Фольклорно-мифологические сюжеты в творчестве Абдуллаха Берсирова

А.М. Берсиров родился в январе 1947 г. В 1973 г. он окончил факультет архитектуры в Ленинградском институте живописи, скульптуры и архитектуры имени Н.И.Репина. В 1980-1990 гг. работал художником в АХПМ, вступил в Союз художников СССР. В 1995 г. ему присвоено звание заслуженного художника Республики Адыгея. В 1990 г. он стал директором картинной галереи. За годы своей работы он проявил множество граней своего блестящего художественного дарования. Он работал и как театральный художник, оформляя спектакли, создавал плакаты, оформил более 50 книг и журналов, в том числе «Новый мир», «Глагол Кавказа», альманах «Дружба». Он – автор эскизов всех правительственных наград Республики Адыгея. А.Берсиров был главным художником во время съёмок фильма «Сумерки надежд» в 1994 г., получившего 1 премию на кинофестивале в Испании в номинации «Лучшая этнография». Многие его творения получили премии и отмечены призами, в их числе 1 премия за проект Монумента науке в 1998 г.; 1 место за проект стелы «Адыгея» в 1998 г.; в том же году на конкурсе архитекторов получил 1 место за проект входной части Горпарка в г. Майкопе. А.М. Берсиров является автором проекта Соборной мечети, построенной в г. Майкопе и получившего 3 премию на всероссийском фестивале в Москве. Кроме того, он является участником многих зональных Всероссийских выставок изобразительного искусства. В 1992, 1998 г. прошли его персональные выставки в Анкаре, Стамбуле, Дамаске. Его талант проявляется не только в сфере изобразительного искусства. Он внёс свой вклад и в адыгскую поэзию. Его стихи глубже и ярче раскрывают для нас многогранный мир художника, являющегося также и знатоком адыгского фольклора. Абдуллах Берсиров – художник поистине ренессансного масштаба, совместивший в себе дар живописца, графика, архитектора, поэта, певца, артиста и художника-постановщика. Творчество этого выдающегося представителя адыгского искусства тесно соприкасается с народным фольклором, оно буквально пронизано сюжетами из адыгской истории и мотивами культурного наследия адыгов.

В рамках этой работы мы остановимся лишь на двух сериях его работ, в которых, на наш взгляд, наиболее ярко и глубоко проявилась связь мировоззрения художника с традиционным адыгским мировидением. Это циклы работ «Адыгский календарь» и иллюстрации к адыгской народной «Песне аулов».

В серию «Адыгский календарь» вошло 12 картин, написанных гуашью на бумаге:

«Детские зимние игры адыгов»

«Весенняя пахота»

«Зов Емыша»

«Возвращение с пахоты»

«Плач об Адыиф»

«Обряд вызывания дождя»

«Буйство природы»

«Бог плодородия Тхагаледж»

«Самошествующая корова Ахына»

«Бог лесов Мэзытха»

«Явление Саусруко»

Эта серия выстроена в соответствии с адыгскими представлениями о календаре, тесно связанном с сельскохозяйственным циклом. Она иллюстрирует образ жизни народа – земледельца и животновода. Художник показывает любовь адыгов к созидательному труду, к земле и её дарам.

Несколько работ из этого цикла представляют изображения языческих божеств, которые, согласно адыгским мифам, являли собой покровителей отраслей хозяйственной деятельности и олицетворяли могущество и щедрость природы.

Месяц апрель (в адыгском календаре «мэлылъфэгъу» – время окота овец) художник посвятил покровителю овцеводства Емышу. Он представил Емыша в образе могучего великана в крестьянской одежде. Он укрывает своей волшебной буркой, словно защитным покровом, горные пастбища и водопои с пасущимися там овечьими стадами. Бог трубит в пастушеский рог, он охвачен тревогой за будущее природы и своих подопечных. По замыслу автора, Емыш пытается заслонить их от огня Кавказской войны, который пожирает всё вокруг. Художник строит композицию на цветовом контрасте: красно-оранжевые цвета пламени, как бы охватывают в кольцо всё ещё остающийся нетронутым мирный уголок природы, написанный нежными зелёно-голубыми тонами. Однако в картине доминируют напряжённые пламенные тона, и потому она создаёт у зрителя ощущение тревоги, но именно этого и добивался автор.

Языческого адыгского бога плодородия Тхъагъэлыдж сделал художник символом сентября – месяца сбора урожая (по-адыгски 1оныгъу – время молотьбы), когда народ пожинал плоды своего труда. Он изображён в образе седобородого старца с благородным добрым лицом, сидящего за столом в окружении щедрых даров адыгской земли. Как радушный хозяин – тхьаматэ с истинно адыгским гостеприимством бог приглашает разделить с ним застолье, протягивая чашу с напитком. Взгляд Тхьагъэлыджа, устремлённый на зрителя, полон мудрости и спокойствия. Древний бог как будто через века общается с другими поколениями. За его спиной – могучие Кавказские горы, и сама фигура бога, заполнившая почти всё пространство картины, кажется такой же мощной и незыблемой, как седые снежные вершины гор. Эта картина решена в мягких золотистых тонах осенней природы и создаёт впечатление умиротворённости.

С месяцем октябрь А.Берсиров связал изображение бога Ахына – покровителя крупного рогатого скота в момент совершения обряда жертвоприношения ему так называемой «самошествующей коровы». Согласно представлениям адыгов, в октябре эта корова сама чудесным образом отделялась от стада и, никем не подгоняемая, шла по горам причерноморской Убыхии и Шапсугии к месту своего заклания Ахын итхьэч1эгъ (это купа вековых деревьев в верховьях реки Шахэ). Оригинально построена композиция этой иллюстрации к календарю. В верхней части картины изображён сам бог Ахын, летящий над землёй при помощи своего волшебного посоха, которым он, согласно адыгским поверьям, отталкивался от земли. В центре нижней части картины изображена предназначенная к жертвоприношению корова, ведомая самим Ахыном, невидимым для людей – участников обряда, которые условными силуэтами обозначены в нижнем левом углу. Жертвенное животное торжественно идёт к священным дубам. На это указывает развешенное на деревьях оружие, которое в старину адыги оставляли в священных рощах в качестве жертвы богам.

Фоном для сюжета, изображённого на картине, является пейзаж, который, в то же время, кажется самостоятельным действующим лицом в авторском замысле. Решённый в золотисто-оранжевых тонах, он передаёт состояние природы в горах в последние погожие дни осени: через окно в облаках виден кусочек голубого неба, откуда пробиваются лучи неяркого осеннего солнца, освещающие лес, горную долину и отражающиеся от снежных вершин, изображённых на дальнем плане. Но они уже не рассеивают туман, опустившийся на горное ущелье и создающий ощущение прохлады. Как видим, в этой композиции художник предстает перед зрителем не только как талантливый иллюстратор фольклора, но и как блестящий пейзажист.

Название ноября в адыгском языке «шэк1огъу» означает пору охоты, результаты которой адыги связывали с благоволением или гневом языческого бога лесов Мэзытхьа, по их представлениям повелевавшим лесными тварями. Интересна иконография божества, которая вполне согласуется с адыгскими поверьями, согласно которым Мэзытхь ездил на златощетинном кабане. Бог выезжает из дремучей лесной чащи, одетый в панцирь, вооружённый копьем, луком и стрелами, а вокруг него теснятся звери, смотрящие на него, как на покровителя. На его плечи наброшена бурка, а на голове – фантастический венец с оленьими рогами. У лесного божества ярко-рыжие волосы, борода и огромные усы, а его глаза горят нечеловеческим огнём, словно это глаза грозного лесного зверя. Голова сидящего на кабане Мэзытхьа почти упирается в верхний край листа. Вся его фигура едва умещается в формате картины. Художник избрал этот композиционный приём, чтобы подчеркнуть величие и мощь божества. Грозный взгляд бога, направленный на зрителя, как бы вопрошает: «С какими намерениями ты пришёл в мои владения? Готов ли ты соблюдать заповеди леса?» А.Берсирову удалось создать образ настоящего лесного стража – сурового, но справедливого.

В месяц «тыгъэгъаз» (декабрь, время солнцеворота) в одну из ночей каждая адыгская семья отмечала «приход Саусруко» — одного из особо почитаемых героев эпоса «Нарты», который на протяжении многих столетий был для адыгов своеобразным «культурным героем», нравственным ориентиром, чьи подвиги совершались во имя спасения народа. В гостевом помещении накрывали праздничный стол для Саусруко, а в конюшне готовили сено и овёс для его коня. Случайный приход в это время в дом гостя-мужчины считался добрым предзнаменованием, символизировавшим приход сказочного богатыря. Именно приход Саусруко в дом адыга изобразил А.Берсиров в иллюстрации к декабрю. Эпический герой – мужественный и благородный воин, облачённый в сверкающую кольчугу и красный плащ – входит в гостевой дом и вешает оружие и доспехи на стену в знак мирных намерений. Для него уже накрыт стол с праздничной пищей и питьём. В проёме открытой двери, где стоит Саусруко, виден ночной зимний пейзаж: свет яркой луны и мерцание звезд на черном морозном небе отражаются в снегах, покрывших лес и горы. Комната, куда вошёл долгожданный гость, освещается таинственным пламенем семи свечей, прикрепленным к ветке боярышника с семью сучьями – идолу шапсугского бога плодородия Созереша. Отблески огня играют на позолоте доспехов и на сосудах. Впечатление волшебства происходящего усиливается

Серия «Песнь аулов» тоже была задумана художником для того, чтобы вернуть адыгам некогда популярную, но незаслуженно забытую народную песню, написанную вскоре после окончания Кавказской войны неизвестным, но, безусловно, талантливым автором. Создатель этой песни, обладавший даром философа и песнетворца, в иносказательной метафорической форме с болью повествует о глубочайшем духовно-нравственном кризисе, в котором оказались адыги после окончания Кавказской войны. Потерпев тяжелое поражение в войне, они утратили не только независимость, но и многое из своего тысячелетнего культурного наследия, которое прежде было предметом их национальной гордости и вызывало восхищение иноземцев. Речь идёт прежде всего о падении уровня духовности адыгского общества.

Автор песни обошёл все оставшиеся на Западном Кавказе адыгские аулы и о каждом из них написал короткие, но ёмкие, наполненные болью и горечью строки. Безвестный адыгский философ вложил в них трагедию каждого адыгского селения, которая состояла в крушении морально-этических ценностей, всегда бывших стержнем древней культуры этноса. Написав эту песню, её создатель предложил адыгам взглянуть на себя со стороны и задуматься о своём будущем. Народ понял и принял её.

Но в годы советской власти (как бы в пику критическому настрою этого произведения) почти о каждом адыгском ауле были написаны мажорные песни, посвящённые прекрасной новой жизни и светлому завтрашнему дню адыгов. Их благостный тон располагал к самоуспокоению, и постепенно горькая «Песнь аулов» была забыта. Однако проблемы, вскрытые её автором, за эти годы не только не исчезли, но и усугубились. Поэтому Абдуллах Берсиров замыслил дать этой песне второе рождение, но уже средствами изобразительного искусства, чтобы наглядно донести до своих соотечественников-современников содержание этого глубочайшего памятника адыгского фольклора. Работа над серией велась на протяжении 8 лет. Она состоит из 42 картин-миниатюр, иллюстрирующих содержание одного куплета «Песни аулов». Каждая из них – плод глубоких размышлений художника о трагической судьбе своего народа.

Так, куплет, посвящённый аулу Блечепсин, иллюстрируется художником в духе сюрреализма. В центре автор изображает арбу, резко по диагонали разрезающую формат. Арба с мельничным жерновом вместо одного колеса несётся куда-то вниз, никем не управляемая. На передке арбы сидит странный седок – петух с отрубленной головой (его голова летит внизу в том же направлении, что и повозка). Такая трактовка не оставляет сомнения в том, какую мысль автор хотел донести до зрителей: наше адыгское общество, лишённое былой направляющей силы, возглавляемое напыщенными, но пустыми людьми, несётся в бездну. Безысходность ситуации художник подчёркивает через фигуру обезумевшей женщины, бегущей рядом с арбой и тщетно пытающейся остановить её падение.

В центре иллюстрации к куплету о Кошехабле изображён пьяный кабардинский князь, сидящий на троне из игральных карт. Он доволен собой и своим положением, чувствует себя на высоте, несмотря на то, что стоит по колено в водке. У его ног по горло в «огненной воде» плавают совершенно опустившиеся мужчины. Но князь то ли не замечает их, то ли воспринимает это как должное. Кажется, что именно такой жизнью довольны адыгские мужчины, и они нисколько не ощущают всей глубины своего нравственного падения.

А.Берсиров в сюжете, посвящённом аулу Егерухай, следует за автором текста. Он изображает людей, жадно сдирающих шкуру с живого быка, на котором восседал почтенный старец. Старика безжалостно сбрасывают, не обращая внимания на его преклонный возраст и статус в обществе. Нищие духом люди, презрев ради быстрой наживы древний обычай своего народа – оказывать почёт старости – ниспровергают устои адыгства.

На картине, посвящённой Джерокаю и его жителям, художник изобразил странный фантом-символ. На фоне сухого дерева в воздухе завис череп быка и рваный генеральский мундир с эполетами, с которых стреляют пушки. Это уже не генерал Соколов, который принёс много бед адыгам в ходе Кавказской войны, а его призрак. Он уже не может нанести им вред, как раньше, во время войны. Но в их душах навсегда поселился страх перед именем генерала, и они падают в обморок при виде Соколова. Художник сознательно делает фигурки егерухайцев ничтожно маленькими и помещает их на заднем плане, чтобы подчеркнуть, как измельчали адыги, прежде славные своим бесстрашием.

Иллюстрируя куплет о Хакуринохабле, художник изображает всадника, тёмной ночью похитившего девушку. Пытаясь спастись, она цепляется за месяц. Но мужчина не обращает внимания на её отчаянье: он доволен собой и своим «геройским» поступком. Ведь адыгским мужчинам теперь негде демонстрировать удаль и мужество, и они утверждают себя, совершая насилие над женщинами.

О политике царских властей по отношению к покорённым адыгам рассказывает куплет об ауле Хатажукай. Верная имперскому принципу «разделяй и властвуй», царская администрация оказывала почести представителям мусульманского духовенства. В обмен на это они закрывали глаза на несправедливость властей к простому народу. И здесь А.Берсиров, идя за текстом песни, рисует недвусмысленную картину: по плечам хаджи идут арестанты, а он, закрыв глаза, делает вид, что ничего не происходит. Этот протест художника против равнодушия высокопоставленных адыгов, не замечающих бедствий своего народа, также актуален, как и во времена создания песни об аулах.

Нищета и необустроенность жителей аула Пшизов, о которых поётся в песне, показана через следующий сюжет: адыгский турлучный дом вырван из земли и опрокинут; его крыша горит. Это символ наших утраченных корней и сомнение в благополучном будущем, которого для адыгов не может быть без опоры на отчий дом.

На грани символизма и сюрреализма исполнена иллюстрация к куплету про аул Уляп: над огнём – раскалённый котёл, в котором сгорают бесценные произведения искусства, созданные древними предками адыгов в незапамятные времена, а над всем этим горит адыгская войлочная шапка. Это аллегория утраченной народом мудрости, прежде веками охранявшей культурное наследие, оставленное ему многими поколениями предков. А без мудрости народ не может ни оценить, ни использовать то, что сделано предшественниками.

На иллюстрации, посвящённой аулу Хатукай, изображена печальная женщина, пасущая свиней. Показывая адыгскую женщину за таким несвойственным для неё занятием, художник укоряет адыгов за то, что теперь вся тяжёлая и грязная работа легла на женские плечи, а традиционное прежде почтительно-бережное отношение к женщине утрачивается.

Сюжет композиции об ауле Адамий на первый взгляд кажется абсурдным: на острые плавники вынырнувшей из воды ужасной рыбины насажена гнилая груша. Но знающий слова песни поймёт: художник через этот фантастический образ стремится донести до нас мысль, что адыги утратили глубину мировидения, их проблемы стали ничтожными. То, что прежде не имело для них никакой цены (как, например, рыбий мозг или гнилая груша), теперь стало достойным всеобщего внимания.

Повествуя об ауле Адамий, художник изобразил на переднем плане адыгских коней – любимых спутников воинов-черкесов. Согласно адыгскому фольклору, их волшебные кони умели летать, нырять на морское дно и переплывать широкие и бурные реки. Но эти кони тонут в мелком ручейке Мартэ, который и ребёнку-то по колено, потому что они уже не нужны мужчинам для совершения ратных подвигов. У мужчин же теперь другие способы проявления мужественности – они наносят обиды девушкам. Тревожным красным пятном художник изображает кричащую девушку с растрепавшимися волосами. Она явно спасается от того, кого нам не хочет показать автор. А на заднем плане как символ славного, но безвозвратно утраченного прошлого адыгов, изображен призрачный силуэт сказочного крылатого коня.

Строки об ауле Понежукай А.Берсиров трактует через образ женщины, окружённой, будто паутиной, липкими потёками сбежавшего теста. Забыв о выпечке хлеба, женщина с горечью смотрит на дерущихся птенцов-петушков. Они едва вылупились из яиц, только увидели друг друга, но уже стали врагами, хотя для этого нет ни малейшего повода. Есть повод тревожиться о будущем…

В сюжете о Нешукае художник отходит от прямогоо следования строкам песни. Он изображает людей, играющих в карты на голове у плачущей женщины с благородным лицом. Этот образ, по замыслу автора, символизирует Родину-мать. Слёзы, которые она проливает по своим потерявшим ценности и духовные ориентиры детям, так обильны, что вращают мельничное колесо – колесо истории. Это тоже символ вечно текущего времени, которое не повернуть вспять.

На иллюстрации к куплету о Кунчукохабле изображён раненый кабан. Прежде грозный обитатель лесной чащи теперь ослабел и жалобно смотрит на зрителя. К изувеченной ноге животного привязали дерево с висящим на нём кем-то забыым и никому не нужным оружием. Если знать, что кинжал был всегдашним спутником мужчины-адыга, с которым он должен был защищать Родину и свою честь и с которым он никогда не расставался, то становится понятно, что праздно висящее в неподобающем месте оружие символизирует утрату Родины и чести.

На иллюстрации о Пшикуйхабле изображён старик, который до того наловчился выбивать ногами пни, что они вылетают как ракеты из под его обеих правых ног, мутировавших из-за постоянной однообразной и бессмысленной работы. Так художник доносит до нас мысль, насколько измельчали проблемы народа: его заботят пустые, никчёмные дела.

Нечерезию тоже посвящён сюрреалистический сюжет: девушка с ногами цапли стоит в болоте и, согнувшись, рвет рогоз, из которого адыги плели циновки. Трава ещё не выросла, но уже идёт в дело из-за глубокой нищеты. А волосы девушки, собирающей рогоз, натянуты на рамы станков вместо верёвок. Она привязана к месту, как будто прикована, и вынуждена изощряться, чтобы выживать.

Шабанохабльцы изображены в образе мужчины, показанном как бы в разных временных координатах в одном и том же месте. Вот человек праздно сидит на берегу реки в то время, когда надо обрабатывать землю и думать о будущем. И тут же он – в то время, когда другие уже собрали урожай, а он протягивает к ним несколько просящих рук. Эта фантастическая многорукость символизирует падение людей, направляющих свой энтузиазм не на созидательный труд, а на унижающее человеческое достоинство попрошайничество.

Центральный образ иллюстрации к куплету о Шханчериехабле – самодовольно пирующий в одиночестве, словно князь, мужчина. Нет сомнений, что автору крайне неприятен и он сам, и те мелкие людишки, которые искусственно увеличивают его шапку, словно скирду сена, тем самым незаслуженно возвышая его над собой и создавая ему авторитет в обществе.

Композиционный центр иллюстрации к куплету о Пчегатлукае – старая адыгская арба – символ былого благополучия, завязший в стоячей воде. На заднем плане – в прибрежных зарослях бродят тучные волы, которых никто уже не запрягает в арбу. На противоположном берегу стоят скучающие без дела женщины. Зритель их не видит, но их присутствие угадывается по отражению в мутной воде. Всё это – символ разобщённости, запустения и утраты народом жизненного стержня.

Несмотря на то, что все работы серии связаны общим содержанием песни, любая из картин являет собой самостоятельное законченное произведение. Сюжет каждой из них наполнен глубоким философским смыслом, тревогой за судьбу своего народа и надеждой на его духовно-нравственное возрождение, которому сам художник служит своим искусством. Опорой в этом ему стало знание фольклорной традиции адыгов, которая на протяжении тысячелетий аккумулировала и транслировала важнейшие духовно-нравственные ценности и была главным ориентиром в деле воспитания новых поколений.

По материалам Адыги.ru

Вам также может понравиться

Добавить комментарий

Ваш email не будет опубликован. Обязательные поля отмечены *

Вы можете использовать данные HTML теги: <a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <s> <strike> <strong>