Общественное мнение, экспертное сообщество и политики еще не раз будут возвращаться к осмыслению волгоградской трагедии, случившийся в канун новогодних праздников. Варварские теракты на железнодорожном вокзале и в городском троллейбусе будут рассматриваться не только сами по себе, но и в контексте безопасности Северного Кавказа и Юга России. На днях появился новый повод для обращения к данной теме.
В Youtube 18 января появилось заявление от имени организации «Ансар-аль-Сунна», которая взяла на себя ответственность за два декабрьских взрыва в городе-герое на Волге. Информация об этом с указанием имен двух возможных исполнителей терактов (Сулейман и Абдурахман) была распространена на веб-сайтах, которые в той или иной степени связаны с северокавказским исламистским подпольем. Естественно, свои комментарии по этому поводу сделали эксперты и различные информационные ресурсы.
На сегодняшний момент делать какие-то определенные выводы по поводу релевантности данного сообщения в силу ряда причин не представляется возможным. Во-первых, организация с таким названием не была известна ранее по каким-то знаковым терактам или диверсиям, которые осуществляли бы представители северокавказского подполья. В «Едином федеральном списке организаций, признанных террористическими Верховным судом Российской Федерации» из девятнадцати структур три связаны с Северным Кавказом. Это – «Высший военный Маджлисуль Шура Объединенных сил моджахедов Кавказа», «Конгресс народов Ичкерии и Дагестана» и «Эмират Кавказ». Последняя из трех перечисленных стала единственной структурой, действующей на российской территории, которая была включена в «террористические списки» иностранного государства. В 2011 году это сделал американский Госдеп. Остальные шестнадцать иностранного происхождения, главным образом из стран Ближнего Востока, Афганистана, Пакистана. Что же касается организации «Объединенный Вилаят Кабарды, Балкарии и Карачая», то решением Верховного Суда Кабардино-Балкарской Республики от 09 июля 2010 года она была запрещена за ведение экстремистской деятельности.
Среди них «Ансар-аль-Сунна» не значится. При этом «брэнд» с таким названием уже не первый год известен по ситуации на Ближнем Востоке. Джамаат «Ансар-аль-Сунна» действует, начиная с сентября 2003 года в северном и в центральном Ираке. Эта организация осуществляет диверсионно-террористическую деятельность против США и их союзников, а также официального Багдада, который поддерживается Западом. До сегодняшнего дня какой-либо релевантной информации, свидетельствующей о прочных или хотя бы фрагментарных связях иракской «Ансар-аль-Сунны с северокавказским подпольем, не имелось.
Во-вторых, свою оценку январскому заявлению о причастности к волгоградским терактам пока что не дали представители российских правоохранительных структур и спецслужб. Не исключено, что оно будет тем или иным образом прокомментировано, но на сегодняшний день таких оценок нет.
В-третьих, не следует забывать о том, что терроризм – это не только взрывы или вооруженные нападения. Не в последнюю очередь это информационная война, особенно в современных реалиях. И целью такой войны является дезориентация не столько представителей власти (которые просто в силу служебных обязанностей гораздо более информированы и готовы к различным вызовам), сколько общества. Важной задачей является формирование представления о всесилии террористов, их поистине глобальных связях и неограниченных возможностях. Для организаторов «великих потрясений» важно представить себя, как своего рода «криптогосударство» или «криптоармию», готовую в любой момент привести в действие свои коварные планы. Конечно же, не стоит исключать и версии о «сетевом пиаре» или банальном хулиганстве на почве алармистских настроений и общественных страхов.
Как бы то ни было, а информация, появившаяся в Youtube, поднимает несколько важных вопросов, на которые можно сформулировать ответы уже сегодня, не дожидаясь полного ее опровержения или же, напротив, подтверждения.
Волгоградские теракты (а также вооруженное насилие на Северном Кавказе в целом) не единожды рассматривались в контексте возможных внешнеполитических угроз для России. О так называемом «арабском следе» написаны без всякого преувеличения тома литературы. В последнее время активно обсуждается «саудовский фактор» в связи с активной российской политикой на Ближнем Востоке в целом и в Сирии, в частности, а также расхождениями между Москвой и Эр-Риядом по широкому спектру вопросов, начиная с сирийского конфликта и заканчивая «иранским вопросом».
С одной стороны, об участии арабских наемников в деяниях кавказских боевиков говорили неоднократно. В 1990-х – начале 2000-х годов знаковой фигурой «исламистского интернационала» на Северном Кавказе был пресловутый «черный араб» Хаттаб (Хабиб Абдул Рахман, он же «Ахмед Однорукий»). На Северном Кавказе «засветились» такие персонажи, связанные с «Аль-Каидой», как Абу Омар Аль-Сейф, Абу Омар Кувейтский (Абу Дзейт), Муханнад (Абу Анас). Абу Хафс Аль-Урдани, хотя и высказывал публично свои симпатии в адрес Бен Ладена, но никогда не идентифицировал себя с известной террористической сетью. Были и другие фигуры меньшего масштаба.
Тем не менее, как справедливо полагает сирийский журналист и политолог Басель Хадж Джасем, «практически во всех случаях арабские боевики, которые заявили о своем участии в делах на Кавказе, не поддерживались своими правительствами. И большинство из них у себя дома проходили по обвинению в терроризме. Так что сложно сказать, что правительства и арабские режимы поддерживают радикализм и те экстремистские действия, что происходят на Северном Кавказе». Между тем, крайне важно понимать, где речь идет об официальной политике, а где о различных исламистских сетях, действующих параллельно с государствами, либо при попустительстве и молчаливом непротивлении первых лиц, либо вопреки их внешнеполитическим подходам.
Другой важный момент – это численность «исламистов-интернационалистов». И по этому параметру количество участников из стран арабского Востока, вовлеченных в военные действия в Афганистане, несопоставимо с числом тех, кто выбрал для себя Северный Кавказ, как территорию джихада. В первом случае можно вести речь о тысячах, а во втором о десятках или, в крайнем случае, сотнях. Известные террористические сети Ближнего Востока до сих пор не рассматривали Чечню, Дагестан или Поволжье в качестве своей приоритетной цели.
Однако верно и то, что любая ситуация не является константой. Нельзя игнорировать тот факт, что активизация российских усилий на Ближнем Востоке потенциально создает для Москвы новые угрозы со стороны тех, кто не приемлет ее политику по поддержке светских режимов, неприятию революционных потрясений, иностранных интервенций и стремлению к сохранению статус-кво. И, конечно, со стороны тех, кто является противником прагматического сближения между Россией и Западом. Ведь следование повестке дня времен «холодной войны» отвлекает внимание и Москвы, и Вашингтона, и Брюсселя от новых угроз и вызовов. В такой обстановке легко играть на противоречиях и продвигать свою линию.
В этом контексте трансформирующегося Ближнего Востока надо учитывать и «северокавказский фактор». Участие выходцев из Северного Кавказа в гражданской войне в Сирии подтверждалось информацией не только представителей ФСБ России, но и различных иностранных информационных агентств, включая и такие авторитетные, как «Reuters». В самом турбулентном российском регионе националистические настроения традиционно сосуществовали с исламистскими воззрениями, иногда дополняя друг друга, а иногда сталкиваясь друг с другом. Однако нельзя не заметить, что с середины 2000-х годов на первый план в идеологии борьбы с российским присутствием в регионе вышли радикально исламистские лозунги. Вместе с ними поменялся и язык тех, кто начинал в свое время борьбу за самоопределение Чечни и «освобождение Кавказа».
Сторонники «Эмирата Кавказ», если судить по их агитационно-пропагандистским материалам, называют себя не борцами за чеченское национальное государство, а «моджахедами». Свою борьбу они называют кампанией против «кяфиров» (неверных) и «мунафиков» (ложных мусульман). При этом лидеры «Эмирата» не раз демонстрировали свое стремление покончить с националистическим прошлым (в августе 2009 года умаровцы приговорили к смерти одного из эмиссаров Чеченской Республики Ичкерия Ахмеда Закаева, проживающего в Великобритании и остающегося верным идеалам начала 90-х годов). Так что интерес этой публики к примерам религиозной борьбы, имеющим место в Афганистане и на Ближнем Востоке, понятен. Равно, как и их попытки установить контакты с известными террористическими сетями, а также вписать себя в контекст «глобального джихада». На Северном Кавказе далеко не все сторонники этих идей (даже, скорее, меньшая часть) имеют достаточную идеологическую подготовку для продвижения собственных «ноу-хау».
И в этой связи крайне важно отметить, что рост популярности радикального ислама на сегодняшнем Кавказе объясняется не столько происками внешних врагов, сколько системными внутренними проблемами. В этом смысле любое проникновение извне может быть эффективным только тогда, когда оно попадает на подготовленную почву. Не видеть этого и рассматривать имеющиеся проблемы и вызовы, как занесенный извне вирус, значит заведомо упрощать сложнейшую ситуацию.
Сергей Маркедонов, «Кавказовед«