Востоковед Александр Князев дал актуальную оценку переговорным процессам в Афганистане
Последние попытки урегулирования в Афганистане на фоне инициатив, выдвигаемых правительством Ашрафа Гани, а также со стороны Узбекистана, активно поддерживаемых риторикой официальных представителей США, привлекают к себе внимание. У неискушенной аудитории эти информационные сообщения способны создать мнение, будто в афганском военно-политическом процессе действительно произошли какие-то качественные изменения, способные кардинальным образом изменить парадигмы дальнейшего развития Афганистана. Современные информационные и политические технологии легко создают подобного рода убедительные массовые симулякры, во многих случаях полярно противоположные действительности. Однако, объявленное в июне президентом Ашрафом Гани трехдневное перемирие с «Талибаном» никак не повлияло на весь последующий военно-политический процесс в стране. Но сама эта инициатива и то, как она интерпретируется в политических кругах и наблюдателями в самом Афганистане, а также в других странах, выявляет ряд интересных аспектов происходящего в стране и вокруг нее.
«Режим тишины» Ашрафа Гани
Конечно, среди части отрядов «Талибана» перемирие вызвало определенные позитивные реакции, результаты которых были широко освещены проправительственными СМИ, дополнительной причиной для оптимизма представлялась и «Гильмендская мирная инициатива». Тем не менее, дни перемирия и все последующие дни отмечены и высокой активностью тех группировок «Талибана», которые на перемирие не согласились.
Мониторинг боестолкновений и терактов этого времени показывает, что в подавляющем большинстве случаев речь идет именно о тех группах, которые однозначно идентифицируются как талибские. Формально ответственность за ряд терактов взяла на себя группировка «Исламское государство» (ДАИШ), но это, впрочем, вовсе не означает, что так оно и было. Принятие на себя ответственности за теракты тем или иным актором террористической деятельности давно уже является довольно простым, если не примитивным, инструментом информационного воздействия, и вовсе не факт, что данное заявление строго аутентично. Более того, начиная с мая 2018 года, в северных провинциях Афганистана не зафиксировано ни одного случая активности «Вилаята Хорасан» (ДАИШ), резкое снижение активности наблюдается и в других регионах, что прямо связывается с весенним наступлением «Талибана», почти абсолютно доминирующего в войне с правительством. Снижение активности ДАИШ, как и роль в этих событиях «сети Хаккани», сложно идентифицируемой и как часть талибов, и как сегмент ДАИШа, должны, вероятно, рассматриваться отдельно. В любом случае, активность «Талибана» в ходе и, особенно, после перемирия, можно уверенно характеризовать как высокую.
В рамках весеннего наступления «Талибана» можно заметить акценты активности на таких операциях как взятие под контроль блок-постов и контрольных пунктов. Можно предположить, что действия такого рода направлены на расширение территориального влияния и их проведение никак не свидетельствует о сокращающихся военных возможностях «Талибана». Кроме того, участились покушения на губернаторов провинций, глав уездов, руководителей провинциальных полиции и сил безопасности, а также на депутатов парламента и первых выдвиженцев на будущих парламентских выборах.
Эта активность талибов уже после трехдневного перемирия и во время одностороннего прекращения огня со стороны правительства вызвала обеспокоенность депутатов Волуси Джирги, но в это же время президент Ашраф Гани проводил интернет-конференцию с губернаторами и руководителями силовых ведомств 34-х провинций страны, обсуждая дальнейшее продление перемирия с «Талибаном».
Даже краткое перемирие вызвало громкий политический резонанс в афганском общественном мнении. Это произошло в ситуации, когда Ашраф Гани в последние месяцы стремительно теряет позиции в рейтингах популярности и доверия, он не может продемонстрировать никаких успехов в экономике, социальной сфере и борьбе с терроризмом. В преддверии парламентских выборов 2018 года, а затем президентских выборов в 2019 году инициатива по прекращению огня вызвала заметный оптимизм в обществе и в перспективе может серьезно усилить политические позиции Ашрафа Гани, хотя и только в краткосрочном измерении.
Июньское прекращение огня активно используется для дальнейшей дискредитации «Талибана» со стороны ДАИШ, являющегося главным конкурентом талибов в региональном экстремистском и террористическом сообществе. В дальнейшем можно ожидать, что ДАИШ станет одним из важных факторов, которые будут сдерживать возможные мирные инициативы талибов. Угроза потери лидерами «Талибана» контроля над своими группировками, обвинения в «предательстве джихада» — все это еще больше затрудняет теоретический разворот талибов к переговорному процессу, усложняет взаимоотношения с внешними партнерами.
Перемирие никак не повлияло и на вопрос о переговорах правительства с «Талибаном». Еще 31 мая 2018 года тогдашний командующий военными контингентами США и НАТО в Афганистане генерал Джон Николсон заявлял о том, что «большой объем дипломатической активности и диалога происходит за сценой, и это наблюдается на различных уровнях», — по его словам, лидеры «Талибана» среднего и высшего звена взаимодействуют с представителями правительства. 22-23 июня депутаты Волуси Джирги (нижней палаты афганского парламента) призвали правительство обнародовать план примирения с талибами. Депутаты выразили обеспокоенность в связи с тем, что детали мирного процесса не разглашаются. Ряд депутатов заявили, что правительство намерено обеспечить талибам безопасные зоны для проживания, передав им часть территории страны. Заместитель пресс-секретаря президента Шах Хусейн Муртазави опроверг сообщения о проведении секретных переговоров с талибами. Таким образом, возникает вопрос: а ведутся ли какие-либо переговоры вообще, кто и с кем их ведет, и в чем состоит сам предмет переговоров.
Кому нужен мир в Афганистане? Переговоры ради переговоров?
Весь период после свержения правительства «Талибана» в Кабуле в 2001-м году и установления в столице правительств (Хамида Карзая и затем Ашрафа Гани), когда все основные военные и политические процессы в стране находятся под контролем и управлением администрации США, было немало попыток организовать переговорный процесс с какой-то частью «Талибана» («с «умеренными талибами»). Весь этот опыт подводит к простым выводам:
1. Переговоры ведутся только с теми, с кем удобно их вести, но не в интересах полного мирного урегулирования как такового.
2. Переговоры всегда имеют незаконченную форму и используются лишь как инструмент управления военно-политическим процессом.
Эти выводы можно отнести ко всем переговорным инициативам, не только со стороны кабульского правительства.
Важная характеристика самого афганского конфликта состоит в том, что в нем участвует очень большое количество самых разнообразных акторов, интересы которых не только разнонаправленны, но и просто иногда находятся в разных сферах, пересекаясь или переплетаясь между собой и усложняя общую картину.
Среди факторов, препятствующих переговорным инициативам последнего времени, можно и нужно выделить следующие.
Поведение внешних сил свидетельствует о том, что практически никто из них не заинтересован в окончательном мирном урегулировании. При этом у большинства внешних акторов существуют разнообразные инструменты влияния на события в Афганистане, с помощью которых уровень конфликта может регулироваться. Противореча друг другу, эти действия больше способны повышать интенсивность конфликта, нежели ее снижать.
Для США и их союзников поддержание конфликта в Афганистане до уровня средней интенсивности (с возможностью повышать или снижать уровень конфликтности) является обоснованием их военного присутствия и распространения военно-политического влияния на соседние страны. Это очень важный элемент общей мировой геополитической стратегии США, не зависящий от той или иной администрации США, активность и формы реализации этого направления могут меняться, но само по себе оно является для внешней политики США фундаментальным. 7 июня заместитель помощника президента США Лиза Кёртис заявила, что «США готовы участвовать в переговорах, но мы не можем взять на себя роль афганского правительства и афганского народа. Политическое разрешение [конфликта] должно обсуждаться в ходе процесса, проводимого Афганистаном и под афганским руководством». Уклончивая позиция американской стороны, предпочитающей находиться «над схваткой», не удивительна, если брать во внимание не декларируемые, а реальные политические задачи американского присутствия в стране. В порядке исторической аналогии: в 1980-х годах, будучи заинтересованы в первую очередь в выводе советских войск из Афганистана и прекращении поддержки правительству Наджибуллы со стороны СССР, США легко и сразу приняли на себя роль прямого участника женевских переговоров 1981-1988 годов. Более того, непосредственным участником тех переговоров был Пакистан, строго де-юре не являвшийся участником тогдашнего афганского конфликта.
Впрочем, упомянутое заявление заместителя помощника американского президента конечно же не имело своей целью выход из образовавшегося переговорного тупика, было необходимым создание благоприятного фона инициативе Ашрафа Гани о прекращении огня между правительственными войсками и «Талибаном» в честь предстоящих праздничных дней.
Для КНР стабилизация в Афганистане в целом выгодна с точки зрения безопасности уже действующего китайско-пакистанского экономического коридора и для реализации китайских экономических (в том числе транспортно-коммуникационных) проектов. Однако, активность других стран в реализации конкурентных для КНР проектов (например, ТАПИ) и военное присутствие США и НАТО в Афганистане, создают локальный интерес китайской стороны к сохранению нестабильности (по-крайней мере, в ряде регионов Афганистана).
Для России главным интересом было бы мирное урегулирование в Афганистане, но при условии полного вывода войск США и НАТО и при российском участии с серьезной долей своего влияния во всех проектах кооперации Афганистана с постсоветской Центральной Азией и соблюдения российских интересов в регионе. Поскольку подобный сценарий является даже в отдаленной перспективе скорее теоретическим, главный российский интерес (мирное урегулирование) пока является малоактуальным.
Для Пакистана один из главных интересов в афганской ситуации, в высокой степени актуальный, и эта актуальность растет, в настоящее время состоит в недопущении усиления влияния Индии в Афганистане. Учитывая, что активность Индии, поощряемая США, Саудовской Аравией и Израилем, будет, скорее всего нарастать, Пакистан будет оставаться заинтересован в сохранении конфликтности тем более, что пакистанская сторона в наибольшей степени, чем кто либо, обладает инструментами контроля и управления над «Талибаном» и другими террористическими группами и движениями. Понятно, что любые действия Пакистана, направленные против индийской активности, будут априори поддержаны и Китаем.
Интересы всех других важных внешних акторов — в частности, арабских монархий, Турции, отдельных европейских стран — также в высокой степени конфликтогенны. В ряде случаев расхождение интересов по Афганистану происходит даже не между странами, а между различными бизнес-группами в отдельных странах или транснациональных корпорациях. Такая ситуация складывается, например, вокруг проекта строительства газопровода ТАПИ.
Александр Князев