Современная языковая ситуация в любом регионе современной России приобретает сегодня особое звучание в связи с внелингвистическими факторами: миграция людей разных национальностей в различные области нашей страны (в особенности приграничные) ставит проблемы ассимиляции к новой языковой среде, полного или частичного овладения русским языком, и, как следствие, возникает вопрос об искажении русского языка, а также взаимовлиянии. Поэтому актуальным, с нашей точки зрения, является изучение языковой ситуации в среде переселенцев в разные периоды истории как в диахронном аспекте, так и синхронном.
Для решения целого ряда конкретных практических задач важность приобретает вопрос о том, как через язык переселенцы объективируют и реализуют себя. Рассмотрим на конкретном примере социолингвистические аспекты языковой ситуации в среде переселенцев из Украины в Поволжье, для чего обратимся к уникальному «островку оазисной культуры» [из нашей рукописи. — А.К.] на определенном историческом отрезке времени. В хуторе Лопатино (Лямбирский район Республики Мордовия) переселенцы, попавшие сюда в результате Столыпинской аграрной реформы, к 1954 году (с 1914 г.) прожили уже 40 лет. К этому времени произошла естественная значительная смена поколений. Многие, рожденные еще на родине в Собиче (Украина), умерли по старости, другие погибли на фронтах Великой Отечественной войны. Эпоха Н.С. Хрущева, таким образом, стала отправной точкой смены родов и формирования нового говора и новых традиций.
На это в существенной степени повлияла и социальная ситуация: хрущевская политика укрупнения хозяйств привела к объединению сел Лопатино и Репьёвка. Жители вынуждены были перебираться в бывший столыпинский пореформенный хутор на центральную усадьбу колхоза «Рассвет» для постоянного места жительства, где располагалась вся местная инфраструктура. Так образовалось новое объединенное поселение — хутор Лопатино. Мирное и дружелюбное взаимодействие колхозников и послужило взаимовлиянию и взаимозависимости местного говора и возникновению нового диалекта.
Следующим социальным фактором, повлиявшим на возникновение особого говора в данной среде, стало то, что 40 лет украинцы прожили без литературы на украинском языке (нужно учесть и то, что большинство переселенческих семей в 1914 году были неграмотны или малограмотны). До 1924 года — периода открытия русской школы в хуторе Лопатино — образование было лишь церковно-приходское.
Другим серьезным фактором в хрущёвскую эпоху стала урбанизация вследствие оттока молодежи из колхоза из-за распада колхозов и отсутствия условий для культурного отдыха на селе. С заводов и фабрик столичного города Саранска в подшефный колхоз «Рассвет» стали часто наведываться русскоговорящие рабочие промышленных предприятий и из-за отсутствия в колхозе общежития расселялись буквально подворно. Проживая в украинских семьях, они существенно влияли на язык сельчан. Транзисторы и проигрыватели грампластинок с записями русских народных песен, а позже и телевизоры также способствовали русификации речи коренных украинцев, волею истории оказавшихся вдали от родной языковой стихии.
Следующий аспект. В украиноязычных семьях все больше стали разговаривать на русском языке. Этому послужили смешанные браки и обучение в русскоязычной школе, общая с русскими жителями религия, введение новых советских понятий и колхозных нововведений. Например, слово футбол [здесь и далее местный говор, не являясь литературным языком, обозначается в транскрипции. – А.К., С.Ш.] звучало как [путбол´а], хоккей – [хат´ит´эйка], красный стручковый пикантный перец – [струк], скворец – [шкварец´ь] (укр. шпак), шоссе – [сашэйка] и т.д. То есть создалась экстралингвистическая ситуация, препятствовавшая сохранению родного языка этносом в полиэтнической среде проживания. И диаспоре в целях сохранения себя как этноса ничего не оставалось делать, как пытаться всё же вопреки социальным факторам сохранять родной язык (как важную составляющую менталитета и самоидентификации любого народа), превратившийся в итоге в говор и утвердившийся лишь как язык устного общения.
При этом вскрывается интересный факт. Казалось бы, столыпинские переселенцы были украинцами, они мигрировали из украинского Собича, разговаривали на украинском языке, но, как мы отметили выше, из-за отсутствия образования литературным украинским языком в подавляющем большинстве и не владели. Поэтому получается, что они в 1914 году привезли с собой диалект Юго-Восточной Украины, который в условиях отдаленности претерпел существенные изменения, породив совершенно новые оттенки.
Это же самое мы можем сказать и в отношении двуязычия и многоязычия. Родным языком по мере образования постепенно становился русский язык. А вот местное наречие хуторян в этом случае мы можем назвать даже не диалектом, а не иначе как суржиком, то есть синтетитечески создавшейся прослойкой между диалектным говором и литературным языком, приобретя синергетический эффект и эмерджентные свойства. Так вот для науки суржик представляет большой интерес, поскольку является недостаточно изученным языковым образованием, включающим элементы украинского языка в соединении с русским. Дословно дефиниция «суржик» от «суржа» означает смешанный посев на одном поле озимой пшеницы с озимой рожью [Суржа. URL].
Хотя в науке есть и другое мнение в контексте этимологии суржика. Так, например, известный современный украинский лингвист профессор Л. Масенко [2002, 2008] считает, что суржик впервые был использован в 30-е годы 19 столетия. Суржик – вовсе не продукт смешения так называемого украинского и русского языков.
А суржик – это то самое малороссийское наречие, на котором творили свою поэзию Т. Шевченко, И. Котляревский и другие [Суржик. URL].
Но мы не будем глубоко вдаваться в тему происхождения суржика. Нас интересует факт существования данного феномена. И в первую очередь обратимся к социальному поведению в условиях двуязычия и многоязычия (русский, мордовский и татарский языки) этнического меньшинства в многонациональном сообществе.
Люди старшего поколения – носители суржика в моноусловиях проживания остаются преданными родному наречию, хотя, обучившись в свое время в русскоязычной школе, интересуются книгами на русском языке, смотрят телепередачи, слушают радио, читают СМИ. В быту разговаривают исключительно на суржике, с русскоязычными индивидами изъясняются на «ломаном» русском языке. Изучив русский язык в школе, в зрелом возрасте этноиндивиды возвращаются к истокам. И не только в целях сохранения языка. Им просто нравится разговаривать на, в общем-то, забываемом наречии и хочется, чтобы их культуру услышали и оценили прежде всего потомки. Они просто живут этим говором.
В школьном же возрасте этнические индивиды «меньшинства» не хотят испытывать ощущение, что являются «чужаками», так называемыми «людьми второго сорта» и т.п., если они не владеют доминирующим языком, олицетворяющим культуру полиэтнического общества. Хотя это им и трудно преодолевать. Так, во время урока в «смешанном» классе 70-х гг. ученица поднимает руку: [йа п´идыйму з´аткало в´ид макалки?] (я подниму крышку от чернильницы?). Конечно же, такая диалектная речь вызывала дружный смех русскоговорящих сотоварищей.
Какое же поведение избрать в подобном случае? Учительница начальных классов в хуторе Лопатино Ф.П. Трофимова еще в 1924 году нашла выход из ситуации, понимая, что родное национальное образование украинские дети в Мордовии получить не могут в условиях их значительного меньшинства в регионе. Если украинские дети, живущие рядом с русскими, не усвоили русский язык в детстве, то приходится изучать его постепенно в школе. Ф.П. Трофимова внедрила гибкую форму обучения: дополнительно занималась с детьми по изучению русского языка, создала в школе театральную студию и ансамбль художественной самодеятельности в надежде, что выступления такого коллектива помогут другим учащимся познакомиться с культурой родной страны индивидов, помогут проникнуться ее самобытностью и избегнуть «межнациональных конфликтов». Постепенно индивид неродной страны начинает сам осознавать свое отношение к «слабому» и «мощному» языкам. Два языка выполняют различные социальные функции и имеют различную престижность. И чтобы быть «принятым» школой, в итоге он принимает необходимость изучения русского языка и в целом систему образования. Дети осознают, что русский язык является главным языком общения и особенно в городе, куда они, возможно, после окончания школы пойдут работать, поэтому процесс урбанизации также подталкивал их к обучению языку. Тем более, что учитель школы часто повторял: того, кто не хочет учиться, ждет тяжелая работа с вилами и лопатами в колхозе, неуч не сможет стать даже трактористом. Противоречивые же чувства в отношении обоих языков тормозят развитие индивида и в том, и в другом языке [из бесед А.Г. Киселёва с жителями хутора Лопатино].
Каковы же структура и лексические особенности живой разговорной речи мордовских хуторян?
Одной из самых архаичных особенностей в семействе местного наречия является тайный язык или арго (социальные диалекты, располагающиеся набором жизненно важных слов, непонятных для непосвященных). Условные слова используются для скрытого общения между, как правило, членами профессиональных групп (портные, маляры, плотники, охотники, рыболовы и т.п.). Приведем примеры: побелить (избу) — [пагалакат´], отварной картофель — [адварынка], быстро, полунепонятно и надоедливо разговаривать — [шкабарч´ат´], скоблить — [шкр´абат´], оттаивать, размораживаться — [адлыгат´], сурепка (просторечн. дикарка) — [апуц´ка], высохший гриб-дождевик — [бзд´ушка], тащить на себе — [бантыжыт´], стучать по щеколде/ щеколдой — [кл´амкат´/ бр´аз´кат´] и мн. др.
Лексика говора носит смешанный характер вследствие языковых контактов прежде всего с русскоязычным населением. Не употребляя русских слов, но понимая их смысл, носители суржика старались как бы подстраиваться под русскую речь так, чтобы и русские индивиды их практически понимали. Забывчивость родных слов они восполняли при разговоре словом-связкой [тэйе], что означало в буквальном смысле слово-паразит «это, это самое». Из речи на товарищеском суде в 1975 году колхозного сторожа: [знач´ит´ мар´йана / тэйе / ид´эт´ пэрэдом/ а йа за н´ойу // таде вана крыч´ит´ //стрыл´ай // а йа ж кажу йой //дык йак же ж йа буду / тэйе/ стрыл´ат´/ колы ружэ ж/ тэйе/ ны зар´ажынэ//]. В принципе даже и не требуется перевод, все можно понять. Для удобства произношения этносы малой группы заимствовали и ассимилировали у русских многие слова, составляющие часть общения: говорят — [гавар´áт´/гавóр´ут´], сразу – [изразу], идет — [ид´от´], вкусно — [укусно], уничтожить — [ун´истожыт´], вчера — [уч´ора], было — [булó], срам — [страм],воробьи (укр. горобцi) — [вырыб´йэ], замолчи — [замавчи], прыгать — [плыгат´] и мн. др.
Любопытные процессы происходили и в обратном направлении, то есть русские пытались подражать украинскому суржику. Ярким представителем в этом процессе была Мария Андреевна Дудко (в девичестве Зотова) [наблюдения А.Г. Киселёва]. Она первой в 20-годы прошлого столетия вышла замуж за украинца из хутора Лопатино Василия Дудко, что было всем на удивленье, и переехала жить в большую украинскую семью, изучая их традиции и обычаи, привыкая к другой речи. Разговаривавшая на своем русском диалекте, она все же оставляла следы своего наречия: русск. просторечн. [эн чаво] (это что?) на украинском из ее уст звучало как [сэ ч´аво] (на укр. [сэ ш´о?], смотри — [д´ив´ис´] вместо украинского диалектного твердого [дывыс´], обращение на укр. [д´эвко] звучало как [д´эфка] и др. Уже здесь наблюдается взаимозависимость и взаимовлияние живой речи этносов.
Следует отметить еще одну особенность: не все украиноязычные индивиды разговаривали одинаково. Каждая семья – языковой феномен. Говорили на языке своих предков и старались им подражать: [вул´ица] и [йулыца], [доржч] и [дорж´], [ид´от´] и [ид´э], [к´эшка] (русск. кошка) и [куэшка] и мн. др. Отметим, что, несмотря на различия в произношении, все понимают друг друга.
Совершенствование советского строительства, новые технологии в промышленности и сельском хозяйстве, новшества в культуре и быту, конечно же, порождали диалектные неологизмы: [калхвоз] — колхоз, [калавурыт´] — осуществлять караул, [л´истрыч´иства] — электричество, [калан´изац´ия] — канализация, [м´инцан´эр] — милиционер, [лысапэта] — велосипед, [йэламок] — бейсболка), [каз´илок] — уазик и др.
Итак, мы рассмотрели социолингвистические аспекты языковой ситуации на примере конкретного «островка оазисной культуры» — украинских переселенцев в Мордовию в результате Столыпинской аграрной реформы.
Как в капле воды, здесь, как нам представляется, отражаются те процессы, которые значимы для теперешнего межэтнического взаимодействия народов и национальностей, населявших некогда Советский Союз, а теперь ставших гражданами суверенных государств и вынужденных как-то выживать в постсоветском пространстве, заново овладевая «языком межнационального общения».
Литература
1.Масенко Л. Суржик: історія формування, сучасний стан, перспективи функціонування, in: Belarusian Trasjanka and Ukrainian Suržyk. Structural and social aspects of their description and categorization. Studia Slavica Oldenburgensia, Oldenburg, 2008.
2.Масенко Л. Суржик як соціолінгвістичний феномен // Дивослово: Українська мова й література в навчальних закладах. № 3. 2002. С. 11–13.
3.Суржа [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.efremova. info/word/surzha.html#.VbHwVPntlHw (дата обращения 24.07.2015)
4.Суржик [Электронный ресурс]. Режим доступа: (дата обращения 24.07.2015)
Александр Георгиевич Киселёв, доктор социологических наук, профессор, академик Академии литературы
Светлана Александровна Шилина, кандидат филологических наук, доцент Брянского государственного университета
имени академика И.Г. Петровского