Удивительный по жизни человек — профессор Мануэль Саркисянц не перестает удивлять! Он прислал свою новую статью и анонс лекций, с которыми собирается прибыть из Мексики на Русь. И это в его 90 лет! (Столетний десяток он разменял в июне этого года, с чем мы его от лица всех поклонников и поздравляем, хотя и с небольшой задержкой. – Ред. сайта) Мало того, что читающий сейчас лекции студентам-индейц
Судите сами. Саркисянц родился в Баку в семье, в которой говорили не по-армянски, а исключительно по-русски. Он принадлежит к тому Кавказу, о котором мы стали забывать и который еще предстоит вернуть в ходе культурной экспансии. К тому Кавказу, которому посвящали свою лиру женатый на грузинке Грибоедов и Лермонтов, Велимир Хлебников и Сергей Есенин («Шаганэ ты моя, Шаганэ!»). Его отец был выпускником Харьковского университета и военврачом во время Первой мировой, а мать – актрисой русского театра в Баку. Когда началось сворачивание НЭПа и запахло сталинским террором, отец сумел вывезти семью в Персию. Сын Эммануил (Мануэль) получил воспитание в русском пансионе в Швейцарии вместе с детьми белоэмигрантов, первое образование – в Тегеранском университете. В столице Ирана он стал очевидцем того, как готовилась и проводилась Тегеранская конференция «большой тройки» (Сталин-Рузвельт
Однако другое, не менее известное исследование Саркисянца о британских корнях гитлеровского национал-социали
В сферу интересов профессора Саркисянца попадали немецкий романтизм, буддистский социализм в Бирме, крестьянская община в Латинской Америке, Мексиканская революция, история армянского народа с древнейших времен. Но главным своим интересом он, по-прежнему, считает русский социализм народников от Герцена до Иванова-Разумник
В 2010 году мне выпала честь побывать по приглашению Мануэля Саркисянца в Гейдельбергском университете и остановиться у него дома. Мы вели бесконечные разговоры о Русской идее, судьбах русского крестьянства и главных защитников его интересов в лице партии эсеров. Профессор попросил меня прочесть и перевел слушателям две моих лекции: «Скифы Русской революции» и «Чайка революции Мария Спиридонова».
Недавно он прислал мне перечень лекций, которые хотел бы прочесть во время визита в Россию. Вот он: 1) Третий Рим и Третий Рейх: как гонка и перегонка чужих путей привела к Гулагу и Аушвицу, 2) Отражения и аналогии народничества в индейской Америке, 3) Россия в левом национализме Германии, 1919-1932 гг., 4) Религиозный хилиазм в советской Революции, 5) Гуманизм Шиллера и мартирология русских святых у истоков народничества. Будем надеяться, что благой замысел Просветителя с большой буквы реализуется.
Ярослав Леонтьев
ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ КРИТИКА ЗАПАДА
Хотя большинство культурного слоя издавна предпочитает быть частью Европы, даже недоразвитой ее частью, чем чем-то собственным, не европейским, критика Западничество почти так же стара, как само Западничество, начиная с России староверов и славянофилов.
Так как Западничество идеализировало западные образцы, как цивилизация, прогресс и по крайней мере парламентаризм, если не демократию, еще не так давно навязывался вопрос: раз прогресс — значит продвижение — куда, собственно, движется он? И постепенно развилось понимание, что цивилизаций множество, и что парламентаризм, такой как британский, не обязательно уж обозначает освобождение, и что демократия уже долго не зависит от французского образца. Ведь первая русская демократия была пожертвована Керенским ради войны для спасения Франции. Слишком поздно он понял, что если бы он знал тогда западных союзников, как узнал их потом, то вручил бы их послам паспорта и заключил бы мир с Германией. Ибо из Англии был нанесен удар, вероятно, решающий удар, первой русской демократии Керенского. Поддержкой контрреволюции мятежом Корнилов летом 1917 года Англия стремилась пожертвовать демократию российскую, ожидая — ради уменьшения своих собственных потерь — свержения этой демократии для восстановления дисциплины в союзной русской армии.
В России же дисциплина никогда не была такой радикальной, как при создании Петербурга европейского из болот российских. Прототипом Западничества был основатель этого города Петра1. И Александр Герцен, первый демократический критик Западничества, восторгался тем, что на Петровский прорыв Россия ответила Пушкиным. Но тот же самый Герцен предупреждал о петрограндизме: «Насилием…можн
Петрограндизмом социальный переворот дальше каторжного равенства…и коммунистической барщины… не пойдет.»
Это не было опровергнуто, а подтверждено победой так называемой «революционной» версии петрограндизма. Уже победа революционного западнического декабриста Пестеля не сделала бы власть более народной, чем она была при Николае I, а скорее еще дальше от народа — диктатурой петрограндизма якобинско-бонапа
Но если лагерная система ГУЛАГа была одним из средств, как бы западнической цели первенство Фордо-Тейлоровск
Среди первых энтузиастов объединенной Европы – то есть объединенного Запада были эсэсовцы. Эсэсовцы, помазанники истребления всех тех, которые не имели права на жизнь, чувствовали себя, как защитники именно Запада.
Еще в 1944-м году Гитлер приказал дать европейское гражданство — то есть гражданство Запада — всем 200 000 не немецким эсэсовцам. А британские эсэсовцы, подготовляя войну против Советского Союза, собирались защищать Запад со всеми его нациями. Они считали добровольцами Британской империи для защиты Запада от угроз из азиатских степей. Для искоренения азиатских влияний в культуре Запада велась война против России согласно приказу гитлеровского маршала Вальтера фон Рейхенау от 28 октября 1941 года. Это делалось в среднеклассовом ужасе перед беспредельностью пространств евразийских, перед вечно скифским, перед глубинами человеческой души, презираемой западным мещанством. Против «достоевщины», страдающей за человечество, министр Гитлера по делам оккупированных восточных территорий, Розенберг, объявлял нацизм ответом Запада на проблемы 20 века. А во что должен был превратится Запад, чтобы нуждаться в таких защитниках и в таких ответах? Ибо нацистские защитники Запада видели в сопротивлении русских азиатский элемент. Их Запад состоял из развитых стран, от Швеции до Швейцарии — когда-то свободолюбивый страны, где потом одна треть населения начала симпатизировать победе фашизма. Это были среднеклассовые страны. Ведь фашизм определялся как крайность середины, экстремизм середины — то есть того мещанства, которое страшило еще немецких романтиков — мещанской исходной базой фашизма, которая прекрасно пережила его.
Герцен видел, что «мещанство конечная форма западной цивилизации», а быть связанными узами мещанства с миром значит не быть, а иметь. Вещи владеют владельцами. Самый важный критерий мещанств это утилитаризм. Практичность становится как бы мирской мистикой. Таким образом сами Западнические ценности сводятся собственно на меряемое, то, что можно взвесить (Зомбарт): нерегулярное — не в счет. Сущность среднеклассовых стремлений видел и русский революционер Иванов-Разумник а американский социолог Давид Рисман в цели быть таким же, как все остальные (то, что называют по-английски «to abjust»). так, в англоязычных странах свобода на деле значит право делать, что делают все остальные, а индивидуализм наталкивается на узкие границы в рамках принятого.
Когда в Чикагском университет шел фильм «Преступление и наказание» по Достоевскому, и Раскольников сказал, что возьмет на себя бремя страданий за все человечество. Реакция была: взрыв всеобщего хохота… Зато в Западной Германии напоминание «был изгнан и бежал рекомендацией для выборного поста достойного кандидата. И некролог типа «он пал за свои идеалы», вызвал бы там смех, а такие выражения, как «бороться за свободу и справедливость» используют только иронически. Когда же я спросил студентов в Хайдельбергском университете, что по их понятиям значит «моралист», ответ был: «лицемер»… На вопрос, а альтруист? Ответ был: «то же самое». И там, где отрицается даже сама возможность существования морализма и альтруизма, ясно, что там таких вещей вряд ли найдется.
Морализм Западничества в старой русской интеллигенции относился к западным ценностям, но мотивация ее не была западной. Ее хождения в народ Семен Венгеров называл «покаянным рыданием» русского общества» — и вспоминал о народничестве, как характеристике героической психологии 1870-х годов, как святой святых жизни поколения, пошедшего в народ, «религиозный экстаз, с которым люди добровольно, в самый светлый период жизни оттолкнули от себя чашу жизненных наслаждений и отказа от всего, что дорого и близко» (Венгеров С.А. Героический характер русской литературы. СПб., 1911. Стр. 120, 148, 149, 153).
Социолог Михайловский с трудом пробовал оправдывать «восточное» хождение в народ западным утилитаризмом. Бывшие моральные ценности Запада применялись политически в русском западничестве гораздо более буквально, чем на европейской родине этих ценностей. Не на его западной родине стали применять буквально революционную моральность Шиллера, а в русской демократии в Германии, а на утилитаризме.
Древнее западных моделей демократии были ее зачатки даже в Индии — социальный Контракт и тайный избирательный процесс в канонических правилах буддистских монастырей. Но эти зачатки демократии не развились там, а осуществлялись в странах образцового западничества. Соединенные Штаты же дошли ближе любого другого общества к исполнению материальных благ, обещанных марксизмом трудящимся. Такие развитые страны демократии сжились с ней, пока растет их благосостояние. Но продолжение этого благосостояния возможно только ценой разрушения окружающей среды. И их страсть за идеалы демократии менее сильна, чем в недоразвитых, испано-язычных странах: на так называемом Западе за нее не умирают добровольно, как в Испании 1936 года, в Мексике 1913 года, в Никарагуа в 1970-х годах — и в России в народнических в 1870-х и 1880-х годах.
Что в России первые социалисты мотивировались высоким уровнем героической смерти — гораздо сильнее, чем высоким материальным уровнем жизни, это гораздо дальше от понятий самого дальнего Запада, чем все марксизмы вместе взятые. Что в России антикапитализм начался из стыда некоторых богатейших личностей гораздо раньше, чем из зависти неимущих, это гораздо дальше от англо-саксонских дальних западных представлений, чем все сталинизмы, троцкизмы и маоизмы вместе взятые.
Никогда не должен быть забыт «факт бескорыстнейшего участия» русских командующих классов в лишении себя привилегий» — факт когда-то общеизвестный, как бы марксистская схоластика не старалась умудриться и тут найти «борьбу классов». Не случайно «отцом теоретического анархизма» является родовитый Бакунин и Рюрикович Кропоткин, а первыми провозвестниками социализма в России были богатый Герцен и богатейший Огарев. В России они бунтовали, чтобы доставить свободу черни, а себя лишить основы своего богатства».
«Никто не наносил таких укоров идее своего сословия, как именно дворяне. И какие дворяне? Лучших древнейших родов.
Они оставили как наследство свое «мечты о подвижничестве и …героизме…, о самопожертвовани
Так чувствовала, например, Вера Фигнер, писала в тюрьме:
«Нам выпало счастье: все лучшие силы
В борьбе за свободу всецело отдать.
Терпеть же готовы мы вплоть до могилы
За дело народа теперь и страдать.
Теперь без укоров, страдать без проклятий,
Спокойно и скромно в тиши угасать,
Но тихим страданием своим — юных братий
На бой за свободу и равенство звать!»
(Фигнер В.Н. Запечатленный труд // Полное собрание сочинений. Т. 2. М., 1932. Стр. 54).
Кажется, на похоронах Александра Блока было сказано, видимо Ивановым-Разумни
Мануэль Саркисянц