Как сказал наш великий поэт Николай Гумилёв — «Зачем Колумб открыл Америку»?
Америка — это страна мёртвых. Страна предков. Оттуда идут дары, приходит изобилие, поступают магические предметы, но оттуда же может прийти и некоторая угроза.
Так российская эмиграция, особенно в Америку, — это попытка обмануть смерть. Для человека всегда очень привлекательно умереть при жизни, надуть саму смерть. Смерть придёт ко мне в Россию, а меня уже нет. Я уже там.
А в Америке смерти нет, потому что Америка — это, как уже было сказано, страна мёртвых. Поэтому эмиграция в Америку всегда воспринималась российскими людьми, как мистическое путешествие. И совсем иначе воспринималась эмиграция в Европу. Есть разница между этим путешествием за океан и эмиграцией во Францию, в Германию и т.д.
Недаром русские поэты серебряного века Маяковский и Есенин совершили паломничество в Америку. Советы послали их туда специально. И они вернулись ошеломлённые. Они увидели страну мёртвых в двух её полярных ипостасях и предпочли вернуться. В ипостаси благоденствия и в ипостаси мертвечины. Потом они довольно искренне писали свои книжки. Казалось бы, «Мое открытие Америки» Маяковский написал по заказу советской пропаганды, для очернения Америки. Но нет, это были довольно искренние переживания.
Америка русским, тонко чувствующим человеком, воспринимается амбивалентно. С одной стороны, это страна благ, а с другой стороны это страна смерти, как, в принципе, и должно быть. Америка — великая страна, это, безусловно. Америка не хороша и не плоха, она по ту сторону океана и по ту сторону всего. Поэтому она не может быть для нас однозначно хорошей или плохой. Но, что для нас важно — это иметь границу.
Очень много ритуальных практик наших предков были направлены на то, чтобы между царством живых и царством мёртвых иметь четкую границу. Притом, что мы почитаем своих предков и иногда хотим вступить с ними в диалог, обращаемся к ним с просьбами и что-то от них получаем. Изобилие к нам приходит от них, больше неоткуда. И все культы плодородия связаны с культами предков, с культами загробной жизни.
При этом живой и потусторонний миры смешивать нельзя. Или так — смешать, но не взбалтывать. Должна быть строгая граница. Большинство ритуалов направлены на то, чтобы эту границу прочертить. Именно поэтому на могилу покойного с древних времен кладётся камень, чтобы не встал. Чтобы тот, кому положено лежать, хотя это наш родной близкий человек, не встал до срока. В нашем мифологическом сознании присутствует время, когда встанут. Но пока пусть лежат.
И всяческими ритуальными границами, заборами, оберегами, словесными формулами защищался мир живых от мира мёртвых, не смотря на то, что мы не враждебны к нему. И древние гимны «Ригведы», посвящённые похоронному обряду, тоже часто содержат охранные заклинания.
Смерть — это вторжение в наш мир оттуда. И жрец повторяет, ты пришла, ты взяла своё, и всё, теперь уходи. Всё остальное — наше, больше здесь тебе ничего не принадлежит. Притом, что смерть это божественная категория, не может быть и речи о борьбе с нею, о какой-то вражде с нею, но должна быть граница.
Это на мистическом уровне чувствовали вожди Советского Союза. Не смотря на то, что Америка не может быть для нас однозначным врагом, как она не может нам быть и однозначным другом. Она для нас потусторонняя, поэтому и не может быть ни дружественной, ни враждебной по причине своей потусторонности. Советские вожди понимали, чтобы иметь правильные отношения с Америкой, граница должна быть на замке. Занавес должен быть железный. Поступать оттуда ничего не должно.
И только в тяжёлую годину обратились туда для того, чтобы помогли супостата победить. Это всегда оставляется на крайний случай. Потом опять занавес опустили.
Павел Зарифуллин в своем выступлении рассказал о потопленных русских любовницах американских моряков в Архангельске. Всегда, когда вспоминают зверства коммунистов, то обязательно всплывают какие-то затопленные баржи, тоже какой-то мифологический образ. Коммунисты всегда на баржи кого-то грузят и топят. Я слышал истории о белых офицерах, затопленных на баржах, о сибирских крестьянах, затопленных на баржах. А черкесов в Чёрном море топили на баржах ещё при царе.
Видимо, в русском сознании образ баржи, которую наполняют людьми и топят, очень популярен.
Это конечно легенда про любовниц, но она отражает некую действительность. Она отражает то, что советские вожди понимали, когда надо снова опустить занавес и он был опущен. На самом деле, решали вопрос нашего самосохранения. Потому что Америка не плоха и не хороша, но она нас растлевает, все знают расхожее выражение «тлетворное влияние Запада». Потому что мертвецы — растлевают. Притом, что они не являются для нас однозначно врагами. Они наши предки, они не могут нам быть врагами. Но от них пахнет, они гниют, они разлагаются, у них плоть опадает с костей. Это нормально в их мире, но в нашем мире так не должно быть.
Сама формула «тлетворное влияние Запада», она магическая. Потому что Запад, это по определению страна мёртвых. Этот образ идет, наверное, из тех слоев нашей памяти, когда мы были викингами, когда мы своих покойников укладывали в ладьи и отправляли на запад. Вот оттуда и пришло, что мы теперь на баржу грузим, уже ладьи мало, на баржу грузим и тоже отправляем покойников в море.
Тлетворное влияние же Запада понятно. Запад — это мир мёртвых. Как он на нас влияет? Конечно, тлетворно. Советские вожди это понимали и ставили заслон. Но потом этот занавес прохудился, потому что мёртвые они всегда стучат с той стороны. Они стучат, сверлят, подкопы делают. Они пытаются проникнуть в мир живых. На самом деле, большая часть народной магии о том, чтобы не дать мёртвым проникнуть в мир живых.
В этом заключалась большая часть советской магии. Например, когда кто-то стучит к вам в дверь, вы смотрите в глазок, а на площадке никого нет. Что делать? Меня бабушка учила – надо сказать: приходи вчера. Надо выдать абсурдную формулу, чтобы эти силы запутались в кольце времени, чтобы они попали в какой-то лабиринт, из которого не смогли бы выбраться. Еще бабушка учила, что эти потусторонние силы не могут зайти к тебе сами, потому что твой мир отделён от их мира непроницаемой стеной. Поэтому они обязательно должны получить твоё разрешение. Ты должен открыть дверь или сказать: пожалуйста, заходите. Ты должен либо жестом, либо словом пригласить эти силы к себе. Только тогда они смогут зайти. Хотя, казалось бы, они мертвецы, они всесильны, что им стоит пройти через стену или окно, или через дверь. Но, это всё не просто символические преграды. Даже если нет между вами двери, вы должны их пригласить.
Бабушка еще историю мне рассказывала, я включил её в один из своих романов. Реальные воспоминания. О послевоенном времени бабушка рассказывала совершенно спокойно, в её мире это не было фантастикой, не было сказками, в её мире это не было архетипами из бессознательного по Карлу Густаву Юнгу, в её мире это была просто жизнь. Вот картошка растёт, тыква, кабачок, дождь пошёл, мертвеца сегодня видела.
Это была её реальность. И она совершенно спокойно рассказывала об этом, как о части своей жизни. Вперемешку с тем, как она ездила на базар, как продавала, как растила детей, как зарабатывала в колхозе трудодни, появлялись мертвецы, оборотни. Когда я был маленьким, этот коктейль просто взрывал мой мозг. Как заправский сказочник, бабушка рассказывала истории из своей колхозной молодости, в которых вместе с председателем колхоза, бригадирами, тутовым хозяйством, трудоднями и тыквой присутствовали оборотни, ведьмы и восставшие мертвецы. Причём статусом бытийностий они не отличались от председателя колхоза.
Вот что она рассказывала по поводу приглашения.
Еду как-то я с рынка.
Поехала она на бричке на рынок в город Кизляр, продавать тыкву, одежонку детишкам купить. Она жила одна, муж погиб на войне. Это как раз послевоенное время было, много непохороненных солдат, и поэтому всякое было.
Возвращаюсь на бричке своей, тыкву продала, и появляются вдруг двое солдатиков. Идут, вроде как демобилизованные по виду, ведь война-то только закончилась. Спрашивают — куда едешь, казачка? Подвези, можно мы на бричку присядем? А я на них смотрю – форма на них как-то мешковато сидит, как будто не на них шита, какая-то неестественность во внешнем виде. И ноги не так переставляют, и руки плетьми висят вдоль туловища. Что-то неуловимое почувствовала, что отличает их от нормального человека, словами не описать. Я ничего не ответила, потому что с мертвецами не разговариваю. Прибавила ходу и, не оборачиваясь, поехала дальше. Начало темнеть. Через какое-то время оглянулась, а никаких солдат и нет. А два волка трусят позади.
Бабушка, так что же, это были оборотни?
Значит оборотни.
Так если это оборотни, то это такие большие, могучие существа, они набросились бы на тебя и съели.
Нет, говорит, внучек, не так, они не могут без разрешения. Им нужно было разрешение получить, чтобы присесть на бричку, вот тогда бы они меня и сожрали. Но меня моя бабушка учила, как в таких случаях поступать, а я — тебя учу.
Народная мудрость в том, что царства мёртвых и живых должны быть разделены. И что оттуда могут прийти только по приглашению. Как вот мы пригласили на «Ленд-лиз», а потом закрыли, сказали — всё, спасибо. И даже баржи утопили символически. Потому что для нас — это тлетворное влияние.
Потом «железный» занавес разрушился, видимо кто-то всё-таки пригласил, советская власть пыталась с этим бороться. Она тех, кто приглашал, расстреливала, сажала в «гулаги», иногда высылала. Очень гуманная, кстати, мера была. Просто лишали советского гражданства. Если так нравится Запад, страна мёртвых, вот тебе билет на пароход, езжай. Езжай туда, нам сюда приглашать никого не надо.
Но всё равно приглашали. И кто приглашал? Мы же и приглашали. Мы сами туда смотрели и приглашали. Вот нужен был нам рок-н-ролл, вот прямо очень сильно был нужен, вообще не могли без него жить. Нам очень нужны были джинсы.
Вот сейчас, казалось бы, ну джинсы и джинсы. Есть джинсы – хорошо, нет — тоже не плохо. Один из видов штанов, совершенно ничем не отличающийся от других. Не все, но многие помнят, что джинсы были бы действительно магическим предметом.
Причём каким-то волшебством звучало слово «левайс». Наш писатель Илья Стогов чуть ли не целую книгу посвятил этому предмету. У него сильно было понимание того, что это магическая вещь — «левайс». А сейчас все эти «левайс» делаются в Китае, а тогда мы верили, что эти «левайсы» именно из Америки. Это было особенно важно, чтобы они были сделаны, сшиты, проклёпаны в Америке. И специальные были люди из фарцовщиков, которые смотрели на заклёпки. «Да, это «левайс» из Америки». А если была чуть-чуть другая заклёпка, говорили, нет, это во Франции сделано. Если во Франции – это уже не то. Только «левайс» из Америки обладал магической силой и наделял их носителя какими-то волшебными свойства. Может быть, он становился невидимым, или, может быть, он становился очень привлекательным в глазах другого пола, или может быть он начинал доминировать над другими мужчинами. Он становился каким-то магом в своих собственных глазах. Действительно это были волшебные предметы.
Даже жвачка была волшебным предметом, причём жвачка из Америки. Наше сознание полно мифологии. Мы не помним, что на самом деле было. Мы помним мифы, которые мы сами себе сочинили. Это называется конфабуляция, т.е. ложная память. История человечества это – конфабуляция. Мифы, которые мы сами себе сочинили.
Однажды, когда я был маленьким, я сломал себе руку. Сам был виноват, прыгал с высокого сарая. Но рассказывать об этом родителям было страшно, и я придумал другую историю, в которой я сломал руку случайно. Я её так часто рассказывал, что сам поверил, что упал, споткнувшись о порог, и меня пришибло дверью. Это была долгая история. И только когда мне было за 30-ть, я вспомнил, как я на самом деле сломал руку. Вся наша история такова. Мы все помним не то, что было с нами в реальной жизни, в том числе и наша страна помнит не то, что было с ней на самом деле, а то, что придумали историки, как конфабуляцию. Где-то чтобы оправдаться, где-то чтобы снять душевную травму народа и т.д. Вся история это — полностью неправда.
Вот нам сейчас рассказывают историю, что в Советском Союзе не было жвачки, но это же выдумка. Жвачки было сколько угодно, даже двух видов — мятная и апельсиновая по 15 копеек. Но наша жвачка не была магической. А магической была жвачка из Америки, потому что из неё можно было надувать пузыри. Бубль гум.
Советская власть понимала, что нужно ставить заслон. Развалили СССР действительно жвачкой, джинсами, рок-н-ролом, тягой ко всякой мертвечине. Это добротные вещи, но конкретно для нас они тлетворные, для самих американцев — нет. Некоторые говорят, что снятие заслона — это хорошо. Ну, может быть кому-то и хорошо. Но мы отойдем от терминов «хорошо» или «плохо», и будем рассматривать это как «самосохранение».
Каждый организм хочет сохраниться. Хорошо это или плохо? Просто он хочет выжить. Вопросы самосохранения для любого организма, в том числе и для социального, стоят над добром и злом. Это вопрос просто факта – я хочу сохраниться. Не для добра и зла, а чтобы быть. Вот также Советский Союз хотел сохраниться, чтобы быть, и Америка тоже хотела сохраниться, чтобы быть. Но она может сохраниться, только уничтожив все остальное. Чем она и занимается. Это не плохо для неё, это просто «по ту сторону добра и зла». А наше «по ту сторону добра и зла» — сохранить себя. Вот поэтому такое противоречие сохраняется и снимается только барьером.
Чем занимается Америка по всему миру? Она десакрализует все человеческие пространства, как географические пространства, так и социальные, виртуальные, культурные. Она всё десакрализует. Представая для мира, как некоторый оплот прагматизма, рационализма и т.д. Но на самом деле Америка десакрализует все прочие пространства, потому что она хочет, чтобы осталось только одно сакральное пространство — её собственное. И, действительно, Америка воспринимается всеми как сакральная территория и потихоньку становится единственной сакральной территорией для всего мира. Над этим плотно работает американская киноиндустрия. Как сказал певец из группы «Rammstein» — мы все живём в Америке, кока-кола, иногда война. Мы действительно уже живём в Америке, физически, может, в селе, в Сибири, в Казахстане, в Индии, но наши умы там. Мы смотрим всё время телевизор с американскими фильмами, в своём уме мы уже умерли. «Ум» и «умерли» — однокоренные слова.
Наши представления об Америке относятся к области чистой мифологии. Недавно я с этим столкнулся. Возник какой-то спор по поводу советского наследства. Большевики -то, большевики — сё. А я всё время выгораживаю большевиков, говорю, что были такие исторические моменты. Но, парируют оппоненты, Америка всего достигла и даже больше и обошлась без катастроф. У меня на этих словах нервный тик начинается — ещё раз повторите мысль, прошу. Ну, мол, Америка пришла к процветанию, миновав череду катастроф и потрясений. Америка обошлась без катаклизмов, без войн, без революций и пришла к состоянию благоденствия и без коммунистической революции. И говорят это люди образованные, которые в институтах учились. В действительности срабатывает мифологическое восприятие Америки, как страны благоденствия, в которой быть не может никаких катаклизмов. Но ведь это совершенно не так.
Вся история Америки — это катаклизм. Давайте коротко вспомним, что такое история Америки. В сравнении с которой, история России — это такая спокойная, благополучная история. Вот разве только климат подводит.
С чего началась Америка? С того, что какая-то древняя индейская цивилизация почему-то пропала, исчезла, перестала существовать. К тому времени, когда приехали туда белые, на развалинах былой могущей империи ходили индейцы, которые мало что понимали и помнили. Мы не знаем, что это был за катаклизм, но случилась какая-то страшная трагедия. Потом туда пришли белые. Первое, что они сделали – уничтожили индейцев. Уничтожили тех, кто с ними воюет, и кто не воюет, тоже. И тех, кто даже за них воюет. Просто уничтожили индейцев, как класс, как вид живых существ, на землю которых они пришли. Десятилетия тотального геноцида индейцев и достаточно заселённый континент остался без коренного населения. Это не катаклизм? Это не считается.
Когда Сталин казаков репрессировал, это считается, а уничтожение индейцев, это не считается. Потом негры. Опустошили Африку, вывезли в Америку негров. Многие погибли в дороге. Кто выжил — работали на плантациях в действительно тяжёлых условиях и погибали. Тоже не считается. Потом в Америке началась тяжёлая кровопролитная борьба за освобождение от власти Британии. Закончилась война за освобождение, началась Гражданская война между Севером и Югом. Тоже достаточно кровопролитная и опустошительная. Потом это независимое и победившее государство, где рабство неформально ещё долго существовало, начало принимать участие во всех войнах подряд.
Есть такие государства — в одной войне воевали, в другой нет. Америка же воюет во всех войнах всегда. И на военных кладбищах в Америке, никогда не бывает затишья, отпуска у них не бывает. На военные кладбища гробы с молодыми американцами регулярно идут потоками, потому что Америка всегда воюет и всегда молодые американцы где-то за морем погибают. Америку это не шокирует, потому что она привыкла, что всегда где-то умирают американские солдаты. Это тоже не считается катаклизмом.
Поэтому наши представления об Америке — это чистая мифология. Резюмирую, нам нужно извлечь мистическое, полезное понимание из наших представлений об Америке, как о стране блага, но в то же самое время, как о стране мёртвых.
Совершенно не нужно с ней воевать и совершенно не нужно с ней как-то соперничать, или бороться. А просто нужно по заветам наших предков иметь твёрдую границу между собой и ими. Дружить домами, но за «железным» занавесом, и не допускать к себе того влияния, которое для нас оказывается тлетворным.
Снова немного закрыть Америку.
Герман Садулаев