Известный в Архангельской области публицист и регионал Анатолий Беднов в оригинальной литературной форме высказал свое мнение по поводу внутрироссийской перезагрузки:
Возможна ли в России федерализация сверху? Рискну предположить, что не только возможна, но вполне реальна. Если учесть, что правитель-преемник, как правило, начинает действовать как бы в пику предшественнику, всякая новая политика отрицает старую.
Это как в бессмертном романе Салтыкова-Щедрина: один градоначальник замостил улицы, другой их разобрал и из брусчатки наделал монументов.
Один царь проводил реформы, другой начал контрреформы.
Один вождь сажал соотечественников, другой их освободил, а сажать стал кукурузу.
Один президент объявил войну пьянству, другой, назло ему, затопил страну разливанным морем алкоголя и сам охотно в него нырял.
Один президент призвал брать суверенитета столько, сколько можете проглотить, другой не просто покончил со стихийной суверенизацией, но сам федерализм превратил в фикцию.
Можно с высокой долей уверенности предположить, что избранно-назначенный преемник займется восстановлением федеративных начал, причем возьмется за дело очень ретиво.
Итак, поначалу ничто не предвещало радикальных перемен. Однако закаленные на ветрах времени носы придворных аналитиков уже почуяли, куда дует ветер и что он несет. Первое дуновение они ощутили уже в первом послании нового президента.
Все шло своим чередом прежним курсом. Пока в тронной речи национальный лидер не обронил, как бы ненароком: «Мы как-то стали забывать, что Россия – это не только единое, но еще и федеративное государство. Мы буквально выстрадали федерализм своей историей».
Ну, сказал и сказал, большинство и не обратило внимания на эту проскользнувшую в его речи фразу. Он много чего еще наговорил: про пенсии, социальные пособия, борьбу с коррупцией, модернизации с инновациями… о чем там обычно президенты говорят? Ну и про эту самую федерацию пару слов сказанул, что тут особенного, в самом деле?
Однако не прошло и недели, как в «Российской газете» появилась статья, автор которой утверждал, что федеральные округа – пятое колесо в телеге российского федерализма. А еще через неделю президентским указом они были упразднены как исполнившие свое историческое предназначение и превратившиеся в анахронизм. Вместо них создавались, как в советское время, крупные экономические районы. Обрели второе дыхание межрегиональные ассоциации – такие, как «Сибирское соглашение» или «Большая Волга». Появились и новые, часто накладывавшиеся одна на другую, например. «Урал-Югра» или «Поморье-Урал». В связи с происходящим кто-то вспомнил про давно забытые хрущевские совнархозы.
Официальные СМИ дружно приветствовали решение президента, таблички с кабинетов полпредов и федеральных инспекторов отправились в краеведческие музеи, бывшие кремлевские смотрящие – на заслуженный отдых.
Ветер истории крепчал. Очередной съезд самой главной партии прошел под знаком возвращения к принципам федерализма, которые были поставлены во главу угла в новой редакции партийной программы, потеснив «державность» и «духовность». «Россия – это единство в многообразии» – гласил партийный слоган. С трибуны съезда выступил новый президент. В его речи, обращенной к соратникам, была дана оценка курсу предшественника:
«Наряду с очевидными достижениями во внешнеполитической и экономической сфере, внутренняя политика оставалась противоречивой. Имели место быть злоупотребления антиэкстремистским законодательством, неоправданные запреты и ограничения в различных сферах человеческой деятельности. Силовые структуры получили чрезмерно широкие полномочия. Декларируемые меры поддержки малого и среднего бизнеса зачастую оставались лишь благопожеланием. Их эффект сводился на «нет» тормозящей развитие предпринимательства налоговой политикой, полицейским произволом, деструктивной деятельностью всевозможных контролирующих организаций, чехардой в законодательстве».
Старому режиму вменялось в вину и наступление на свободу слова наряду с массированной пропагандистской обработкой сознания граждан, «воспроизводившей худшие образцы советского агитпропа». Вспомнил новый президент и перекосы в национальной политике, и много чего еще. Главным же посылом стала федерализация России. «Без федерализма нет подлинной демократии», – прозвучало под занавес. Новый курс окрестили «Перезагрузкой» по аналогии с Перестройкой.
Корабль российской государственности медленно, но верно разворачивался на 180 градусов.
Старый министр культуры издал книжку «Мифы о вековечном российском централизме», где доказывал, что наша страна была федерацией еще при Рюрике. Новый министр культуры в интервью НТВ предложил властям регионов не ждать команд из Москвы, а находить и разрабатывать бренды, могущие привлечь на их территории как туристов, так и инвестиции.
В условиях провозглашенного курса на всеобщую федерализацию бренды легко находились: это были, зачастую, исторические деятели, противостоявшие Москве. Воздвигнутые по всей стране в последние годы правления предшественника Сталины отправились в пункты приема лома, их места заняли Михаил Тверской, Олег Рязанский, Марфа Посадница, протопоп Аввакум, в Петрозаводске выросла конная статуя Маннергейма, в Томске – бюст Петра Вологодского, в Архангельске – статуя Николая Чайковского. А в одной северокавказской республике взметнулось к небу многометровое позолоченное изваяние Шамиля. В Ростове поставили фигуру Петра Краснова. Высыпавшие на площадь коммунисты возмущались: «Как можно? Он же на немцев работал!» На что казаки с улыбкой указывали нагайкой на стоящего невдалеке на постаменте иностранного агента в кепке: «Чья бы корова мычала?»
Федерализация захватила федеральные СМИ. Киселев и Соловьев с экрана доказывали превосходство российского федерализма над американским. Среди информагентств впереди всех, как и следовало ожидать, оказался Regnum, ставший едва ли не основным рупором российского федерализма. Что ж, ребята всегда правильно понимали политику партии и, как настоящие саперы, и на этот раз не ошиблись в выборе курса. Идеи федерализма внедрялись в сознание граждан даже через бандитские телесериалы. Особую популярность приобрел «Уралмаш», в котором братки девяностых, в промежутках между стрелками, наездами и разборками рассуждали об Уральской республике, мешая политологическую терминологию с отборной феней. Никита Михалков снял масштабное полотно из истории Сибирской автономии, где в финале кровавые большевики топили в проруби патриотов-областников.
Почти каждое идеологическое течение стремилось отдать дань федерализации. Евразийцы напоминали, что Золотая Орда была федеративным образованием; неоязычники выводили происхождение русского федерализма из древней религии славян: федерация богов – федерация племен. Даже монархисты вспомнили про уставные грамоты великих московских князей, дававшие широкие права землям, и проект конституции Александра Первого.
Вместо не любившего федерацию русского православного мыслителя Ильина, который был кумиром предшественника, новый президент поднял на щит американского политолога Элейзера, переименованного в Елеазара Филадельфийского, дабы не дразнить черносотенцев.
Госдума, собравшись на очередную сессию, приняла пакет законов о налоговой реформе: теперь 50% налоговых поступлений направлялись в региональные и муниципальные бюджеты. После этого в стране впервые обозначилась оппозиция новому курсу: большевики, черносотенцы и оставшиеся без мест чиновники устраивали митинги против «разрушения государственности», требуя вернуть все на круги своя. Зазвучали голоса и вовсе упразднить федеративное устройство. В итоге Госдума ввела уголовную ответственность за публичные призывы к ликвидации федерации. Судьи начали раздавать «однушки» и «двушки» проповедникам унитаризма. Для равновесия арестовали нескольких особо горластых поборников сепаратизма. Специалисты центра «Э» выискивали в интернете сочетания «единая и неделимая» и вызывали для беседы авторов постов. Не отставал и Роскомнадзор.
Правда, отсидели сторонники унитаризма от силы полгода. Статью отменили, вместе с нею ограничили нормы антиэкстремистского законодательства, оставив только то, что необходимо для борьбы с моджахедами и скинхедами. И вообще выпустили всех политических. Надо же было освобождать посадочные места, готовясь к приему тех, кто фабриковал уголовные дела при старом режиме, незаконно прессовал оппозиционеров, СМИ, НКО, бизнес, фальсифицировал результаты выборов, а также для казнокрадов и взяточников.
Здание на Старой площади президент передал для размещения в нем Центра исследований проблем федерализма и регионализма. Изрядно уменьшенная в численности АП переехала в более скромные помещения. Так слово «регионализм» перестало быть пугалом и жупелом.
Были разрешены региональные партии – в результате самая главная партия разделилась на множество региональных: «Единая Тамбовщина», «Единый Башкортостан», «Единое Поморье», «Единая Кубань» и т.д., во главе каждой стоял губернатор или глава республики.
Знамя федерализма высоко подняла и самая патриотическая партия. Ее бессменный лидер неистово вещал с думской трибуны:
– Америка занимается экспортом демократии, так? Значит, мы займемся экспортом федерализма. У вас не было федерализации? Тогда наши бомбардировщики летят к вам!
Экспортом и вправду занялись. Сначала президент встретился со своим западным соседом и предложил ему федерализоваться по российскому образу и подобию. «Так Гомель с Бобруйском отделятся же!» – воскликнул Батька. Коллега из Кремля вежливо намекнул на газ, деликатно напомнил про имеющиеся долги. Батька вернулся в родные пенаты, собрал экспертов, чтоб ему разъяснили, что такое «федерация». Те популярно объяснили на бульбе.
Труднее было на востоке. Повелителю Степи толковали: федерация – это союз. Например, союз кочевых племен. У каждого свой хан, а над ними стоит самый главный, Хан Ханов.
– Станешь, о Мудрейший, велик, как сам Чингисхан, тебе все младшие ханы кланяться будут!
Сначала Повелителю Степи понравилось такое предложение, но затем внезапно передумал:
– Если мое единое, неделимое государство в союз преобразовать… что же тогда получится? А если какое-нибудь из племен возьмет и откочует, скажем, в Китай? Или к вам в Россию? Да еще вместе с куском территории. Нет, на федерализацию я категорически не согласен!
Так что федерализацию Великой Степи пришлось отодвинуть на неопределенный срок.
А в России в это время был дан простор региональному законотворчеству. Часть полномочий передали на места – и «места» пустились в пляс. В одном субъекте запретили ночные дискотеки как «богопротивные игрища», в другом разрешили однополые браки, в третьем ввели сухой закон и многоженство. В Сыктывкаре попытались перевести делопроизводство на пермскую азбуку. Прозвучала инициатива принять в каждом регионе собственный УК, как это сделано в Америке. На нее радостно откликнулся бессменный руководитель одной из северокавказских республик: «Будет у меня свой УК – будем по законам гор головы рубить!» Кремль мягко, но твердо дал ему понять, что законы гор все-таки не могут противоречить общефедеральным нормам уголовного права. По той же причине не дали ходу почину ульяновских парламентариев карать трехлетним сроком за хулу на имя и дело Ленина. В конце концов, идея «каждому региону – свой УК» была признана интересной, но несвоевременной и отложена до лучших времен.
Новые законодательные полномочия требовалось подкрепить финансово. Главы субъектов с протянутыми шапками устремились в Минфин. Но там их встретило жестокое разочарование.
– Вам же остается половина налогов… уже не половина – 60% по новому закону. Чего же вы еще просите от нас?
– Дотаций, – жалобно блеяли главы регионов.
– Дотаций давай! – рявкнул лидер северокавказской республики.
– Для чего именно?
– Построить центр долгосрочного стратегического планирования социально-экономического развития региона! – без запинки отвечал какой-то сибирский губернатор. – Мы – край лесной, все пилим и пилим! Хотим и дальше пилить, но на строгой научной основе.
– Позвольте, вам же в прошлом году выделили средства на это…
– Так вы же сами полгода назад бывали у меня, в новой загородной губернаторской резиденции – построена из распиленных на эти деньги сосен. Красиво, не правда ли?
– Хочу построить здание медресе из белого мрамора, на три этажа выше, чем в Эр-Рияде! – выпалил лидер кавказской республики, выразительно звякнув золотым кинжалом в серебряных ножнах.
– Но вам уже выделялись средства на эти цели…
– Месяц назад, дорогой, в моем дворце гостил, мрамор видел, да?
Смекнув, что просто так дотаций не дадут, главы убрали шапки и достали пухлые конверты.
– А вот это уже чревато, господа! Если новая власть борьбу с экстремизмом свернула, это не значит, что борьбу с коррупцией спустила на тормозах. Напротив, борется против нее с утроенной энергией.
– Может, вам на карту перевести? – предложили самые непонятливые из глав.
– Может, вас в СИЗО перевести? – последовал ответ. – Так что, господа региональные руководители, изыскивайте новые источники поступлений в бюджеты, открывайте новые производства, находите инвесторов, не воруйте, откажитесь от неэффективных расходов, затратных проектов-прожектов, – напутствовал министр.
Вернулись главы в родные пенаты с пустыми руками. А там и выборы на носу. Народ в большинстве регионов избрал себе новых руководителей.
Очередная Всероссийская перепись населения выявила взрывной рост новых и хорошо забытых старых этносов. Так, жители Мурома дружно объявили себя потомками летописного финского племени мурома и приватизировали своего выдающегося земляка. Теперь за сочетание «Илья – русский богатырь» можно было получить по физиономии от представителя муромы. Новые киммерийцы претендовали на южнорусские степи и украинские в придачу, с ними периодически схлестывались скифы и сарматы, устраивали виртуальные и реальные столкновения. Чудь предъявляла претензии на весь Русский Север.
Тут подоспела очередная реформа образования. Это случилось после посещения президентом города Владимира. Тогда на вопрос, почему старинный град назван так, выпускники-медалисты хором ответили: «В честь Вашего предшественника!» Посему решено было ввести всюду преподавание региональной истории, а не просто куцего курса по краеведению. А чтобы не перегружать школяров, часы на регисторию были увеличены за счет отмены основ духовной культуры. Это вызвало целый шквал митингов, который, однако, скоро схлынул: православных активистов клятвенно заверили, что на уроках регистории учащимся будут подробно рассказывать о местных святых и обителях. Принялись спешно составлять учебники по новому предмету. Конечно, не обошлось без перегибов. Так, Мурманскую область провозгласили правопреемницей древней Гипербореи. Отыскали под Апатитами развалины долгостроя, начатого накануне XXV съезда КПСС и брошенного после XXVI-го, объявили древним центром гиперборейской цивилизации – и вперед! В Чувашии провозгласили себя наследниками шумеров, которые некогда построили городок Шумерля…
В целом же внедрение нового школьного курса прошло безболезненно. Чего не скажешь о совсем уж сногсшибательной инициативе нового лидера – перенести столицу из Москвы.
В ходе интернет-референдума российские пользователи предлагали Санкт-Петербург, Екатеринбург, Нижний, Тулу, Омск, Новосибирск, Магадан и еще полтора десятка региональных центров. Неожиданно много голосов набрали Грозный и Биробиджан: джигиты дружно голосовали по приказу, евреи – по приколу. Перенос столицы так и не был осуществлен на этом этапе Перезагрузки, однако вызвал в Москве новый, куда более мощный вал протестной активности. На Болотную площадь шествовали коммунисты с пением «Интернационала», шагали черносотенцы с «Боже, царя храни» на устах, стройной колонной маршировала «Суть времени» в черно-красных куртках. Какой-то гастарбайтер с Карпат сдуру поприветствовал ее кличем «Слава Украине!» – и угодил в травмопункт.
Самое любопытное, что вместе с патриотической оппозицией, шедшей митинговать против «развала России», двигались на площадь разношерстной толпой и столичные либералы с белыми лентами. Что привело их в объединенную оппозицию? Во-первых, новый президент выражал чаяния провинции, то есть, по убеждению московских оппозиционеров, косной, реакционной массы, неспособной принять демократические ценности. Во-вторых, с точки зрения ортодоксального постсоветского либерализма, любая власть – от дьявола. Ну и, наконец, в-третьих, перенос столицы лишал московских свободомыслящих интеллигентов их привычного мироощущения: были центром России, стали почти что провинциалами, как петербуржцы после Октября. Да и финансовые потоки, идущие в Москву, были уже не столь многоводными, что стало отражаться на благосостоянии светских львиц, блогеров и профессиональных политтусовщиков. А тут еще президент призвал ведущие российские компании перевести свои офисы по месту основной деятельности, то есть в регионы. С нескрываемым злорадством провожали либералы отъезд в Заполярье разных газовых и нефтяных корпораций, со слезами на глазах – перемещение в сибирскую тайгу «Роснано», будто декабристов на каторгу…
Как трогательно было видеть дедушку Ервандыча, которого бережно под ручки возводили на трибуну Ксюша и Божена. Сверкая на солнце лысиной, пуская зайчиков линзами очков, патриарх красного проекта клеймил сепаратизм новых властителей России. Следом за ним гневно бичевали и обличали губителей тысячелетней державы коммунисты, националисты, либералы… Заволновалась молодежь. Вспыхнули файеры, просвистел кирпич. ОМОН изготовился к отражению удара.
– Чего они так шумят? – спросил один рязанский омоновец другого.
– Столичники не хотят делиться с регионами. Хотят, чтобы все опять в одно горло шло…
– Чего? Эх, дубинушка, ухнем, эх, резинушка, сама пойдет!
Протестующие кинулись врассыпную. Ксюша и Божена резко бросили Ервандыча, который чудом удержался, в последнее мгновенье ухватившись за микрофон. Начался разгон.
Федерализация – не революция, но и она только тогда чего-нибудь стоит, если умеет защищаться. Власть стала создавать спецотряды для защиты федерализма.
– Знаете, что такое «федерация»? – спрашивали на собеседовании у мрачного парня в камуфляже с георгиевской ленточкой.
– Это… федерация каратэ, что ли? У меня друг там…
– Нет, мы про государственное устройство.
– А, понял! Так я ж за нее, эту федерализацию, в Донбассе воевал, контужен был.
– Значит, решили теперь защищать федерализм в России?
– Ага. Сейчас у них, на Украине, гражданское примирение, мне там вроде бы делать уже нечего. Поработаю в России! Вы мне только АКМ выдайте.
– Извините, не можем, а вот спецсредствами обеспечим.
– Ура! Я снова востребован!
Вот такая она, ирония истории. Однако же протесты сдулись отнюдь не благодаря ОМОНу и спецподразделениям по защите федеративного строя. Просто большинство столичных жителей скоро почувствовали и осознали, что в Москве жить хуже не стало, хотя кричащей роскоши заметно поубавилось. Ведь налоговая реформа коснулась всех субъектов, включая и российскую столицу.
А что потом? Представители всех регионов слетелись в Екатеринбург, когда-то прогремевший «Уральской республикой», на Всероссийское Вече и приняли новую Конституцию, и подмахнули новый Федеративный договор. Россия осталась единой. В многообразии! И даже президент всея Руси остался в своем кресле.
На этой оптимистической ноте и завершить бы повествование, но, как говорится, лучше горькая правда… В республиках (а все регионы дружно объявили себя республиками в составе РФ) очень скоро установились режимы, похожие «до степени смешения» на тот, который еще с полгода назад клеймили и обличали с трибун поборники федерализации.
Окриков из Москвы уже не боялись, президент каждой такой новообразованной республики держал вотчину свою яко удельный князь стародавних времен. А потом в каждом свободном и демократическом регионе ввели свой УК, как в США, децентрализация системы МВД поставила полицию на местах под контроль губернаторов (теперь – президентов республик).
Кстати, борьбу с коррупцией, если она в не слишком крупных размерах, тоже передали в регионы. Новоизбранные губернаторы (пардон, главы республик) вздохнули с облегчением.
Между прочим, на поверку они были не такими уж новыми: в ходе свободных демократических выборов на место старого, надоевшего регионального лидера заступал мэр республиканской столицы, или экс-вице-губернатор, или глава законодательного собрания, или бывший начальник полиции, или даже олигарх, чья компания переехала в регион. Все или почти все они не так давно состояли в правящей партии, как их отцы и деды (только та партия называлась иначе). Или, на худой конец, в одной из трех парламентских «оппозиций».
Наконец, спецподразделения по защите федеративного строя тоже передали в регионы. И тогда-то главы регионов раззудили плечи, размахнули руки, и пошли косить налево и направо всех несогласных с их новыми порядками. И опять, как во время оно, разгоняли, арестовывали, сажали, закрывали, запрещали… У народа, впервые за много лет вздохнувшего облегченно, опять надолго задержалось дыхание. Точнее, его задержали.
В каждом регионе осталась одна-единственная главная региональная партия и пара-тройка ее как бы оппонентов. Так же, как прежде, гоняли правозащитников, экологов, НКО, СМИ и прочих имеющих наглость возражать. Был бы жив Михаил Евграфович, непременно написал бы что-то вроде: если прежде обывателей сек розгами один большой начальник, то отныне право пороть получили восемьдесят пять малых начальников, и секли пуще прежнего!
А вчерашние борцы за федерализацию, привычно сидя на кухнях, ругали, на чем свет, новые порядки; всякий интеллигентный человек считал своим долгом в знак протеста держать в своей квартире портрет бывшего Национального Лидера, при коем лидеры региональные так не куролесили, а стояли по струнке и, услышав приказ, наперегонки устремлялись исполнять его. И если сажали и запрещали, то на основании единого для всей страны законодательства.
И вспомнили они крылатую фразу, брошенную одним журналистом еще в годы безраздельного правления Национального Лидера: «Демократия без федерализма – деспотия, федерализм без демократии – множество мелких деспотий».
Но что вы хотите, если столько лет народу внушалось: от вас ничего не зависит, все решает начальство, протест влечет арест, ничего сам организовать не смей, даже митинг в поддержку власти, все лозунги надо согласовывать, инициатива карается по закону, каждый шаг в сторону – побег, голосуй за того, кого тебе настоятельно рекомендуют сверху, а рекомендация – тот же приказ. Вот и получилась федерация особого режима лет на двадцать.
Анатолий Беднов