Прошедший 2014 год снова актуализировал проблему де-факто государственности на постсоветском пространстве. На юго-востоке Украины появились две «народные республики», чей будущий политико-правовой статус является важнейшим условием, как преодоления масштабного политического кризиса, так и напротив, его углубления.
На первый взгляд, на фоне украинского кризиса, отягощенного военным противостоянием в Донбассе, прошлогодняя динамика в Абхазии и в Южной Осетии не выглядит столь впечатляющей. Радикального изменения статуса двух республик не произошло. «Крымский сценарий» не был применен ни к одной из них. И принимая во внимание имеющиеся различия между Абхазией и Южной Осетией, к ним вряд ли вообще возможно применять некие единые универсальные стандарты. Если, конечно, не ставить себе задачу создавать проблемы на пустом месте.
Не случилось и значительных прорывов в переговорном процессе. Позиции Москвы и Тбилиси, а также руководства Абхазии и Южной Осетии не претерпели каких-то изменений. Но в условиях растущей конфронтации России и Запада, оказывающей непосредственное влияние и на постсоветское пространство, сохранение формата женевских консультаций само по себе уже может рассматриваться, как неплохой результат.
Однако при более детальном знакомстве с событиями 2014 года оказывается, что этот период никоим образом нельзя рассматривать, как «проходной» для обеих частично признанных республик.
Абхазия: смена власти и новый договор с Россией
По справедливому мнению известного журналиста Лиз Фулер, «не будет преувеличением рассматривать 2014 год, как самый насыщенный событиями и даже в чем-то судьбоносный для Абхазии после 1993 года. Он может быть сравним, пожалуй, только с 2008 годом, когда абхазская независимость была признана Москвой». Прошлогодние события затронули, как внутриполитическую ситуацию, так и асимметричные отношения России и Абхазии. И хотя, они не произвели революционных перемен, их значение крайне важно для понимания особенностей абхазского феномена. Без этого невозможны никакие серьезные стратегии по взаимодействию с частично признанным образованием.
В первый летний день прошедшего года свой пост покинул третий президент Абхазии Александр Анкваб. Ранее республика знала прецеденты досрочного прекращения полномочий. Но они никогда не происходили, как следствие массовых оппозиционных акций. Предшественник Анкваба Сергей Багапш не смог исполнять свои обязанности по причине физической смерти, его вторая президентская легислатура досрочно завершилась лишь через год с небольшим после победы на выборах и вступления в должность. При этом в Абхазии за все годы после завершения военных действий с Грузией и обретения де-факто независимости оппозиция (вне зависимости от личных передвижений ее представителей во власть и в обратном направлении) играла значительную роль. Даже в период правления Владислава Ардзинбы, конструировавшего режим личной власти и пользовавшегося безусловным авторитетом даже среди оппонентов за его волевые действия в конце 1980-х — начале 1990-х годов по отстаиванию абхазского проекта.
События мая-июня некоторые обозреватели поспешно окрестили «майданом в субтропиках». Но все эти аналогии с Украиной и «цветными революции» кажутся нам искусственными. Во-первых, потому, что в Абхазии до сих пор не было никакой внешнеполитической дискуссии относительно вектора международной политики республики. И не в силу догматизма или имманентной веры в Россию. Для Сухуми европейский и вообще западный выбор отождествлен с перспективной «восстановления территориальной целостности Грузии» (фактически может идти речь лишь об установлении такого «единства»). И это, в первую очередь, проблема для США и Евросоюза, не желающих видеть в двух частично признанных образованиях самостоятельную политическую среду (не государства даже, а именно свои повестки дня) и идти дальше поддержки своего закавказского союзника.
Как пишет известный специалист по де-факто образованиям Кавказа Доннака О`Бакхоин, «ЕС традиционно рассматривает Абхазию и Южную Осетию почти исключительно через призму российско-грузинских отношений.
Но эти проблематичные отношения являются барьером для развития самостоятельной стратегии». Как следствие, консенсус абхазской власти и оппозиции по поводу союзничества с Россией. Естественно, кооперации, понимаемой, как осознанную необходимость, а не романтический идеал. Во-вторых, следует обратить внимание на мирный характер смены власти в Абхазии и переход оппозиции к «командным высотам». Так нынешний абхазский лидер Рауль Хаджимба занял свой пост лишь с четвертой попытки, а его электоральный показатель никоим образом не напоминал среднеазиатские или белорусские результаты. Своего конкурента Аслана Бжанию он опередил всего лишь на 14 тысяч голосов. Думается, все эти факты могут стать своеобразными «страховками» от возможных искушений для установления режима личной власти, что в свое время пытался делать Анкваб.
В любом случае опыт Абхазии 2014 года недвусмысленно показал, что запрос на конкурентный политический процесс и ротацию элит отнюдь не обязательно должен иметь «привязку» к североатлантическому выбору. И отсутствие широкого международного признания также не является в этом плане решающим препятствием. Что же касается российской внутриполитической повестки, то Абхазия отправила четкий сигнал всем тем, кто рассматривает себя, как оппонент Кремля. Там и тогда, где оппозиция является реальной политической силой, не помогает и пресловутый административный ресурс. Так уже не раз бывало и в Абхазии (опыт 2004-2005 гг.), и в Южной Осетии в 2011-2012 гг. Вопрос лишь в наличии такой реальной силы!
Вторым (по порядку, но не по значимости) событием в абхазской политике прошедшего года стало подписание договора о союзничестве и стратегическом партнерстве РФ. Он был подписан 24 ноября 2014 года. Но уже на стадии его подготовки текст стал предметом серьезного обсуждения среди политиков, общественников и правозащитников Абхазии. На Западе же многие увидели в нем стремление Москвы укрепить свои позиции в Закавказье в противовес Грузии и поддерживающих ее США.
Но, по справедливому замечанию эксперта Фонда Карнеги Томаса де Ваала, «комментаторы почти не заметили то, насколько абхазская сторона изменила изначальный вариант договора. И даже удалила из него ряд моментов. Слово «интеграция» было заменено на «стратегическое партнерство». Россиянам не было предоставлено право приобретения абхазского гражданства. Внешняя политика стала «скоординированной», а не «согласованной». Абхазская сторона сохранила свои собственные военные структуры».
При этом договор фактически отразил тот уровень военно-политической кооперации (естественно, асимметричной), который уже существовал после признания абхазской независимости Москвой в августе 2008 года. Таким образом, новый документ не стал каким-то принципиальным открытием. Он, как зеркало, отразил существующее противоречие между стремлением Абхазии к строительству собственного национально-государственного проекта и зависимостью от российской финансовой поддержки и военно-политических гарантий. По словам президента РФ Владимира Путина, объем российской инвестиционной программы развития Абхазии в 2015-2017 годах составит 4 млрд руб. ежегодно. Российский лидер также говорил о том, что российская помощь Абхазии увеличится вдвое «по сравнению с прошлым и даже текущим годом». Непраздный вопрос, сохранятся ли эти параметры в условиях экономического кризиса, чреватого сворачиванием различных проектов. При этом внутри самой Абхазии далеко не все согласны с подписанием договора с РФ, хотя такие настроения сегодня в меньшинстве. Тем не менее, при голосовании за ратификацию документа в Народном собрании республики (22 декабря 2014 года) 5 депутатов высказались против.
Южная Осетия: без «крымских» сценариев
В прошедшем году в Южной Осетии состоялись выборы в парламент. Голосование прошло 8 июня. Официальный Тбилиси, а также представители США и стран Европейского Союза ожидаемо не признали их итогов, в то время как Москва расценила голосование, как проявление политической зрелости югоосетинского общества и его приверженности нормам демократии. Как бы то ни было, а значение этого события нельзя недооценивать в силу нескольких причин. Во-первых, это была первая парламентская кампания во время легислатуры президента Леонида Тибилова. В какой-то степени она стала своеобразным социологическим исследованием на предмет его собственных ресурсов поддержки. Во-вторых, впервые за бортом представительного органа остались коммунисты. После распада СССР эта партия долгие годы была одной из ведущих политических сил Южной Осетии, а в 1990-х — начале 2000-х годов даже доминировала. Не попала в парламент и партия «Единство». При прежнем президенте Эдуарде Кокойты она была правящей. Сегодня бывшая «партия власти» переживает не самые лучшие времена.
В-третьих, триумфаторами выборов стала партия «Единая Осетия». Из 34 депутатских мандатов ее представители получили 20, то есть более половины. Наверное, эти итоги не представляли бы столь значительного интереса, если бы не предвыборный конек «Единой Осетии». Партия-победитель, созданная весной 2013 года, последовательно продвигала идеи о необходимости объединения «двух Осетий» в составе России. Собственно говоря, объединительная идея не нова. Однако стремительное развитие украинского кризиса и изменение статуса Крыма подтолкнула югоосетинских политиков к активизации. Представители югоосетинской элиты полагают, что имеют не меньше прав на вступление в состав РФ, поскольку в отличие от Крымского полуострова прошли через череду этнополитических конфликтов. При этом многие рядовые жители республики не удовлетворены процессом ее восстановлением. И уверены, что прямое участие РФ в процессах управления Южной Осетией (без посредников и «доверенных лиц») будет более эффективным. Правилен такой расчет или нет — другой вопрос. Но подобные настроения имеют хождение.
Однако Москва не пошла по пути мультипликации «крымского кейса». Она взяла итоги выборов «на заметку», но не более того. Тотальная ревизия всех постсоветских границ чревата и новыми санкциями и углублением конфронтации с Западом, что в условиях экономического кризиса создает дополнительные риски. Тем не менее, налицо был явный факт: политическая демонстрация, базирующаяся на мнении жителей частично признанной республики.
Сергей Маркедонов, доцент кафедры зарубежного регионоведения и внешней политики Российского государственного гуманитарного университета | Caucasus Times