Эвенки-орочоны с древности населяют север нашей республики. Но знает о них большинство населения Бурятии до обидного мало. А ведь рядом с нами живет народ с богатейшей историей и традициями. Они частично похожи на наши, а различия весьма интересны. Чтобы немного восполнить этот пробел, мы расскажем об особенностях психологии наших северных соседей.
Происхождение
Есть разные версии происхождения эвенков. Одни считали, что они формировались в степных районах южнее Байкала. Другие пишут, что у эвенков и маньчжуров были общие предки, а их прародина — территория между реками Хуанхэ и Янцзы. Третьи называют предком эвенков народ увань. Это небольшая племенная группа народа Хи, куда входили еще мохэ и чжурчжени – предки маньчжур. Населял народ Хи Большой Хинганский хребет. В XII веке увани с другими племенами начали кочевать на север. К ним присоединялись тюркские и монгольские племена. Такой сплав разных народов и огромная территория расселения не могли не разделить эвенков не только на разные племена, но и на разные типы хозяйствования. Особенности этнического формирования тунгусов привели к тому, что для них характерны три антропологических типа, а также три различных хозяйственно-культурных группы: оленеводы, скотоводы и рыболовы.
Поселившиеся в тайге эвенки занимались охотой и рыболовством, жившие в лесостепях — скотоводством, в том числе оленеводством. Эвенков-оленеводов называли орочонами от слова «орон» – олень. Понятно, что они расселялись в северной таежной зоне. К концу XIX — началу XX века орочоны расселялись по левобережным притокам среднего течения реки Витим, в верховьях Олекмы и Алдана, среднем течении Маи (правый приток Алдана) и по левобережным притокам верхнего Амура.
Три мира
Как и в бурятском шаманизме, эвенки делили мир на три части: верхний, средний и нижний. Верхний и нижний миры могли посещать шаманы. Интересно, что эвенки верили в то, что в нижний мир можно попасть через расщелины и пещеры на земной поверхности, и обходили их стороной.
Похожи у нас и названия звезды Венера. У эвенков — Чолбон, у монголов – Цолмон. Оба народа верили в очищающую силу огня. Приносили ему жертвы, бросали первый нетронутый кусочек еды. Невеста у эвенков, как и у монголов, приобщалась к роду мужа после того, как «угощала» огонь жиром. Естественно, что почтительное отношение к огню предусматривало ряд запретов: не осквернять огонь сжиганием нечистых вещей, недопустимо плевать в огонь. Правда, есть отличие, вызванное жизнью эвенков в лесу: не сжигать смолистые шишки и березовые наплывы. Иначе хозяин очага и его олень, будучи ранеными, сгорят от жара.
Разделка мяса
Эвенки, как и буряты, умели мастерски разделывать тушу животного ножом, не повреждая кости и не проливая кровь на землю. На первой весенней охоте эвенки первую добычу полностью раздавали сородичам. Верили, что после этого род всегда будет сытым и сохранится охотничья удача. Кстати, на охоте эвенки ни в коем случае не позволяют надругаться над останками убитых животных. Медведя и вовсе почтительно называли амикан – дедушка.
Эвенки, как и буряты, считали, что медведь когда-то был человеком, жившим с женщиной. Поэтому верили, что медведь не тронет женщину, если она обнажит перед ним груди. Даже русские сибиряки в конце XIX — начале XX века уже прониклись уважительным отношением к медведю и тоже называли его «хозяин», «дедушка» и пр. Нельзя было о медведе вслух неуважительно отзываться или ругать его, так как считалось, он «услышит» и обязательно отомстит. Разделка медведя после охоты заслуживает отдельного рассказа.
«Тебя не я убил!»
Обряд, совершавшийся после добычи медведя, был связан с существовавшим представлением, что убитый зверь вновь оживает и поэтому необходимо оградить себя от его мести. К убитому медведю все участники охоты подходили с криками, имитирующими карканье ворон.
Сам охотник громко кричал: «Это не я тебя убил!». А далее все зависело от национальности. Эвенк кричал, мол, это тебя бурят или русский убил! Соответственно, бурят или русский кричал о том, что его убил тунгус. Эти же слова повторяли все присутствующие. Таким образом, охотники переадресовывали вину за его смерть кому-нибудь постороннему.
Эвенки шкуру медведя снимали только с одной стороны, чтобы на охоте медведи не могли напасть сразу с двух сторон. Пока снимали шкуру, один из участников охоты изготавливал из коры лиственницы плоскостное изображение ворона, мазал кровью ему клюв и надевал на него небольшой кусок мяса. Затем фигурку ворона клали на ближайший пень или на изготовленный неподалеку лабаз. Этим эвенки хотели показать, что якобы виновником смерти является не человек, а ворон. При свежевании медведя кости отделяли по суставам, приговаривая: «Дедушка, осторожно, здесь бревно!».
Волк-родственник
Если монгольские народы называли своим предком Буртэ шоно – бурого волка, то и для эвенков он был иргичи — дальним родственником, кормильцем.
Поэтому стоит помнить, что эмоциональная сдержанность эвенков обусловлена еще и тем, что древние охотники боялись спугнуть добычу шумом. Эвенки никогда не будут убивать на охоте больше, чем необходимо. Если у оленевода по какой-то причине погибали олени, все родственники давали ему по одному, чтобы восстановить стадо. Или еще обычай – «нимат». Добытое мясо справедливо распределяется между всеми членами рода, угощаются все жители эвенкийского села. Так эвенки «подстраховывали» друг друга во времена, когда удача на охоте могла от них отвернуться.
Нет слова «вор»
Ссыльный декабрист В. Кюхельбекер называл тунгусов «сибирскими аристократами» за внутренний такт, гостеприимство, культуру общения с природой. А первый енисейский губернатор А. Степанов писал: «их костюмы напоминают камзолы испанских грандов…».
Эвенкийский писатель Алитет Немтушкин в своем произведении «Прекрасные люди», в котором речь идет о незадачливых эвенках, оставивших в Центральном парке Красноярска свои парадные костюмы и не нашедших их после прогулки, пишет так:
«На фактории посмеялись, поудивлялись и прилепили им общую кличку «курортники». Какова же была радость Гирго Удыгира, когда через несколько дней он с почтовым самолетом получил пакет.
– Егор! Егор! Иди сюда! Какие прекрасные люди живут в том городе! – кричал он своему другу.
В пакете были документы «курортников» и записка: «Дорогие наши кормильцы и поильцы, спасибо вам за костюмчики, которые вы нам, можно сказать, любезно подарили. Они нам с Петькой хорошо подошли. Заглянув в карманы, мы вообще оказались на седьмом небе и тут же направили свои стопы в ресторанчик, где с удовольствием выпили за ваше здоровье».
Жорес Трошев, еще один писатель, так говорил об этом народе и этой земле: «Ошеломила, заворожила красота тамошних мест, люди подкупили своей искренностью и добротой… Это прекрасный народ с кристальной честностью. В эвенкийском языке нет слова «вор» …».
И это при том, что эвенкам пришлось гораздо тяжелее приспосабливаться к новой жизни после революции.
— Сегодня мы ведем речь о выживании, и если у других народов это касается отдельных групп населения, то у нас — всего народа, его традиций, уклада, как следствие, языка и культуры. Произошел, на первый взгляд, парадокс: жили в тайге, ели сырую рыбу и печень, и окружающий мир казался понятным и благодатным. Пошли по стопам цивилизации — потерялись, заблудились в той же тайге. И рабочего класса из нас не получилось… Весь XX век стал для эвенков непосильным испытанием, а в нашей стране, бывшем СССР, оно было еще и укутано лицемерием. Принимались различного рода постановления «об улучшении» и «дальнейшем развитии», а подразумевалось ухудшение, – такое горькое интервью дано еще в 90-х годах первым президентом Ассоциации малочисленных народов севера Республики Бурятия П.С. Степановым.
Андрей Ян, «Инфпол«