Изучение любых геополитических реалий невозможно без учета силы, движущей историей народов — пассионарности, то есть действенной энергии, толкающей людей и целые народы к активной деятельности.
В статье «Возрождение Ирана в свете теории этногенеза» («Наш современник», 1992, № 8) нами был рассмотрен один (правда, наиболее яркий) пример пассионарного подъема, возникшего в результате толчка XVIII века. Разумеется, описанный нами случай не исключение. Пассионарный толчок XVIII века, как и ранее известные толчки, имеет огромную территориальную протяженность. Мы можем назвать целый ряд регионов от Северной Африки до Японии, где наблюдается процесс активизации и усложнения этнических систем (пассионарный подъем). Более того, просматривается отмеченный для Ирана волнообразный рост пассионарности с промежутком между соседними пиками активности 60 — 70 лет. Напомним, что для всех описанных ранее пассионарных толчков Л.Н. Гумилев также выявил волнообразный, «пульсирующий» рост пассионарности.
В рамках региона Ближнего и Среднего Востока иранская революция — только часть мощного процесса роста «исламского фундаментализма». Если вдуматься в сам феномен «фундаментализма», то сущность его составляет неравнодушное отношение к положениям и нормам своей религии, в противоположность обывательски-прохладному. Религия перестает быть лишь обыденным ритуалом. «Фундаменталисты» начинают вдумываться в сущность своей религиозной доктрины и стремятся на ее основе изменить свою жизнь и жизнь и жизнь окружающих, причем в ущерб собственному спокойствию и благосостоянию. Такое поведение типично для пассионариев. Пассионарии — «фундаменталисты», естественно, воспринимают окружающих их непассионарных людей как ленивых, фальшивых мусульман. Те, соответственно, рассматривают «фундаменталистов» как экстремистов, фанатиков, безумцев, мешающих жить нормальным людям. Это типичный пример отношения друг к другу пассионариев и гармоничных (непассионарных) людей. Появление в традиционном, «затхлом» обществе активных проповедников возврата к истокам, создающих свое контробщество, связано с ростом пассионарности. Именно последний случай мы наблюдаем в мусульманском мире.
В подавляющем большинстве мусульманских стран от Марокко до северной Индии созданы неформальные религиозно-политические организации (НРПО), предпринимавшие в ряде случаев попытки прихода к власти (Сирия, Алжир). Обобщенно эти организации называют «братьями — мусульманами». Они образуют контробщество, живущее по своим особым законам и считающее весь окружающий мир (включая правящие режимы своих стран) утонувшим в неверии и грехе. Иран выделился тем, что там контробщество победило, явив изумленному миру картину теократического государства, провозгласившего постулат «ни Западу, ни Востоку, а исламу». Этот лозунг несет в себе чрезвычайно важный для нашей темы смысл: в нем ислам заявлен как идейная доминанта суперэтноса, противопоставленного другим суперэтносам («безбожному» капиталистическому западу и коммунистическому на тот момент Востоку, то есть СССР — Евразии). Это огромный шаг вперед по сравнению с исторически недавним состоянием мусульманских стран, когда они были аморфной ареной соперничества держав Запада, России и секуляризованного Турецкого государства. Однако конституирования исламского мира как обновленной суперэтнической целостности еще не произошло. Пока мы видим пеструю мозаику режимов, ни один из которых не обладает необходимым идейным и материальным потенциалом для объединения «мира ислама». Иран был ближе других к этой цели, но его выдвижению на роль центра суперэтноса помешали две основные причины:
1. Иран — шиитское государство в преимущественно суннитском окружении;
2. Имела место широкомасштабная и скоординированная США политика, направленная на блокирование влияния Ирана в регионе. Интересно, что санкционировав с этой целью перевооружение Ирака, запад потом был вынужден кинуть объединенные силы «мирового сообщества», чтобы погасить одну вылазку Саддама Хусейна. Этот факт тоже характеризует общий рост пассионарности в рассматриваемом регионе, который некогда мог быть усмирен одной английской канонеркой.
С этнологических позиций «мир ислама» может бать поделен на зоны, различающиеся в фазовом отношении:
а) Иран — пока единственная страна, этническая система которой в корне преобразована пассионарным толчком.
б) Арабские страны, северная Индия, Афганистан, Таджикистан, Чечня — регионы, где различные консорции и субэтносы, сформировавшиеся в результате толчка XVIII века, борются как со старой, «дотолчковой» традицией, так и между собой.
в) Совершенно отдельно должна рассматриваться Турция. Этнос турок-османов возник в результате пассионарного толчка XIII века и является в силу этого «ровесником» русских. В настоящее время Турция вышла из фазы надлома (связанной с крушением Османской империи и движением младотурок) и перешла в весьма стабильную инерционную фазу. Естественно, туркам чужды идеалы исламских экстремистов, типичные для фазы подъема.
г) Мусульманские районы СНГ. Здесь этногенетическая картина чрезвычайно сложна. Так, мусульманские этносы России (например, поволжские татары) входят в состав Евразийского (Российского) суперэтноса и в фазовом отношении наиболее близки к инерционной фазе, в которую этот суперэтнос должен перейти. Средняя Азия является грандиозной контактной зоной, ориентированой в основном на Евразийский суперэтнос. Она включает в себя части древне-мусульманского (толчок VI века) и степного (толчок XI века) суперэтносов, находящиеся на излете периода своего активного существования. Во многих тюркских регионах сильно тяготение к сближению с Турцией, а с юга уже начался дрейф толчковой пассионарности, выразившийся, в частности, в появлении исламского фундаментализма, противостоящего и традиционному исламу, и светским властям. Особенно это ярко заметно на примере Чечни — кавказского региона, еще в XIX веке ставшего центром роста пассионарности.
д) Глобальная «периферия» исламского мира, в которую входят такие регионы, как мусульманская часть Черной Африки, Юго-Восточной Азии. Эти районы непосредственно не были охвачены пассионарным толчком, но дрейф пассионарности в этом направлении происходит (особенно это заметно в Юго-Восточной Азии).
Подводя итоги краткого рассмотрения картины современного этногенеза в исламском мире, укажем еще раз на этапы роста пассионарности в результате пассионарного толчка XVIII века, затронувшего ряд населенных мусульманами регионов:
1) Первичный этап формирования и экспансии консорций пассионариев после окончания инкубационного периода начался в XVIII веке и продолжался до конца XIX века. Бросается в глаза типичная для начала фазы подъема чуждость людей нового склада традиционному укладу жизни и воззрениям большинства населения, а также мистицизм, нетерпимость этих людей. К первому этапу очевидно относятся следующие религиозно-политические движения: ваххабитизм (своего рода «исламский протестантизм», возникший в Неджде на Аравийском полуострове), валиуллахи в северной Индии (деятельность Сайида Ахмада Барелви в 1820-х гг., войны с сикхами и англичанами), движение бабидов в Иране (бабидская революция 1848 г.), сенуситов (возникло синхронно с бабидами на Аравийском полуострове, распространилось в северной Африке), махдистов в Судане (его начало относится к 1871 г., движение было подавлено англичанами за счет огромного превосходства в стрелковом оружии). Еще раз подчеркнем, что все упомянутые движения роднит не общность идеологии, а жертвенно-экзальтированный, реформаторский настрой.
2) Второй этап начался на рубеже XIX и XX вв. и характеризуется созданием мощных и разветвленных консорций, перерастающих в субэтносы и борющихся за власть и полное переустройство общества на основе своих принципов. Помимо исламского фундаментализма и панисламизма появился также арабский национализм и движения левого, социалистического толка. Не будем подробно останавливаться на истории этих движений, преобразивших поле второй мировой войны весь рассматриваемый суперэтнос. Однако создание в 1828 г. Хасаном-аль-Банной в Египте организации «Братьев-мусульман», имеет, на наш взгляд, особое значение. «Братья-мусульмане» и подобные ей весьма многочисленные НРПО составляют к настоящему времени своего рода контробщество, не признающее границ и имеющее особую ментальность и стереотип поведения, ряд неписанных, но достаточно жестких правил, выполнение которых отличает «своих» от «не своих». В рамках «контробщества», образованного фундаменталистами, происходит размывание не только межгосударственных, но и межэтнических перегородок. Об этом говорят, например, такие факты: на стороне моджахедов в Афганистане воевали фундаменталисты из арабских стран, они же объявляются сейчас в Югославии, Чечне и Дагестане, то есть во всех нестабильных точках на стыках суперэтносов.
3) Третий этап наступил в 1979 г. пока только в Иране и характеризуется созданием совершенно новой этносоциальной системы, полным обрывом старой «дотолчковой» секулярно-монархической традиции и серьезной заявкой на образование суперэтнического центра с новой, исламско-фундаменталистской ментальностью.
Как мы уже указывали, процессы пассионарного подъема в современном мире наблюдаются не только в мусульманских странах. Столь же разительную эволюцию от затхлости и застоя к активности и динамике совершил менее чем за 200 лет другой громадный регион — Восточная Азия. Вспомним, как воспринимались европейцами Китай, Корея, Япония в XVIII — первой половине XIX века. Эти представления исчерпывались словами: мандарин, пагода, гейша, опиум, рикша. Японское общество было абсолютно замкнуто и традиционно, оно не как не проявляло себя вовне и не стремилось ничего получать извне. Такое состояние стабильного равновесия со средой называется гомеоста-зом, но гомеостаз — далеко не самое плачевное состояние этнической системы, бывают и похуже. Правление манчжурских императоров в Китае в указанный период рисует нам типичнейшую картину фазы обскурации — финала этногенеза, когда пассионарность падает ниже нулевой отметки и жизнь государства едва теплится. Обычно такие общества становятся жертвами завоевателей, после чего от некогда могучих народов остается, в лучшем случае, только имя.
Состояние глубокой деградации восточных этносов было закономерно, так как энергия древних пассионарных толчков, породивших эти этносы, растратилась. Действительно, японцы обязаны началом данного витка своего этногенеза пассионарному толчку VIвека н.э., с момента которого прошло более 1400 лет. Этногенез манчжуров, правивших Китаем, начался в результате толчка XI в., а собственно китайское население имело еще более древний генезис.
Аналогия с ранее рассмотренным нами Ираном является полной: правление в начале XIX века в Персии Фетх-Али-хана и шаха Мухаммеда знаменовалось такими же «успехами», как и деятельность императоров манчжурской династии в Китае, сходным образом вело себя населения двух стран. Перспектива тоже была одна: превращение в полуколонии или колонии европейцев. В плане этногенеза это сходство объясняется одинаковым возрастом рассматриваемых этносов — этнической старостью (обскурацией).
Пассионарный толчок XVIII века, воздействовавший на Китай и Японию (так же как и на Иран), «запустил» в рассматриваемых регионах новый процесс этногенеза, фазу подъема которого мы наблюдаем сейчас. В Китае она началась с создания многочисленных тайных обществ, первым заметным деянием которых был захват в 1813 году императорского дворца в Пекине (обществом «Белой водяной лилии»). Тайные общества (наиболее известна из них «Триада») ставили своей основной целью ниспровержение правящей маньчжурской династии. Первая половина XIX века в Китае отмечена также ростом стихийных бунтов и восстаний (неофициальная историческая хроника «Дунхуа-лу» отмечает с 1841 по 1849 годы 110 таких бунтов), а также появление такого характерного для «толчковой» зоны явления, как «вольницы» людей, выброшенных из традиционного уклада жизни и ищущих удачи и приключений.
Мощным проявлением роста пассионарности в Китае было, конечно, знаменитое восстание тайпинов, приведшее к созданию на короткий период «Государства небесного спокойствия» с совершенно новым устройством и порядками. Восстание началось в 1850 г. (то есть синхронно с рядом аналогичных событий на Ближнем Востоке). Тайпины были не просто антиправительственным движением, но и религиозной сектой или орденом, почитающим своего руководителя Хун Сюцюаня (1814 — 1864) как «небесного князя» и «второго сына Бога после Иисуса Христа». Оригинальное вероучение тайпинов содержало в себе элементы христианства и конфуцианства. Бросаются в глаза чисто «толчковые» черты тайпинов: жесточайшая внутренняя иерархия и дисциплина, религиозная нетерпимость, резко отличающийся от окружения стереотип поведения. Поведенчески тайпины явно относились к описанному нами выше типу «фундаменталистов». В 1853 г. тайпины взяли Нанкин и сделали его своей столицей. Их деятельность приобрела всекитайский размах и стала представлять реальную угрозу для правящей династии.
Как это чаще всего бывает при быстром росте пассионарности, мощь государства тайпинов оказалась подорвана не извне, а в результате распрей и раскола среди вождей, каждый из которых стремился занять лидирующее положение. В 1856 г. борьба среди лидеров тайпинов привела к массовому террору, в ходе которого погибли лучшие. А в 1857 г. один из наиболее популярных вождей Ши Дакай откололся от движения и увел своих сторонников в Гуанси. В результате к 1858 г. территория государства тайпинов сократилась вдвое, хотя их победы над императорскими войсками не прекратились.
В 1862 г. в войну против тайпинов вступили англо-французы, а в 1863 г. в военных действиях наступил перелом в пользу императорских войск. В 1864 г. началось генеральное наступление против тайпинов, их положение стало критическим. 1 июня вождь и основатель движения таипинов Хун Сюцюань покончил с собой, а в июле Нанкин был взят императорской армией. Сопротивление отрядов тайпинов и няньцзюней, несмотря на жесточайшие репрессии, продолжалось до 1868 г.
Движение тайпинов синхронно и схоже с первым этапом роста пассионарности в мусульманском мире. Так же, как и там, это движение означало конец инкубационного периода фазы подъема, длившегося с середины XVIII до первой половины XIX века. При взгляде на карту мира заметно, что указанные процессы составляют единую, хотя и прерывистую «волну» роста пассионарности от Магриба до восточного Китая. Но ограничилась ли эта «волна» только указанным регионом? Чтобы ответить на этот вопрос, рассмотрим тенденции этногенеза Японии XIX века.
Как уже подчеркивалось, к началу XIX века японское общество находилось в состоянии полного паралича. Экономика деградировала, в неурожайные годы в деревнях практиковалось детоубийство, сельские районы были охвачены депопуляцией (в целом население Японии, составлявшее в 1726 г. 26,5 млн. чел., сократилось к 1804 г. до 25,5 млн. чел). Правящая верхушка — сёгунат пошла по единственному, с ее точки зрения, пути: переходу от пассивной самоизоляции, в которой находилась Япония, к торговле и сотрудничеству с державами Запада. Согласно заключенным в 1854 — 1858 гг. с рядом западных держав так называемым «Ансэйским договорам» Япония становилась полузависимым государством.
Но тут в действие вступил тот внесоциальный и внеэкономический фактор, который изучает этнология — вдруг появившаяся в Японии XIX в. пассионарность. Первым по-новому себя повел самурай Осио Хэйхатиро (1794 — 1837), распродавший свое немалое имущество, раздавший деньги населению и поднявший в г. Осака восстание. Целью восстания было свержение сегуна и восстановление власти императора. Восстание было подавлено, но Хэйхатиро был лишь первой ласточкой в возникавшем движении пассионарных самураев. Они собирались в антиправительственные отряды под лозунгом «возрождения власти и величия императора и очищения страны от варваров» (то есть от иностранцев). В 1862 г. начались активные выступления под руководством самураев не только против сёгунат а, но и против «варваров» (то есть Запада и его представителей), с трудом подавленные к 1864 г.
Проявилась в Японии и другая характерная черта начальной фазы подъема — экзальтированный мистицизм. В 1867 г. в г. Нагоя произошло «чудо» — над синтоистским храмом с неба спустились некие амулеты, истолкованные как знамение больших перемен. В Нагою началось массовое паломничество со всей страны, сопровождающееся стихийными массовыми беспорядками. Волнениями было охвачено 2/3 страны.
В 1866 г. к власти пришел последний сегун династии Токугава — Кэйки, а в 1867 г. умер император Комэй и на трон вступил новый малолетний император Муцухито. Оппозиция воспользовалась этими событиями, чтобы предъявить сёгунату ультиматум: передать власть императору. Сегун для виду согласился, но стал готовиться к войне. После поражений армии сегуна в решающих битвах при Фусими и Тоба (близ Киото) сегун бежал в свою главную резиденцию — замок Эдо. Однако в результате решительных действий оппозиции 3 мая 1968 г. сегун без боя сдал замок Эдо и фактически сошел со сцены как политическая фигура. У победившей стороны (самурайской оппозиции ) оказалось много врагов: ей не подчинились многие даймё (владетельные князья), а флот сёгуната во главе с его командующим отплыл на о. Хоккайдо, в южной части которого была провозглашена «дворянская республика». Гражданская война охватила 3/4 территории Японии. Закончилась она в мае 1969 г., когда после ожесточенных боев была разгромлена «республика» на Хоккайдо. «Революция Мэйдзи» свершилась.
Японское общество полностью преобразилось и из некоего символа сонного застоя превратилось в весьма динамичную и даже агрессивную систему. Полностью переменилась внутренняя структура общества. В 1872 г. были учреждены три сословия («высшее дворянство», «дворянство»-самурайство и остальное население). Основу кадров аппарата новой власти составило низшее самурайство юго-западных княжеств. В 1872-1873 гг. проводилась аграрная реформа. Серьезные изменения коснулись армии: была введена всеобщая воинская повинность, многое было перенято у европейцев, но идеологическую основу армия имела чисто самурайскую (бусидо). Разительно переменилась внешняя политика Японии. От постепенного пассивного скатывания к положению колонии Запада Япония перешла к все более энергичной внешней экспансии, первыми проявлениями которой были захват островов Рюкю в 1872 г., экспедиция на Тайвань в 1874 г. и конфликт с Кореей в 1876 г.
Рассматриваемый период породил ещё одну важную тенденцию. В современной литературе о Японии стали общим местом сведения об особенностях построения крупных японских корпораций (патернализм, система пожизненного найма), их мощи и динамизма на внешних рынках. В качестве одной из главных причин успеха этих структур справедливо указывается особая психология (стереотип поведения) японского работника -высокая дисциплинированность, добросовестность, «внутрикорпоративный патриотизм». Эти черты связаны с пассионарностью, успехи японской экономики сопряжены с фазой подъема.
Зарождение тенденций, выразившихся позднее в «Японском экономическом чуде», относится к 80-м годам XIX в. Именно тогда в Японии началось быстрое промышленное развитие, передавались в аренду и продавались так называемые «образцовые предприятия». Среди этих предприятий мы сталкиваемся с ныне всемирно известными именами — Мицубиси, Кавасаки, Мицуи. Отметим, что попытки внедрить специфически японские методы организации труда в США и Европе в последние годы не привели к особым достижениям — стереотип поведения людей там совсем иной.
К 1904 г. оказалась готова к войне с Россией и она эту войну выиграла. Японцы оказались переняли современнейшие по тем временам способы ведения вооруженной борьбы, а боевой дух их войск оказался достаточно высок, чтобы сражаться с известным своими высокими качествами русским солдатом.
Все изложенные факты позволяют заключить, что к 1867 г. в Японии закончился скрытый (инкубационный) и начался открытый, и весьма интенсивный, пассионарный подъем. Сравнивая события в Японии с ростом пассионарности в XIX в. в мусульманском мире и Китае, можно отметить, что в Японии фаза подъема проявилась даже быстрее и отчетливее. Если к началу XX века мусульманские страны и Китай пришли во главе со старыми, «дотолчковыми» правящими верхушками, падение которых назревало, то Япония к этому моменту совершенно преобразилась. Вероятно, это объясняется тем, что «дотолчковая» традиция в относительно небольшой и изолированной Японии оказалась столь слабой и деградировавшей, что не выдержала уже первой волны подъема пассионарности, в то время как в Китае и в исламском мире старые режимы при прямой или косвенной поддержке Запада смогли задавить этот первый всплеск. Кроме того, после «революции Мэйдзи» в Японии была создана весьма жесткая и эффективная государственная, экономическая и военная система, позволявшая тратить энергию пассионарности не на внутреннюю борьбу, а на конструктивную работу
Сравнительное исследование движений, потрясших в XIX огромные территории от Северной Африки до Тихого океана, позволяет сделать вывод, что мы имеем дело с первой, еще относительно слабой, волной роста пассионарности после пассионарного толчка, произошедшего предположительно в первой половине (ближе к середине) XVIII в. Усредненный пик этой волны приходится на 50-60 годы XIX века.
Движения XX вызрели в недрах обществ, находящихся в состоянии глубокой этнической старости, в финальных фазах этногенеза, начавшегося в VI — XI веках. Силы этих движений не хватило на преодоление инерции старых этносоциальных систем (за исключением Японии). Но в XX веке рассматриваемые движения сменились не новым этапом застоя, а еще более мощным пассионарным подъемом, покончившим со старыми династиями и режимами. Мало кто усомнится в том, что нынешний Китай имеет мало общих черт с маньчжурской империей Цин начала XIX в., а исламская республика Иран — это не Персия времен Фетх-Али-хана. В обоих случаях произошел обрыв старой традиции и зарождение новой. Если попытаться в наиболее сжатой форме выразить сущность этого перелома традиции, то можно сказать, что восточные общества «толчковых регионов» в их контакте с Западной цивилизацией перешли от пассивного отношения «игнорирование — сдача позиций» к активной стратегии «заимствование и творческое использование нужного — отрицание ненужного». В этом и заключается одна из важнейших сторон типичного для фазы подъема перехода от статики к динамике.
Те страны, где фаза подъема к настоящему времени проявлена в значительной мере (Иран, Китай, Япония, отчасти Вьетнам, Корея, Афганистан, ряд арабских стран) уже не только не являются пассивными объектами западного влияния, но, наоборот, демонстрируют ряд форм экспансии в экономической, ми-грационно — демографической, идейно — политической, религиозной и даже военной сферах. Эта экспансия столь существена, что создает принципиально новую геополитическую ситуацию с появлением новых ее субъектов, о сдерживании которых должен заботиться Запад, да и Россия тоже. Насколько трудной (и все усложняющейся по ходу времени) будет эта задача, говорит хотя бы тот факт, что каждой из сверхдержав в период после II мировой войны досталось по военной катастрофе в периферийной зоне пассионарного толчка: США получили Вьетнам, а СССР — Афганистан. В обоих случаях мы видим примеры победы законов этногенеза над техникой.
Начало XIX века — 1900 год — был, по иронии судьбы, ознаменован движением, которое было абсолютным антиподом всему тому, что мы можем обозначить как «дух прогресса XX столетия». Это было движение ихэтуаней в Китае, известное на Западе как «боксерское восстание». Для нас оно интересно в нескольких аспектах. Во-первых, более полного и радикального отрицания всего западного, включая достижения техники, религию, обычаи и т. д. мы нее можем указать за всю историю западной колониально-культурной экспансии. Во-вторых, это отрицание было не пассивным, консервативным, сдающим свои позиции, а предельно наступательным. Западной «внешней» технике противопоставлялась сущностно иная «внутренняя» психофизическая техника преобразования человеческого тела. И, наконец, в-третьих, вождями восстания были вышедшие из народной толщи пассионарии жертвенного типа, узнаваемые персонажи всех начальных фаз этногенеза, идущие безоружными навстречу залпам из современных скорострельных винтовок.
Движение ихэтуаней впервые сложилось в провинции Шаньдун и быстро втянуло в себя большие массы людей, главным образом молодежи (в 1898 г. в ихэтуаньском восстании в Шаньдуне принимало участие примерно 25 тыс. человек, а в 1899 г. — до 40 тыс.) Получив в Шаньдуне в 1900 г. удар от генерала Юань Шикая, командовавшего по-европейски вооруженной карательной экспедицией, ихэтуани не рассеялись, а перенесли свою деятельность на провинцию Чжили. Там их движение стремительно разрослось (примерно до 100 тыс. человек) и поставило под непосредственную угрозу столицу страны — Пекин, где находился императорский двор и посольства западных держав. Правящий двор императрицы Цыси стал лавировать, занимая двойствеенную позицию, а Запад, оценив серьезность угрозы своим интересам, стал готовиться к интервенции.
Правительственные войска, несмотря на наличие огнестрельного оружия, которого у ихэтуаней не было, отступали под их давлением. В июне 1900 г. ихэтуани вошли в Пекин и Тяньцзинь, а англичане начали вторжение в Китай, послав отряд адмирала Сеймура, оснащенный артиллерией. Циньский двор вынужден был в ответ на открытую агрессию объявить державам Запада войну, но активных действий не предпринимал.
Врач русского представительства в Пекине В.В.Корсаков вспоминает, что среди ихэтуаней встречались «фанатики», которые в состоянии особого экстаза голыми руками ломали мечи, копья, свертывали толстые железные полосы. Пз воспоминаний врача становится ясна структура ихэтуаньского движения: «закваска» из пассионариев жертвенного типа и большая масса, поддавшаяся их влиянию (индукции). Это видно по поведению толпы повстанцев, когда по ней давали залп: основная её часть разбегалась, а десяток-другой «фанатиков», переворачиваясь в воздухе, бросались навстречу пулям, стремясь поразить солдат саблями (иногда это им удавалось).
3 августа 1900 г. армия 8 держав (Англии, Франции, России, Германии, Японии, США, Италии и Австро-Венгрии) начали всесторонне подготовленную интервенцию в Китай. В ожесточенных боях у Бэйцана и Янцуня интервенты потеряли до 1300 человек убитыми и ранеными. Однако непрочный союз малобоеспособной, хотя и неплохо вооруженной императорской армии и не считающихся с потерями, но по сути безоружных ихэтуаней оказался неспособным противостоять современной армии.
Маньчжуры, как этнос, полностью растеряли пассионарность и держались исключительно за счет инерции государственной машины и поддержки Запада, заинтересованного в сохранении слабой, но централизованной власти в Китае, обеспечивающей оптимальные условия для экономической экспансии в его пределах. Крах династии Цин обозначился в 1911 году, когда началось так называемое Учанское восстание, приведшее к образованию революционной армии и переросшее в общекитайскую революцию.
«Синьхайская» революция положила конец маньчжурскому господству в Китае и открыла новую эпоху в его истории. С этого момента окончательно становится очевидно, что Китай вышел из того состояния спячки, в котором он находился много веков. Энергия, позволявшая Китаю некогда быть гегемоном восточной Азии, а не пассивной жертвой различных захватчиков, вновь пробудилась.
В XX веке Китай полностью преобразился, пройдя через горнило революций и гражданских войн (эта тема заслуживает отдельного подробного рассмотрения). Одно мы можем уверенно констатировать: тенденции, превратившие Китай в мощное и динамичное государство, наблюдаемое нами сейчас, зародились в XIX веке, когда впервые проявились ростки будущего подъема пассионарности в этой стране.
Завершая рассмотрение очагов роста пассионарности в XX в., нельзя не сказать еще об одном таком очаге, находящимся как бы «на отшибе», но проявившимся весьма отчетливо, Речь идет о Южной Африке, точнее — о державе зулусов, созданной знаменитым зулусским вождем Чакой. На яркие «симптомы» фазы подъема у зулусов обращал внимание еще сам Л.Н. Гумилев [1, с.356]. Мы не будем пересказывать здесь все перепетии создания державы зулусов, адресуя читателя к замечательной книге
Э.А. Риттера «Зулус Чака» (М., «Наука», 1989), которая может служить своего рода «пособием» по описанию первоначального периода фазы подъема. Достаточно сказать, что «дотолчковая» территория клана Зулу не превышала в диаметре 25 км., а захваченные в 20-30 годы XIX века в результате походов Чаки, Мзи-ликази и других зулусских вождей территории достигали озера Виктория. По подсчетам Риттера, за время правления Чаки земли, подвластные ему, увеличились со 100 до 200000 квадратных миль, а его войско возрасло с 500 до 50000 воинов. Это произошло с 1816 г., когда Чака возглавил клан Зулу, до 1828 г., когда он был убит, то есть за 12 лет.
За короткий срок Чаке удалось создать исключительно мощную и дисциплинированную армию, применяющую принципиально новую тактику и вооружение (ассегай — копьё с широким лезвием). Она нанесла сокрушительные поражения всем соседним племенам.
В 1879 г. в земли зулусов вторглись британские войска, оснащенные по последнему слову техники. Вооруженные только щитами и ассегаями зулусы оказали им отпор, поразивший европейцев своей эффективностью. На примере зулусов мы в очередной раз видим действие описанного Л.Н. Гумилевым «фактора Икс» — пассионарности, повышающего боеспособность армии настолько, что тем самым сглаживается разница между почти что первобытным и современным уровнем военной техники.
Гипотезу о пассионарном толчке в Южной Африке подтверждает и тот факт, что именно эта часть континента в настоящее время выделяется своей пассионарностью, там протекают бурные этнополитические процессы (гражданские войны в Анголе и Мозамбике, ожесточенные межэтнические конфликты в ЮАР, проявляющиеся в борьбе между АНК и зулусской организацией ИНКАТА). В свете этого перспективы «нерасовой демократии» и благополучного существования белой общины в ЮАР выглядят в долгосрочной перспективе более чем проблематичными.
* * *
Мы попытались раскрыть перед читателем картину тех движений XIX века, которые, по нашему мнению, явились следствием пассионарного толчка. Эти движения развернулись в различных регионах мира, преобразившихся впоследствии в XX веке до неузнаваемости.
Говоря о глобальных тенденциях развития современного мира, можно дать ответ на поставленный в заголовке статьи вопрос: «грозит ли нам новое Великое переселение народов?» Рассмотренные нами тенденции указывают на то, что обозначаемые этой метафорой изменения планетарной этнополитической ситуации неизбежны. Более того — они уже начались.
К концу XX века «Западный цивилизованный мир» пришел в зените своей технической и экономической мощи, потребляя природные ресурсы всего мира. При этом наблюдается глубочайший упадок культуры и нравов, крайне низкая пассионарность среднего жителя стран Запада, демографическая депопуляция.
С другой стороны, «третий мир» (то есть мир бывших колоний и полуколоний Запада) находится в активном движении. Некоторые из ранее «отсталых» народов превзошли западных учителей в «святая святых» — технике и экономике (Япония, уже перешедшая в «первый мир», Южная Корея, Тайвань), некоторые создали наступательные антизападные идеологии (Иран и исламские фундаменталисты в целом).
Само понятие «третий мир» придумано людьми с западным менталитетом, аналогичным китайскому эпохи Хань или римскому времен империи. Гумилевское мировоззрение с насмешкой отвергает любой моноцентризм такого рода, просто потому, что цивилизации — претенденты на роль центра вселенной появляются и исчезают в историческом времени. На самом деле «третий мир» состоит из множества суперэтносов, находящихся в разных фазах своего роста (или, наоборот, упадка). Для нашей темы интересны недавно зародившиеся цивилизации, вливающие «новое вино в старые мехи» — зона пассионарного толчка XVIII века. Эту зону можно уподобить извержению раскаленной лавы из грандиозной трещины в поверхности Земли. В большинстве регионов, затронутых пассионарным толчком, лава еще не прорвалась на поверхность, она еще прикрыта толстым слоем грунта, хогя жар уже чувствуется. Но уже есть прорывы, болезненно обжигающие другие цивилизации, стремящиеся в силу своего немалого возраста к покою и стабильности.
«Великое переселение народов» было, прежде всего, крахом менталитета моноцентрической античной цивилизации. Дряхлая античность проиграла в силовом противоборстве «варварам», а в идейном — христианам. Новое великое переселение народов будет также отмечено постепенной эрозией и, впоследствии, крахом некогда незыблемых «общечеловеческих» ценностей. Надеемся, что современный мир все же сможет справится с проблемой международного терроризма. Однако в долгосрочной перспективе сдержать процессы, порожденные пассионарным толчком нельзя.
Говорят, что история ничему не учит. Это верно, если воспринимать её как калейдоскоп фактов, событий и дат. Но если использовать теорию Льва Николаевича Гумилева, увидевшего в истории четкие закономерности подъемов и упадков народов и цивилизаций, то из нее можно извлекать очень полезные уроки, видеть не только поверхностные, но и сущностные аналогии между различными эпохами.
Литература
1. Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. М., 1989.
Автор: В.А. Мичурин
Издательство: СПб., НИИХимииСПбГУ, 2002.- Т. 1.
Год издания: 2002
