Представляем вниманию читателей материал профессора русской литературы и культуры в Университете Тромсё (Норвегия) Андрея Рогачевского, опубликованный Русской службой BBC.
Стоит ли пытаться возродить язык, уступающий место более распространенным? У многообразного саамского есть шанс.
В офисе, где я работаю, из коридора часто доносятся разговоры на незнакомом, необычном языке. Звучит это примерно, как магнитофонная запись, прокрученная задом наперед.
Так общаются между собой мои соседи по кафедре, специалисты по саамской культуре. Саамы — коренной малочисленный народ, который проживает сейчас в четырех странах: России, Норвегии, Швеции и Финляндии.
Их язык причисляют к уральской языковой семье. Многие «уралоговорящие» народы, включая саамов, в свое время переселились с Урала на довольно большие расстояния. В ту же языковую семью, например, входят финский и венгерский.
Попробуйте объясниться по-фински не то что с венгром, а хотя бы с эстонцем, и увидите, что получится. A могут ли саамы, скажем, из Норвегии объясниться по-саамски с саамами из России? Или же, цитируя позднесоветский телефильм «Гостья из будущего», «черноморские дельфины совсем не понимают атлантических»?
Саамский язык — понятие широкое, он далеко не однороден. Населенные саамами земли (Sápmi) простираются от Норвежского моря на западе до Белого моря на востоке и от Баренцева моря на севере до норвежского города Рёрус и шведского Сундсвалля на юге.
На этом обширном пространстве в наши дни разговаривают на десятке саамских диалектов (или языков, как их иногда называют).
Самый распространенный из них — северосаамский, который в основном используют в Норвегии и Финляндии. На нем говорят примерно 20 тысяч человек — и в том числе мои соседи по университетскому коридору.
Россиянам этот вариант саамского может быть знаком по фильму Александра Рогожкина «Кукушка» (2002), о романе саамской женщины с двумя солдатами, финном и русским, в конце Второй мировой войны.
Российский саамский
В России же самый популярный вариант саамского — кильдинский, которым активно пользуется не более ста человек (хотя количество понимающих его оценивается примерно раз в пять выше). Кильдин-саамский относится к восточной ветви саамских языков, а северосаамский — к западной. И носителю кильдинского, при отсутствии регулярного языкового контакта, северосаамский доступен далеко не автоматически.
Взять, к примеру, простое слово «здравствуйте». По-северосаамски это «bures», а на кильдинском — «тйррв». Или слово «мальчик»: по-северосаамски это «bárdni», а на кильдинском — «па̄ррьща». Поди разберись.
Как объяснил мне Харальд Гаски — коллега по кафедре и один из ведущих знатоков саамской культуры — у всех саамов аналогичная языковая система, но из-за географической удаленности между языками возникают заметные различия.
«Соседние языки, однако, довольно близки, — говорит Гаски. — Так что можно себе представить ситуацию, когда послание, отправленное с южной оконечности Sápmi, будет понято, пересказано и переслано дальше, вплоть до Кольского полуострова, даже если отправитель с юга и получатель на востоке и не смогут общаться [непосредственно при личной встрече]».
Допустим. Но это в устном режиме. А на письме? Ведь кильдинский саамский алфавит разработан на основе кириллицы, а северосаамский, да и большинство прочих саамских языков — на латинице!
Не самое непреодолимое препятствие для некоторых, но все же… Как утверждает Анна Афанасьева, докторант Норвежского арктического университета и носительница кильдин-саамского, северные саамы не могут даже прочитать кильдинский, а кильдинские саамы могут прочитать северосаамский только при условии, что они в совершенстве владеют латинским алфавитом, что, знаете ли, в российских глубинках до сих пор большая редкость.
Главная проблема, впрочем, заключается не столько в том, легко ли общаться носителям разных вариантов саамского языка, сколько в том, что многие эти варианты либо уже исчезли из употребления, либо вот-вот исчезнут.
Меньшинства и модернизаторы
Так, в составленном ЮНЕСКО «Атласе языков мира, находящихся под угрозой исчезновения» можно обнаружить северосаамский (в категории «явная угроза»), кильдин-саамский и южносаамский (в категории «серьезная угроза»; около 600 зарегистрированных носителей пользуются южносаамским в Норвегии и Швеции), а также, в частности, еще один саамский диалект, употребляемый в РФ — терско-саамский (в категории «на грани вымирания»; известно десять или менее живых носителей).
Аккала-саамский (бабинский), тоже бытовавший в РФ, Атласом признан вымершим: по содержащимся там сведениям, последняя носительница этого варианта языка скончалась в 2003 году.
При этом саамоговорящих сейчас гораздо меньше, чем саамов.
В Норвегии проживает до 60 тыс. саамов (примерно 1% населения страны), в Швеции — около 20 тыс. (0.2%), в Финляндии — около 7 тыс. (0.1%), а в России — не более 2 тыс. (0.2% от населения Мурманской области, месте исконного обитания российских саамов).
Как же так получилось, что количество саамоговорящих вряд ли превышает 25 тыс. человек, т.е. где-то четвертую часть от общего числа саамов? Ведь еще каких-нибудь сто лет назад практически все саамы говорили по-саамски.
Дело в том, что когда уклад коренных меньшинств меняется под предлогом модернизации (условно говоря, превращение оленевода в механизатора), на смену одним навыкам приходят другие, и зачастую это необратимо. Так, усваивая язык титульных наций, коренные народы утрачивают родной.
Модернизаторам для этого даже не обязательно запрещать меньшинствам пользоваться родным языком в общественной сфере (что, впрочем, иногда практикуется). С помощью языка модернизаторов гораздо легче встроиться в новую систему ценностей, а родной язык может восприниматься как помеха, от которой хочется поскорее избавиться.
Так что найти гармоничный баланс между обучением саамов на их родном языке (что помогло бы им сохранить свою культуру и идентичность) и на языке страны проживания (что помогло бы им более полно участвовать в жизни этой страны) оказалось очень непросто.
Что такое ревитализация
Недавний шведский фильм Sameblod («Саамская кровь»), частично снятый на южносаамском, рассказывает о том, как в 1930-е годы одаренная саамская девочка скрывает свое происхождение, чтобы перейти из отдаленной саамской школы-интерната в гимназию в Уппсале и тем самым интегрироваться в шведское общество.
Желание интегрироваться как можно успешнее (т.е. бесследно) нередко приводит к тому, что родной язык меньшинства не передается по наследству, поскольку в семьях на нем предпочитают не говорить.
А в школах он может и не изучаться из-за отсутствия необходимых кадров и спроса, или изучаться факультативно и не повсеместно. А если на таком языке к тому же отсутствуют СМИ, делопроизводство и художественная литература, то будущее языка — под очень и очень большим вопросом.
И на этой-то точке невозврата, поколения спустя, отношение к исчезающему языку иногда начинает меняться, и предпринимаются попытки его возрождения — выражаясь по-научному, ревитализации.
Предвижу вопрос: а стоит ли пытаться? Ведь потери такого рода на пути прогресса отчасти неизбежны?
Мне кажется, стоит. И дело даже не в том, что разнообразие лучше однообразия. Вот представьте себе ситуацию, когда в один прекрасный день россияне в обязательном порядке и в полном составе, добровольно и во всех сферах жизни переходят с русского на английский. Все равно же глобализация, куда денешься.
Наверное, жалко станет русского языка, да не одним лишь россиянам! А исчезающие уральские языки чем хуже?
Другой вопрос, будет ли ревитализация успешной. Тесное общение на исчезающем языке с родной (или хотя бы чужой) бабушкой — условие, может, необходимое, но явно не достаточное.
Еще одна моя коллега, Лилль Туве Фредриксен, в 2015 году защитившая докторскую диссертацию о первом романе-трилогии на северосаамском языке, признавалась мне, что бесед с собственной бабушкой для продвинутого знания северосаамского ей оказалось мало. Мать Лилль Туве с ней на этом языке не говорила. Пришлось доучивать его в университете.
Но для изучения языка на университетском уровне нужны продвинутые методички, академическая грамматика, толстые словари. Не для всех вариантов саамского нечто подобное разработано в полной мере.
Методички, словари, курсы
Так, кильдин-саамско-русский словарь на 8 тыс. слов был выпущен советским издательством «Русский язык» еще в 1985 году. В его составлении принимала участие бабушка Анны Афанасьевой, Нина.
А над подробной описательной грамматикой кильдин-саамского, насколько мне известно, работа все еще ведется — Михаэлем Рисслером из Фрайбургского университета (Германия).
Рисслер же был руководителем многолетнего международного проекта по документации восточной ветви саамских языков в электронном виде.
Электронный кильдин-саамский/терско-саамский словарь и вспомогательная электронная программа обучения кильдин-саамскому выложены также на сайте проекта Giellatekno при Норвежском арктическом университете.
Электронные средства обучения языку, конечно, не могут полностью заменить преподавателя в аудитории. Однако пользу от них трудно переоценить. По мнению руководителя Giellatekno Трунда Тростеруда, для многих людей доступ к программе орфокоррекции [проверки правописания] и электронному словарю — это тот фактор, который помогает перейти от желания совершенствоваться в языке к фактическому использованию его.
Что касается языковых курсов кильдин-саамского в России, то они, как правило, краткосрочны, проводятся на добровольной основе и недостаточно регулярно.
Российские саамы, особенно молодежь, иногда даже предпочитают съездить в Норвегию на курсы северосаамского (такие, например, имеются при учебных заведениях в Карасйоке и Каутокейно), чтобы выучить хоть какой-нибудь вариант языка. Ну и трудоустройству за границей, если есть такие планы, знание северосаамского отнюдь не вредит.
Михаэль Рисслер, неоднократно принимавший участие в организации курсов кильдин-саамского в России, сказал мне, однако: «По моим наблюдениям, преподавание [кильдин-саамского] языка [в России ведется] по преимуществу символически и не очень эффективно. Это довольно печально, потому что другие случаи показывают, что преподавание может быть очень действенным и реально воспитывать новых носителей языка».
Конечно, необязательно быть саамом, чтобы выучить саамский. Насколько мне известно, ни у Рисслера, ни у Тростеруда саамских корней нет. Я даже знаком с одной американской слависткой, которая по собственной инициативе выучила северосаамский настолько хорошо, что перевела с него на английский несколько художественных произведений, в том числе молодежный роман в жанре магического реализма, весьма неплохой.
Но все это взрослые люди, к тому же лингвисты, которых хлебом не корми, дай только выучить новый язык поэкзотичнее, особенно если он находится под угрозой и его необходимо спасать. А как же быть с теми саамами, которые либо хотят выучить родной язык, но почему-то не могут, или могут, но почему-то не очень хотят?
Трунд Тростеруд считает: «Для того, чтобы этническое меньшинство возродило свой язык, прежде всего, молодежь должна быть готова изменить свою жизнь, изучить этот язык, использовать его на ежедневной основе, обучать ему своих детей, создавать для этого учреждения и т.д. Без таких лиц ревитализация невозможна».
Стало быть, один из ключей к успеху — языковое обучение с младшего дошкольного возраста. Анна Афанасьева предлагает с этой целью создавать так называемые языковые гнезда — детские сады или центры дополнительного дошкольного образования с полным языковым погружением. Учителя в таких учреждениях говорили бы только на саамском, причем не только с детьми, но и с их родителями.
Например, в Финляндии есть языковые гнёзда-детские сады для инари-саамского языка , а в Якутске недавно открылся центр дополнительного образования для юкагиров.
Если в конце XIX — начале XX века горстке энтузиастов практически с нуля удалось возродить иврит, почему бы и саамам не добиться чего-то подобного?
Ведь еще в 1950-e годы так называемый Саамский комитет, учрежденный тогдашним правительством Норвегии для изучения саамского вопроса, недвусмысленно заявил: «Когда исчезнет саамский язык, саамы потеряют свою главную отличительную черту».