозяина. Так же случилось и у Поппера. Сломав «замковый камень» платоновского Государства, он почувствовал, как конструкция идеократий начала разрушаться сама собой.
Если победителей не судят, то судить побежденных – одно удовольствие. А все идеократии, от средневековых обществ до национал-социализма и коммунизма, в конце концов, оказались именно побежденными. Потому что ни одна из них так и не сумела достичь своего Идеала.
Козырной картой Поппера и его последователей стали жертвы народов, принесенные на алтарь достижения идеалов. Ведь если итог – поражение, да и победа была невозможна (что доказал Поппер), то жертвы всегда будут наибольшим упреком. Попутно Поппер упоминает о некоторых успехах идеократий, например – советской индустриализации, показывая тем самым несоразмерность достигнутого по сравнению с понесенными потерями.
Позже последователи Поппера изобразят жертв в красках, не пожалеют сил и средств для написания соответствующих книг и съемок фильмов. Обмотанные колючей проволокой бараки ГУЛАГа, лихие чекистские «тройки»… Но больше адептам Поппера пришлись по душе жертвы холокоста. Краснокирпичные, похожие на цеха строения, упирающиеся в небо столбы копоти, превращаемую в эту копоть толпы человеческих существ, имеющих одну кровь с Агасфером…
В конце концов ни у кого не возникает сомнения, что СССР был создан для уничтожения несогласных с коммунистами и рытья ненужных для хозяйства каналов. А 3 Рейх единственными целями имел войну с коммунистами на поле боя и уничтожение евреев в своем тылу. А как иначе, если истинные цели, которые так и не были достигнуты, оказались за пределами истории?!
Но все это было потом… А тогда среди экзотической природы Новой Зеландии, под взгляды ехидн и утконосов, Поппер дописывал свой объемистый труд. «Открытое общество и его враги», озаглавил он его, а в предисловии назвал его «своим вкладом в победу». Разумеется, не в победу над 3 Рейхом. С такими людьми, как Поппер, никогда не бывает, чтоб они целились в одно, а попали – в другое. Нет, они всегда попадают как раз туда, куда и целят…
Поппер провозгласил наступление эры Открытого Общества. По мнению автора – не проливающего невиновной крови, открытого для всеобщего контроля за его институтами, имеющего открытую, принимающую в себя людей и идеи элиту… Построенное на отрицании всех целей и смыслов, которые, по мнению Поппера, могут приносить только лишь зло…
Находящееся вне идей, оно всегда будет победителем, ибо носители идей неизбежно перегрызутся между собой и взаимно уничтожат друг друга, что доказала советско-германская война. А открытое общество будет спокойно наблюдать за ристалищами идеократий со стороны, пока они вовсе не уничтожат друг друга…
Ныне открытое общество явило себя во всей своей «красе». Его элита оказалась не более, а намного менее контролируемой народом, чем элиты любой из идеократий. Только вопрос закрытости элиты из идеологического превратился в технологический. Также от людей сокрыты принципы отбора элиты, и все, что с ней связано остается под завесой молчания и тайны. Но политтехнологи старательно создают видимость отсутствия тайны и кровного родства элиты всему остальному народу.
В открытом обществе при наличии индивидуальных целей у его членов, общество в целом цели лишено. Такое состояние само по себе создает внутреннее напряжение, и требует какой-то коррекции. Единственные и последние враги открытого общества, которых не учел Поппер – это его люди. Но само общество (точнее – его элита) их, конечно, учла и поступила с ними в соответствии с методологией Поппера – создало условие, при котором их цели взаимно гасят друг друга. Потому вместо развития в открытом обществе может господствовать только лишь распределение и перераспределение. Имеет открытое общество и свой заменитель идеологии – социал-дарвинизм, оправдывающий вечную борьбу всех против всех, которая полностью поглощает жизненные силы. Открытое общество не отменило ни войну, ни террор, оно перенесло их внутрь себя. Войну с внешним противником заменила война всех против всех, а террор против идейных противников – террор против тех, кто по взглядам элиты является не успешным.
В современном мире глобальному открытому обществу может противостоять лишь учение, соразмерное ему по масштабу. Его создание требует учета опыта и ошибок идеократий прошлого. Учение нового Агасфера, Поппера, надо принять как вызов, на который требуется найти достойный ответ.
Если Поппер видел спасение от издержек идеократии в полном отказе от идей (на самом деле, как мы увидели – в идее социал-дарвинизма и борьбе всех против всех), то мы должны пойти в противоположном направлении. Увидеть главный недостаток не в наличии идей, но в недостаточном их уровне, в их замкнутости на масштабах Земли. Если идеальное Государство Платона не идеально, то вина тому – отсутствие внешних целей уже по отношению к нему. Внешней же целью по отношению к самому совершенному из земных обществ может быть только лишь Небо. Отсюда мы вновь приходим к идеологии Космического Богоискательства или Штурма Небес, или Космического Национализма, о которых я говорил в своих предыдущих работах.
Новая, последняя идеократия Космического Богоискательства станет последним, смертельным врагом открытого общества. Ее невозможно стравить с другими идеократиями, ибо в современном мире их практически нет (маргинальные, вытесненные на периферию мира учения, вроде шиитского фундаментализма Ирана или чучхе Северной Кореи серьезно в этом качестве вряд ли могут рассматриваться). И нашим противником станет само открытое общество Агасфера, теперь уже – одряхлевшее, позабывшее давно данные обещания, и не предлагающее ничего, кроме вечной борьбы всех против всех.
Андрей Емельянов-Хальген
