За всю историю человеческого общества сложилось значительное количество идентичностей, которые каждый его член может использовать для самоидентификации. Национальная идентичность была изобретена одной из последних 300 лет назад, но до сих пор обрела популярность только на незначительной площади земного шара и связана с авторскими проектами создания нации. Массимо д’Азелью, один из идеологов итальянской нации прямо говорил: «Мы создали Италию, теперь мы должны создать итальянцев». Аналогичные высказывания можно встретить у всех «отцов нации», предлагавших привести доставшийся им народ в соответствие с национальной «проектной документацией». Сейчас, когда народы земли осознают свои права и отказываются быть материалом для проектировщиков, возникает вопрос, на базе чего будут созданы новые государства, когда нация как концепт не переживет XXI века. А у нее нет никаких внятных и убедительных оснований его пережить.
Этническая идентичность (и шире – самосознание) для этого не подходит. Оперируя все теми же категориями государства-нации, этнические группы просто создают превращенные формы наций – этнократические государства, где этнос подменяется нацией, но действует в соответствии с теми же концепциями национальной идентичности и использует тот же самый инструмент для обоснования своих суверенных прав. Это гражданство, унификация, единый рынок, единая армия и единое законодательство – все, что было присуще классическим государствам-нациям. Именно в таком виде их признают другие государства и, в соответствии с учредительной теорией государства, именно в таком виде они могут рассчитывать быть признанными мировым сообществом [государств-наций].
Существует огромное количество различных идентичностей: гендерная, этническая, национальная, религиозная, расовая, групповая, региональная, профессиональная, корпоративная идентичность, эго-идентичность, квир-идентичность, гомо-, би- и гетеросексуальная идентичность, идентичность по гильдии, по роду и по сообществу интересов, по месту заключения, по месту рождения или взросления (импринт-идентичность). Однако только одна из них в настоящий исторический отрезок может претендовать на способность создавать государство. Там, где кризис нации наступил раньше всего и там, где нация так и не сложилась, прослеживаются попытки создать государство на иных, отличных началах. Прежде всего, это региональные союзы, для создания которых формулируются и используются региональные идентичности.
Когда житель Санкт-Петербурга заявляет идентичность «я – петербуржец», выходец из Кавказского региона, невзирая на этническую принадлежность, называет себя «я – кавказцем», а гражданин Египта отказывается считать себя «я – арабом» и настаивает на том, чтобы его считали «я – египтянином», они все проявляют региональную идентичность, превалирующую и над этнической и над национальной. А региональная идентичность в отличие от этнической более открыта и может быть использована при строительстве государств нового горизонтального типа, трансрегионального, более сетевого по сравнению с теми государствами, которые предлагает любой национальный проект.
В своей основе региональное сообщество более «заземлено» по сравнению с национальным, оно же менее «воображаемо» – в терминологии Бенедикта Андерсона. В условиях информационного общества, региональные community складываются вокруг территориальных проблем (обмен информацией, самоорганизация, экология, политическое требование). В социальных сетях есть множество групп с выраженной региональной или местной идентичностью (субъект федерации, регион, город, село, даже парковая зона или территория, существующая в рамках урбан-фольклерной географии – например, «Бермудами» жители Петербурга называют треугольник между микрорайоном Светлановский, Тихорецким проспектом и улицей Байкова, хотя никаких административных предпосылок для этого нет). Иногда суммарное членство эти сообществ бывает серьезным.
Региональные сообщества чтобы стать полноценным регионом с его узнаваемой экономикой, культурой, историей, географическими границами и образом, должны иметь возможность управления своей идентичностью, имеющей комплексную природу. Прежде всего, речь идет о самоуправлении, способности организовывать свое пространство с учетом интересов самого сообщества без оглядки на федеральный центр. Если проблема без участия федерального центра не может быть решена, человек утрачивает связь с региональным сообществом и продолжает увязывать свои ожидания со столицей (а по каждому частному случаю начинает организовывать спам-рассылки в высшие федеральные органы власти и на имя всех известных ему директоров федеральных СМИ).
Важнейшим фактором для формирования региональной идентичности традиционно является образование, в которой существует превалирующий по объему над федеральным региональный компонент. В такой системе федеральный стандарт выступает обобщающим минимумом, который и должен проверяться средствами ЕГЭ. Наличие этого минимума должно гарантировать и оплачивать федеральное правительство. Региональный компонент отвечает требованиям регионального сообщества, он включает региональную специфику по ОБЖ, краеведение, обществоведение, «патриотологию», основы региональной религиозной культуры, специализацию предметов федерального компонента с учетом экономических требований региона. Поскольку человек прежде всего живет в своем регионе, а потом уже в стране, эти предметы не могут быть сведены к факультативным занятиям, как это принято делать сейчас в России (на фоне ликвидации регионального компонента в образовании в принципе).
Другой важнейшей структурой, формирующей региональную идентичность, являются вооруженные силы. Кризис нации напрямую порождает кризис национальной армии, которую в будущем заменят региональные отряды милиции. Милиция – это не отряды правопорядка (полиция), это иррегулярные вооруженные формирования, которые носят в разных странах разные наименования («пешмерга» в курдских провинциях, гражданская гвардия во Франции, российские казаки до XIX века), и используются региональными властями для решения региональных проблем, к которым не должна привлекаться армия.
В России роль милиции выполняют Внутренние войска, наследие советских репрессивных подразделений, задача которых стрелять в советских людей, недовольных своим социальным положением в случае актов открытого недовольства. Их, а вместе с ними структуры гражданской обороны и дружину, должны заменить отряды милиции, сформированные на территории региона, имеющие нелетальное оружие. Участники таких отрядов милиции должны жить «на гражданке» и быть готовыми решать региональные проблемы от стихийных бедствий до этнополитических конфликтов. Только так народ имеет возможность реализовать свое право на самооборону в человеческих неказарменных условиях – без дедовщины и уклонизма. К тому же это втрое сократило бы число чиновников в этой области.
Другими не менее важными признаками развитого регионализма является возможность сообществ определять свой язык и форму судебного производства. Эти проблемы решаются демократическим путем и в рамках европейского законодательства.
В настоящее время региональные языки регламентируются Европейской хартией региональных языков и языков этнических меньшинств, однако судопроизводство считается приоритетом федерального правительства. Между тем народ имеет право сам определять форму судопроизводства. И если для регионального сообщества шариат является более предпочтительным, он имеет право настаивать на введение шариата и судить согласно данным канонам в рамках своего региона с согласия всех сторон судебного разбирательства.
Делегирование многих полномочий в регионы сократит целые министерства и батальоны чиновников. Например, министерство культуры становится пережитком государства-нации, так как культура как объект национального строительства перестает существовать, а министерства культуры создавались именно для обеспечения культурного превосходства одних наций над другими. Такую же судьбу постигнет и министерство спорта, туризма и молодежной политики, так как эти вопросы, так же как и вопросы культуры, регионы вполне способны решать самостоятельно без оглядки на Москву. Министерства регионального развития и сельского хозяйства также окажутся под вопросом. В настоящее время они скорее тормозят трансрегиональный обмен, получая федеральную управленческую ренту.
Обеспечение реальной территориальной автономии и регионализма возможно только в условиях, когда не только управленческие, но и фискальные функции передаются на уровень региона. Без подкрепленных финансами полномочий реальный регионализм невозможен. Здесь реализуется право народа на природные ресурсы, преимущественный доход от которых идет на социальную политику региона. Подобные модели использования дохода от природных ресурсов уже были опробованы ООН в некоторых нефтеносных странах, например в Нигерии, где нефтедоллары все меньше играют на руку авторитарной власти и все больше вкладываются в строительство школ и больниц.
К тому же социальная несправедливость, которая заключается в том, что столица «обворовывает» регионы, выкачивая из них энергоносители и металлы, обладает значительным эффектном этногенеза. В этих местах растет этническое самосознание (даже среди этнических русских, выделяющихся в отдельный народ поморов), за которым будет расти только сепаратизм и строительство новых этнократий, если несправедливость не будет устранена.
Важной остается такой барометр состоятельности государства как доверие (по Ф. Фукуяме). Находясь в пределах видимости, региональная власть, наделенная реальными полномочиями, более заинтересована отстаивать интересы регионального сообщества и выполнять его заказы. Разрыв власти с регионального сообщества ведет к бронированным автомобилям, кремлевским стенам и миллионам охранников.
Традиционно считается, что высокая автономия и множество функций, которые берут на себя регионы, способствует развалу страны. Веками Россия «собирала» русские земли, забирая у регионов ресурсы, права, встраивая их в тесные рамки вертикалей власти. И регионы доказывали Москве свою лояльность ее имперскому, классовому и национальному проектам. Сегодня настает время доверять регионам, время «разбирать» Россию обратно, учить регионы управлять самими собой, возвращать в регионы отобранные деньги и лучшие кадры, которые получили возможность реализоваться только в столице. Будущее России в стране самостоятельных регионов, планирующих свое развитие и строящих свое собственное будущее. Время радикального регионализма и региональных идентичностей!
Виталий Трофимов-Трофимов, «Права народов»