В середине февраля в Москве чествуется выдающийся азербайджанский поэт Мамед Исмаил, специально приезжающий из Чанаккале (Турция), где он трудится в вынужденной эмиграции как профессор в местном университете.
В столице России пройдут два его вечера. В Музее Марины Цветаевой 16 февраля (в 18 часов) ведущим выступит много лет знающий и переводящий Мамеда московский поэт Михаил Синельников. Второй вечер состоится 18 февраля в Доме национальностей.
На встречах пройдёт презентация новой книги Мамеда на русском языке «Вместо письма», издательство «Исолог», Москва, 2012, состоящей из стихотворений, переведённых его основными переводчиками: это А.Кушнер, покойный Ю.Кузнецов, М.Синельников. По окончании – фуршеты со сладостями Востока.
«Я составил эту книгу и сверх всего прошлого перевёл ещё ряд последних стихотворений, так сказать, «на общественных началах», — говорит Михаил Синельников. — Мамеда надо поддержать, он — действительно великий поэт и человек удивительной судьбы, не поладивший с нынешним режимом (легален, печатается в Баку, устраиваются его вечера, но власть относится к нему с неприязненным холодком)».
Аннотация книги:
В последние советские десятилетия произведения азербайджанца Мамеда Исмаила хорошо знали российские читатели. И ныне это литературное имя в России не забыто, несмотря на исторические катаклизмы, разрушившие советское культурное пространство, и вопреки всем превратностям личной судьбы Исмаила, на повороте жизни оказавшегося за пределами родного Азербайджана, ставшего профессором крупнейшего турецкого университета в Чанаккале. Теперь его книги выходят не только на родине, но и в Турции, переводятся на разные языки. Но и в российской литературной периодике стихи Исмаила в последние годы регулярно появляются, публикуются его интервью и воспоминания… Мамед Исмаил известен как проникновенный лирик и мастер поэмы. В это новое «Избранное», изданное усилиями московских друзей выдающегося азербайджанского поэта, вошла его лирика в переводах трёх видных русских поэтов — покойного Юрия Кузнецова, Александра Кушнера, Михаила Синельникова, а также поэмы в переложении Юрия Кузнецова. Заключают книгу стихотворения, написанные на чужбине.
РАЗГОВОР С ТУЧЕЙ
МИХАИЛ СИНЕЛЬНИКОВ О МАМЕДЕ ИСМАИЛЕ И ЕГО ПЕРЕВОДЫ
Полтора года назад я навестил Мамеда в Чанаккале, где он теперь живёт и профессорствует в местном университете. Из окна аудитории видны Дарданеллы с медленно проходящими кораблями. Невдалеке от города — Гомерова Троя, раскопанная Шлиманом и его продолжателями. Серые оливы веют античной Грецией, и Мамед пишет: «Вот уже десять лет в Асосе старый Аристотель учит меня, давая уроки разлуки… Немало времени занимают исследования в области стиховедения».
Мамед работает над собственной монографией и попутно перевёл известный труд В.М. Жирмунского о тюркском стихе… Всё же знаменитому азербайджанскому поэту и на склоне дней не судьба стать кабинетным учёным. Новые стихотворные сборники выходят один за другим.
Мамед Исмаил народен и классичен. Нередко в его стихах простецкая разговорная интонация (в переводе практически непередаваемая) сочетается с глубиной выстраданной мысли и строгостью формы (с трудом выдерживаемой при попытке передачи на другом языке).
Пишет Мамед о родной стране, с которой ему надолго пришлось расстаться. А ещё — о любви и смерти, то есть о самом главном Ничем не заменишь стиховой силы и подлинной страсти, а в преданности лирика избранной теме нет ничего необычного. Поскольку вся мировая поэзия родилась из безответной первой любви.
Михаил Синельников
Любовь
Так случилось, что первой любовью моей
Стала ты по велению дальней весны,
И не знаешь, что, сколько б ни минуло дней,
Я в долгу пред тобой, ведь поэты верны…
Став чужой, ты ушла, ибо страсть тяжела,
Эту тяжесть со мной не могла ты пронесть.
Где тебя не бывало, тоской ты была,
Я не знаю, чем сделалась там, где ты есть.
Стало в мире, когда я расстался с тобой,
Больше сгинувших без вести — серая мгла.
Видно, я пошутил со своею судьбой,
А шутить с ней не надо — всю душу сожгла.
Но ведь время давно прочертило межу…
Если глупо любить безответно, как я,
Лучше мне замолчать. Если слово скажу,
То в глазах твоих память заплачет моя.
Обмело мои волосы долгой зимой,
Всё случилось, как чуяло сердце мое…
Может быть, что прекрасней любимой самой
Отдалённая, смутная память её.
Оказалось, не лечится рана любви,
Но мечта, словно поезд летит скоростной
Между родиной, где ты на ней ни живи,
И чужбиной моей, меж тобою и мной.
Ненароком судьба жизнь спалила мою,
Дни растративши зря, ничего я не спас…
Нет у этого имени в нашем краю,
Я не знаю, как это зовётся у нас.
Тебе
Мог бы я среди многих бед умереть,
Мог, всходя на скалистый хребет, умереть,
Мог бы я и в пятнадцать лет умереть,
Но я ждал — не мог упустить тебя.
Я, надежду теряя, тебя обрёл,
Я, судьбу укоряя, тебя обрёл,
Безнадёжно мечтая, тебя обрёл,
Чтоб и в этой стране находить тебя.
Хочет шалью твоею стать мягкая мгла,
Луговая трава для тебя расцвела,
Грустно солнцу, поскольку ты в тень ушла, —
Будут солнце и тень любить тебя.
Жизнь пройдёт, но догонит прошлое нас,
Если хочешь, верну тебе каждый час,
Дай, умру за тебя, я ещё не угас,
Ибо сердце не может забыть тебя.
Туча
Что же в рот набрала ты воды дополна?
Ты ль вопрос без ответа?.. Тягуча,
Почему, как поминки мои, ты мрачна,
Почему ты бежишь, становясь все чёрней, туча?
Срок мой, кажется, вышел, но дай ещё срок!
Остальное — пустое, твой гребень высок…
Подожди, одолжи мне свой чёрный платок,
Чтоб глаза утереть, и меня пожалей, туча!
Или я побегу, или ты догони!
Ты — как выдох последний среди болтовни.
Если хочешь, поплачь в эти тусклые дни,
Я послушаю голос печали твоей, туча.
Тотчас всё, что похитила, мне возврати,
А не то укажи мне концовку пути,
С высоты дождевую верёвку спусти!
Может быть, я схвачусь и повешусь на ней, туча.
Разве ты из воды? Нет, скажи из чего?
Пустота превратилась в твоё существо.
Может быть, ты — мой сон? Как понять мне его?
Как тебя мне постичь? Ты всего мне родней, туча.
Смотрит осень, с пустыми руками идя,
И зима появляется чуть погодя.
О, как сладко мне слушать молитву дождя!
Прочитай мне её и на землю пролей, туча!
Да, куда бы тебя ни отнёс ветровей,
Всё равно не уйдёшь от отчизны своей…
Эта жизнь на чужбине… Что молвить о ней?
Что ещё напишу до скончания дней, туча?
И он ушёл
Памяти Юрия Кузнецова
… Вот и Он из мгновенного миру ушёл,
Всё оставил и с шумного пира ушёл.
Если б знал, не пустил бы его… Но с тоской,
Обманув этот морок мирской, он ушёл.
Отдал ленность свою беспредельным полям
И лучи своих глаз — убегающим дням,
Отдал всё, что имел, и грехи свои — нам
Уступил, избирая покой, и ушёл.
Что почувствовал он перед пропастью той?
Кем он был? Отражением Правды святой,
Словом Истины… Может быть, был он водой,
Или облаком плыл над рекой и ушёл.
Рано он поспешил окунуться во тьму
И ушёл, не внимая уже ничему.
Видно, не за что было держаться ему…