Николай Клюев жил в окружении шедевров деревянного зодчества. Во многом под их влиянием формировался его мифопоэтический космос. Происходила неисповедимая трансформация: затейливые приёмы северных плотников оборачивалась узорным ходом слова – оно вторило дереву, роднилось с ним.
На Севере мы различаем четыре основных типа храмов – это клетские, шатровые, многоглавые и кубоватые церкви. Все эти формы нашли прямое или косвенное отражение в поэзии Н.А. Клюева.
Эволюция деревянного сакрального зодчества начинается с клетского плана. Это исходная структура – своего рода первоклетка. Своеобычно модифицируясь, она процветёт удивительным разнообразием форм, чья фантастическая красота превратит наш Север в подлинную сказку.
В поэме Н.А. Клюева «Соловки» (1926 – 1928 гг.) мы находим такие строки:
Распрекрасный образ Соловецкий,
Лебединая Секир-гора,
Где церквушка, рубленая клецки, –
Облачному ангелу сестра.
Несомненно, что шатровые храмы Русского Севера передавали поэту свою духоподъёмную тягу – питали его душу.
Седьмое стихотворение в цикле «Спас» описывает второе пришествие Иисуса Христа. Где произойдёт небывалое событие? Поэт задаёт его абсолютно точные координаты: это село Красная Ляга Каргопольского уезда – она находится совсем близко от Пудожского тракта. Село это отмечено изумительной шатровой церковью. Посвящённая Сретенью, она была построена в 1655 г. Заметим: это было время патриарха Никона, который якобы запретил строительство шатров – Красная Ляга свидетельствует о неоднозначности исторической ситуации. Север продолжал воздвигать шатровые храмы несмотря на все столичные рекомендации.
Спаситель минует Москву с её «сытыми кутейными» – он пренебрёг и Петербургом, где
…Распутин на антиминсе
Пляшет в жгучих, похотливых сапогах.
Взор Иисуса Христа привлекает маленькая северная деревня, чей храм как бы рвётся Ему навстречу – даёт наивернейший ориентир. Выбор сделан! Потом о чаемом возвращении Бога Сына узнает вся Ойкумена, но первыми свидетельствами свершившегося будут простые селяне:
Он же, батюшка, в покойчике сосновом,
У горбатой Домны в гостях,
Всю деревню радует словом
О грядущих золотых мирах.
Заметим: по ряду признаков Красная Ляга описывается как старообрядческая деревня. Если Никон и советовал воздерживаться от строительства шатров, то для старообрядцев его установления не имели никакого значения – они блюли верность отеческой традиции.
Ныне изумительное Сретенье пребывает в полном одиночестве. Вокруг ни одного дома. Но в бурном разнотравьи ещё смутно угадываются периметры канувших в небытие изб.
Теперь никто не выйдет навстречу Спасителю.
Если проехать по лесной дороге ещё километров пять, то мы окажемся в Кучепалде, где деревянная застройка хорошо сохранилась. Но дома безлюдны. Эта деревня вторит клюевской Вселенной. Дома идут двойным рядом вокруг исчезнувшего в скважистом карсте озера. Это тоже ляга. Так на севере называли понижения, где некогда были озёра. Пространство в Кучепалде замкнуто на себя. Циклическая структура создаёт ощущение абсолютной защищённости. Слышите гармонию сфер? План деревни – как их проекция.
Уходят воды – уходят люди – уходит память. Сохраним ли остатки?
В поэме «Песнь о Великой Матери» мы находим гениальное описание строительства шатрового храма. Поэт внове претворяет легенду о деревьях, которые самосплавом движутся к месту, где назначено быть церкви. Назначено свыше! На Севере эта легенда имеет множество вариантов. У Н.А. Клюева она расцвечена метафорами ошеломительной красоты. Читая поэму, мы сопереживаем рождение храма – соучаствуем в плотницкой мистерии. Вот конечный результат:
Всепетая в недрах соборных живёт,
Над ней парусами бревенчатый свод
И кровля шатром – восемь пламенных крыл,
Развеянных долу дыханием сил.
Восьмиграние шатра поэт увидел как восьмикрылие. Оно киноварное, огневидное. Какое необычное восприятие!
За шатром стоит сложная символика. Известна дилемма – она дискутируется до сих пор: здесь моделируется восхождение или нисхождение? Первая возможность: шатёр является орудием для нашего мысленного воспарения в горние небеса – даёт импульсы человеческому духу. Второе вероятие: по граням шатра в наш мир стекает нетварная энергия – мы осеняемся шатром. Оба вектора вполне совместимы. Но в сознании Н.А. Клюева превалирует второй: направляемая шатром, небесная благодать сходит вниз, долу – напитывает собой божью тварь.
Два несказуемых прекрасных многоглавия – вытегорское и кижское – маяками стоят в жизни Николая Клюева. Впечатления от них, претерпев прихотливые метаморфозы, повлияли на саму ткань клюевского стиха – предопределили его узорчатый, многоплановый строй.
Читаем в поэме «Погорельщина»:
Степенный свекор с Силивёрстом
Срубили келью за погостом,
Где храм о двадцати главах,
В нём Спас в глазуревых лаптях.
Думается, что речь тут идёт о Кижах – число глав округлено до 20. Какова семиотика наших северных многоглавий? Они говорят нам о вегетативной силе жизни, которая воспроизводится и умножается, бросая вызов силам энтропии.
Поэзия Н.А. Клюева изоморфна многоглавиям. Вот инвариант: цветущая сложность. Это понятие Константина Леонтьева точно характеризует оба явления.
Ареал кубоватых храмов очерчен очень чётко: это окрестности Каргополя – бассейн р. Онеги – прилегающее к ней Поморье. Поэт знал и любил эти места. Первым исследователем кубоватых храмов был академик архитектуры Владимир Васильевич Суслов. Поэт восхищённо вспоминает его в своих стихах:
Вот почему Сезанн и Суслов
С индийской вязью теремов,
Единорогом роют русло
Средь брынских гатей и лесов.
Интересно соседство Сезанна и Суслова. Русский учёный был ещё и блестящим художником. Авангардный Сезанн являлся в глазах крестьянского поэта, свободно владевшего французским языком, примером дерзкого таланта, ломающего рамки канона. В.В. Суслов работал в другой стилистике. Но на его архитектурных фантазиях тоже лежит печать экспериментаторской новизны. Пусть перед нами несколько субъективное соположение имён, однако оно характеризует своеобычную эстетику Н.А. Клюева, щедрого и нетривиально точного в оценке тех художественных явлений, которые ему близки.
Обнаружить в стихах поэта образ кубоватого храма нам не удалось. Первая церковь этого типа была построена во имя св. Параскевы Пятницы в поморском селе Шуерецкое в 1666 г. Шуерецкое в литературе часто фигурирует как Шуя. Этот топоним имеет довольно широкое распространение. Вот строки Н.А. Клюева:
От Борнео до овчинной Шуи
Полыхают алые герани.
Комментаторы считают, что речь тут идёт о г. Шуя в Ивановской области, однако весь контекст этого стихотворения («Они смеются над моей поддёвкой…») указывает на другую географию. Сегодня стихотворение печатается как имеющее четыре строфы. Но в архиве ИРЛИ хранится более обширный вариант – в опущенных строфах мы находим и Онего, и Соловки. Есть вероятие, что поэт имеет в виду одну из двух северных Шуй – или поморскую, или прионежскую. Заметим, что в с. Шуя, находящемся недалеко от Петрозаводска, тоже имелся изумительный храм, созвучный кижскому многоглавию.
Плотники, столяры, резчики по дереву: Н.А. Клюев любил эти профессии. Многое от них перешло в его словесное искусство. Конечно, этот переход ускользает от рационального анализа – он схватывается скорее суггестивно, на несказуемом уровне. Однако это загадочное родство несомненно.
Поэт возводил стихи -храмы – мастерски выстругивал тябла для ярких образов – разузоривал строки затейливой резьбой метафор.
Мастер любил дерево – и страшился металла.
Органичность клюевских стихов ощущается со всей непосредственностью.
Юрий Линник
Шедевры деревянного зодчества в России гибнут, еще пару десятков лет и от него ничего не останется, кроме пожалуй Кижей.