Мануэль Саркисянц: «Демократическая критика Запада»

aztec_jaguar_warrior1Удивительный по жизни человек — профессор Мануэль Саркисянц не перестает удивлять! Он прислал свою новую статью и анонс лекций, с которыми собирается прибыть из Мексики на Русь. И это в его 90 лет! (Столетний десяток он разменял в июне этого года, с чем мы его от лица всех поклонников и поздравляем, хотя и с небольшой задержкой. – Ред. сайта) Мало того, что читающий сейчас лекции студентам-индейцам Саркисянц кладезь мудрости. Он прежде всего – последний из могикан не советской, а подлинной Русской культуры, которая еще обязательно возродится. Казалось бы, по всем понятиям, он является гражданином мира. Как Герцен, как Бакунин. Только вот космополитом его никак не назовешь. Зато его хочется назвать русским космистом, к которым принадлежали этнический украинец Владимир Вернадский, сын поляка Константин Циолковский, соплеменник Саркисянца о. Павел Флоренский с его наполовину армянскими корнями, коми-зырянин Питирим Сорокин, русские до мозга костей Николай Данилевский, Николай Федоров, Николай Бердяев. И, пожалуй, настоящим энциклопедистом, как и все перечисленные, тоже.

Судите сами. Саркисянц родился в Баку в семье, в которой говорили не по-армянски, а исключительно по-русски. Он принадлежит к тому Кавказу, о котором мы стали забывать и который еще предстоит вернуть в ходе культурной экспансии. К тому Кавказу, которому посвящали свою лиру женатый на грузинке Грибоедов и Лермонтов, Велимир Хлебников и Сергей Есенин («Шаганэ ты моя, Шаганэ!»). Его отец был выпускником Харьковского университета и военврачом во время Первой мировой, а мать – актрисой русского театра в Баку. Когда началось сворачивание НЭПа и запахло сталинским террором, отец сумел вывезти семью в Персию. Сын Эммануил (Мануэль) получил воспитание в русском пансионе в Швейцарии вместе с детьми белоэмигрантов, первое образование – в Тегеранском университете. В столице Ирана он стал очевидцем того, как готовилась и проводилась Тегеранская конференция «большой тройки» (Сталин-Рузвельт-Черчилль). После Второй мировой войны его путь лежал за океан, где он продолжил образование в Чикаго и выпустил первую книгу «Россия и мессианизм: К «русской идее» Н.А. Бердяева», принесшую ему определенную известность. В предисловии к ней бывший эсер и основоположник мировой социологии Питирим Сорокин высказался так: «Я не во всем разделяю воззрения автора, однако для меня не подлежит сомнению, что его труд – значительный вклад в изучение духовной жизни России».

Однако другое, не менее известное исследование Саркисянца о британских корнях гитлеровского национал-социализма в англосаксонских странах издать было невозможно. Историософа объявили «ревизионистом», стремящимся переписать историю Второй мировой, и ему пришлось перебраться в Германию, где он прочел курс лекций «От британской к австро-баварской «расе господ» » в знаменитом Гейдельбергском университете. (В нем, кстати, учились многие наши замечательные соотечественники – первая женщина-математик Софья Ковалевская, химик и композитор Александр Бородин, философ Федор Степун, руководитель Боевой организации эсеров Борис Савинков, лидер левых эсеров Борис Камков и много кто еще). Этот древнейший университет Германии окончили прототип доктора Фауста и Гегель. Вот только несколько цитат из книги профессора Саркисянца: «Я восхищаюсь английским народом, — говорил Гитлер. — В деле колонизации он совершил неслыханное». «Наша цель, — заявлял 23 мая 1939 года фюрер, — расширение пространства на Востоке. И это пространство на Востоке должно стать германской Индией». «Только у меня, подобно англичанам, хватит жесткости, чтобы добиться цели», — провозглашал он. Кумир маленьких смердяковых и карликовых зухель-фюреров готовил славянам судьбу индусов на бенгальских чайных плантациях. Русский перевод книги вышел в 2003 году и теперь его можно без труда отыскать в Рунете.

В сферу интересов профессора Саркисянца попадали немецкий романтизм, буддистский социализм в Бирме, крестьянская община в Латинской Америке, Мексиканская революция, история армянского народа с древнейших времен. Но главным своим интересом он, по-прежнему, считает русский социализм народников от Герцена до Иванова-Разумника.

В 2010 году мне выпала честь побывать по приглашению Мануэля Саркисянца в Гейдельбергском университете и остановиться у него дома. Мы вели бесконечные разговоры о Русской идее, судьбах русского крестьянства и главных защитников его интересов в лице партии эсеров. Профессор попросил меня прочесть и перевел слушателям две моих лекции: «Скифы Русской революции» и «Чайка революции Мария Спиридонова».

Недавно он прислал мне перечень лекций, которые хотел бы прочесть во время визита в Россию. Вот он: 1) Третий Рим и Третий Рейх: как гонка и перегонка чужих путей привела к Гулагу и Аушвицу, 2) Отражения и аналогии народничества в индейской Америке, 3) Россия в левом национализме Германии, 1919-1932 гг., 4) Религиозный хилиазм в советской Революции, 5) Гуманизм Шиллера и мартирология русских святых у истоков народничества. Будем надеяться, что благой замысел Просветителя с большой буквы реализуется.

Ярослав Леонтьев

 

ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ КРИТИКА ЗАПАДА 

Хотя большинство культурного слоя издавна предпочитает быть частью Европы, даже недоразвитой ее частью, чем чем-то собственным, не европейским, критика Западничество почти так же стара, как само Западничество, начиная с России староверов и славянофилов.

Так как Западничество идеализировало западные образцы, как цивилизация, прогресс и по крайней мере парламентаризм, если не демократию, еще не так давно навязывался вопрос: раз прогресс — значит продвижение — куда, собственно, движется он? И постепенно развилось понимание, что цивилизаций множество, и что парламентаризм, такой как британский, не обязательно уж обозначает освобождение, и что демократия уже долго не зависит от французского образца. Ведь первая русская демократия была пожертвована Керенским ради войны для спасения Франции. Слишком поздно он понял, что если бы он знал тогда западных союзников, как узнал их потом, то вручил бы их послам паспорта и заключил бы мир с Германией. Ибо из Англии был нанесен удар, вероятно, решающий удар, первой русской демократии Керенского. Поддержкой контрреволюции мятежом Корнилов летом 1917 года Англия стремилась пожертвовать демократию российскую, ожидая — ради уменьшения своих собственных  потерь — свержения этой демократии для восстановления дисциплины в союзной русской армии.

В России же дисциплина никогда не была такой радикальной, как при создании Петербурга европейского из болот российских. Прототипом Западничества был основатель этого города Петра1. И Александр Герцен, первый демократический критик Западничества, восторгался тем, что на Петровский прорыв Россия ответила Пушкиным. Но тот же самый Герцен предупреждал о петрограндизме: «Насилием…можно разрушить — не больше.

Петрограндизмом социальный переворот дальше каторжного равенства…и коммунистической барщины… не пойдет.»

Это не было опровергнуто, а подтверждено победой так называемой «революционной» версии петрограндизма. Уже победа революционного западнического декабриста Пестеля не сделала бы власть более народной, чем она была при Николае I, а скорее еще дальше от народа — диктатурой петрограндизма якобинско-бонапартистской. (Это была бы диктатура типа Боливара и Боливии, Порфиля Диаса в Мексике, а позже Кемаля Ататюрка ив Турции). Все эти западники стремились навязать своим народам западную цивилизацию да прогресс против воли большинства — ценой насилия и обеднения народов. И если Петр I пробив окно в Европу ценой миллионов жертв русских холопов, то Иосиф Виссарионович Джугашвили (более известный под именем Сталин), пятилетками догоняя и перегоняя Европу и Америку, подражая американским примерам Фордов и Тейлоров по путям того, что считалось модернизацией и прогрессом, он мог заставить крестьянское большинство народа платить за все это только путями насилия,  ведущими в ГУЛАГ.

Но если лагерная система ГУЛАГа была одним из средств, как бы западнической цели первенство Фордо-Тейлоровской Америки, то гитлеровские центры массового истребления служили целью как бы догнать и перегнать другую западную модель — Англию, ее, величайшую в мире западную империю. Результат как бы гитлеровского западничества стал образом Auschwitz (в России более известный как Освенцим). И в этом символе и центре нацистского геноцида французский писатель Филипп Лаку-Лабарт видел «существенность Запада». Ханна Арендт документировала общий западно-европейский характер существенных элементов нацизма. (Ясно, что массовое истребление людей не было изобретением Запада. Но до «науки», согласно которой слабые не имеют естественных прав на жизнь, додумались именно на дальнем Западе — в стране святых чудес, как думал Хомяков.)

Среди первых энтузиастов объединенной Европы – то есть объединенного Запада были эсэсовцы. Эсэсовцы, помазанники истребления всех тех, которые не имели права на жизнь, чувствовали себя, как защитники именно Запада.

Еще в 1944-м году Гитлер приказал дать европейское гражданство — то есть гражданство Запада — всем 200 000 не немецким эсэсовцам. А британские эсэсовцы, подготовляя войну против Советского Союза, собирались защищать Запад со всеми его нациями. Они считали добровольцами Британской империи для защиты Запада от угроз из азиатских степей. Для искоренения азиатских влияний в культуре Запада велась война против России согласно приказу гитлеровского маршала Вальтера фон Рейхенау от 28 октября 1941 года. Это делалось в среднеклассовом ужасе перед беспредельностью пространств евразийских, перед вечно скифским, перед глубинами человеческой души, презираемой западным мещанством. Против «достоевщины», страдающей за человечество, министр Гитлера по делам оккупированных восточных территорий, Розенберг, объявлял нацизм ответом Запада на проблемы 20 века. А во что должен был превратится Запад, чтобы нуждаться в таких защитниках и в таких ответах? Ибо нацистские защитники Запада видели в сопротивлении русских азиатский элемент. Их Запад состоял из развитых стран, от Швеции до Швейцарии — когда-то свободолюбивый страны, где потом одна треть населения начала симпатизировать победе фашизма. Это были среднеклассовые страны. Ведь фашизм определялся как крайность середины, экстремизм середины — то есть того мещанства, которое страшило еще немецких романтиков — мещанской исходной базой фашизма, которая прекрасно пережила его.

Герцен видел, что «мещанство конечная форма западной цивилизации», а быть связанными узами мещанства с миром значит не быть, а иметь. Вещи владеют владельцами. Самый важный критерий мещанств это утилитаризм. Практичность становится как бы мирской мистикой. Таким образом сами Западнические ценности сводятся собственно на меряемое, то, что можно взвесить (Зомбарт): нерегулярное — не в счет. Сущность среднеклассовых стремлений видел и русский революционер Иванов-Разумник а американский социолог Давид Рисман в цели быть таким же, как все остальные (то, что называют по-английски «to abjust»). так, в англоязычных странах свобода на деле значит право делать, что делают все остальные, а индивидуализм наталкивается на узкие границы в рамках принятого.

Когда в Чикагском университет шел фильм «Преступление и наказание» по Достоевскому, и Раскольников сказал, что возьмет на себя бремя страданий за все человечество. Реакция была: взрыв всеобщего хохота… Зато в Западной Германии напоминание «был изгнан и бежал рекомендацией для выборного поста достойного кандидата. И некролог типа «он пал за свои идеалы», вызвал бы там смех, а такие выражения, как «бороться за свободу и справедливость» используют только иронически. Когда же я спросил студентов в Хайдельбергском университете, что по их понятиям значит «моралист», ответ был: «лицемер»… На вопрос, а альтруист? Ответ был: «то же самое». И там, где отрицается даже сама возможность существования морализма и альтруизма, ясно, что там таких вещей вряд ли найдется.

Морализм Западничества в старой русской интеллигенции относился к западным ценностям, но мотивация ее не была западной. Ее хождения в народ Семен Венгеров называл «покаянным рыданием» русского общества» — и вспоминал о народничестве, как характеристике героической психологии 1870-х годов, как святой святых жизни поколения, пошедшего в народ, «религиозный экстаз, с которым люди добровольно, в самый светлый период жизни оттолкнули от себя чашу жизненных наслаждений и отказа от всего, что дорого и близко» (Венгеров С.А. Героический характер русской литературы. СПб., 1911. Стр. 120, 148, 149, 153).

Социолог Михайловский с трудом пробовал оправдывать «восточное» хождение в народ западным утилитаризмом. Бывшие моральные ценности Запада применялись политически в русском западничестве гораздо более буквально, чем на европейской родине этих ценностей. Не на его западной родине стали применять буквально революционную моральность Шиллера, а в русской демократии в Германии, а на утилитаризме.

Древнее западных моделей демократии были ее зачатки даже в Индии — социальный Контракт и тайный избирательный процесс в канонических правилах буддистских монастырей. Но эти зачатки демократии не развились там, а осуществлялись в странах образцового западничества. Соединенные Штаты же дошли ближе любого другого общества к исполнению материальных благ, обещанных марксизмом трудящимся. Такие развитые страны демократии сжились с ней, пока растет их благосостояние. Но продолжение этого благосостояния возможно только ценой разрушения окружающей среды. И их страсть за идеалы демократии менее сильна, чем в недоразвитых, испано-язычных странах: на так называемом Западе за нее не умирают добровольно, как в Испании 1936 года, в Мексике 1913 года, в Никарагуа в 1970-х годах — и в России в народнических в 1870-х и 1880-х годах.

Что в России первые социалисты мотивировались высоким уровнем героической смерти — гораздо сильнее, чем высоким материальным уровнем жизни, это гораздо дальше от понятий самого дальнего Запада, чем все марксизмы вместе взятые. Что в России антикапитализм начался из стыда некоторых богатейших личностей гораздо раньше, чем из зависти неимущих, это гораздо дальше от англо-саксонских дальних западных представлений, чем все сталинизмы, троцкизмы и маоизмы вместе взятые.

Никогда не должен быть забыт «факт бескорыстнейшего участия» русских командующих классов в лишении себя привилегий» — факт когда-то общеизвестный, как бы марксистская схоластика не старалась умудриться и тут найти «борьбу классов». Не случайно «отцом теоретического анархизма» является родовитый Бакунин и Рюрикович Кропоткин, а первыми провозвестниками социализма в России были богатый Герцен и богатейший Огарев. В России они бунтовали, чтобы доставить свободу черни, а себя лишить основы своего богатства».

«Никто не наносил таких укоров идее своего сословия, как именно дворяне. И какие дворяне? Лучших древнейших родов.

Они оставили как наследство свое «мечты о подвижничестве и …героизме…, о самопожертвовании и страдания за правду, о проповеди правды и добра, о забвении себя во имя других» (Скабичевский А. Аскетические недуги в нашей передовой интеллигенции: Сочинения, Т.2. СПб., 1903. Столбцы 829, 830).

Так чувствовала, например, Вера Фигнер, писала в тюрьме:

«Нам выпало счастье: все лучшие силы

В борьбе за свободу всецело отдать.

Терпеть же готовы мы вплоть до могилы

За дело народа теперь и страдать.

Теперь без укоров, страдать без проклятий,

Спокойно и скромно в тиши угасать,

Но тихим страданием своим — юных братий

На бой за свободу и равенство звать!»

(Фигнер В.Н. Запечатленный труд // Полное собрание сочинений. Т. 2. М., 1932. Стр. 54).124039

Кажется, на похоронах Александра Блока было сказано, видимо Ивановым-Разумником, что изрекла в 1917 году эту свою правду Россия. И что на полуслове прервала ее марксистская кривда Запада — из того вагона пломбированного... И что прогремела эта кривда марксистская из Запада по всем просторам земли русской. И задушила эта кривда извне правду народную, земельную.

Мануэль Саркисянц

Вам также может понравиться

Добавить комментарий

Ваш email не будет опубликован. Обязательные поля отмечены *

Вы можете использовать данные HTML теги: <a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <s> <strike> <strong>