К феномену обычно — правовой регуляции в периферийной этносоциокультурной среде: общие подходы и специфика у населения Юга России и Сибири

Причудливо же переплетаются подчас судьбы отдельных людей и целых этносов, стран, регионов, этнокультурные и научные традиции. И наш век глобальных коммуникаций делает наш мир, похоже, совсем  небольшим и домашним.

Новая статья учёного, уроженца и жителя юга России, низовьев Волги, увидела свет в юбилейном сборнике за Полярным крýгом, в краю  вечной мерзлоты. И две важные промышленные и топливно — энергетические провинции России роднит, как кажется, нечто глубинное и незримое.

И видится добрый знак для творческого сотрудничества разных школ и дисциплин в научном мире России и других стран – ближних и дальних (и об этом см. в работе) … .

Тем более, что Лев Николаевич Гумилёв побывал за своею жизнь в Краях Великих Рек и на юге и на севере, посвящал их населению в древней и новой истории, здешнему устройству культуры и труда, свой исследовательский интерес.

Регулирование общественной жизни сопутствует человеческой истории с самого её начала, подчиняется общим закономерностям, хотя обнаруживает огромную специфику на каждом конкретном этапе и в отдельных регионах обитаемых пространств Ойкумены – потому формы (и нормы) этих проявлений оказываются весьма разными.

Так, ещё с античных времён черпает своё начало различение «обычая» и «закона», а также ряда переходных граней и ступеней между ними – отражённое в кочевых империях Великих переселений народов, ключевое для многих школ ислама («шариат» и «адат»), специально и детально разрабатываемое, начиная с XVII в., в европейской социальной науке, а также внутриполитической и колониальной практике.

Среди указанных устойчивых и постоянно переходящих способов общественной регуляции выделяется крайне важное явление социальной культуры – «обычное право», т.е. право, выступающее в формах обыкновения или обычая, естественно существующее или признанное как общеобязательное, но не имеющее ясной и точной (а в предгосударственный период – даже письменной) кодификации.

Интересная, т.н. «широкая» концепция «общесоциального, (в)неюридического» права в отечественной науке конца XX в. (С.С. Алексеев, Д.А. Керимов,  Л.А. Мамут, П.М. Рабинович, В.С. Нерсесянц, В.О. Тененбаум-Мушинский. Л.С. Явич, отчасти – А.Б. Венгеров, В.А. Александров и др.), трактующая его как «обоснованные притязания», «соотнесённую свободу людей», или (в нашем определении), как их «скоординированную волю», позволяет напрямую связать право с существованием человеческих сообществ вообще.

К самому позднему неолиту, последним т/л. до н.э. (выделение крупных сплочённых общин, их контакты и отношения с начатками т о в а р н ы х) можно отнести важнейший и долгий процесс ю  р и д и з а ц и и  права, ещё задолго до государства и официальной кодификации такового. Первые товарные операции были, скорее всего, «бартерными» по типу, прецедентно-фактическими, закреплялись практикой, как, к примеру, договор в «варварском способе» осуществления права – по закону или вне его (К. Маркс и Ф. Энгельс, см. далее).

А государство подключается позже, адаптируя отчасти (притом, несколько раз во властной истории) обычное право. Оно с трудом фиксируется, тем более «со стороны» (царские власти на Кавказе специально требовали записывать «адаты») проявляется зачастую в конфликтных ситуациях, судебных, парламентских слушаниях. Хотя действует долго и почти исключительно в «глухих углах» – трудных для управления регионах с особой спецификой (ср. шотландский клановый строй Хайлэнда, коммуны Хунсрюка в прирейнской Германии, иной суровый «закон гор» или же кочевое право степей), или «на стыках» государств, т.е. заведомо в обстановке «межвластья» и «недовластья».

Но ещё очень мало изучены эти и более ранние ступени права, его начальных ответвлений, ступеней приближения к юридическому – и потому понятны упомянутые жаркие споры в юридической, философской, социологической (да и этнографической тоже) науке.

Эти дискуссии, кстати, лишь немного опередила, ненамеренно отразив их, острая, но вполне эвристическая шутка прославленного киногероя, майора П.П. Знаменского в самой первой части популярного телесериала «Следствие ведут знатоки» (1971 г.): «Подозреваемый бежал с места преступления и сам на себя донёс?! … Тогда и прецедент тому, видимо, был отмечен: обратитесь к сборнику «Правовые воззрения первобытных народов», Москва: Юриздат …».

Да уж, бесполезно было искать книгу с таким названием (бесспорно, кстати, очень нужную бы и интересную!) по библиотечным описаниям  – автор данной статьи однажды в свои соискательские годы попытался, тоже шутки ради, это сделать. Ясно, что такого издания юристы, в т.ч. историки права и компаративисты, подготовить заведомо не могли уже по специфике своего более формального образования, в связи с профилем специальности, т.е.,  что говорится, «по определению» … .

И получилось, что издавна разные формы обычного права рассматривали далеко не только юристы – социокультурантропологи Э.Б. Тэйлор, Л.Г. Морган, Д.Д. Фрэзер, Б. Малиновский и мн. др., фольклористы братья Гримм, философ Г.Ф.В. Гегель и др. Кстати, Г.Ф.В. Гегелю, с одной стороны,  братьям Гримм и скандинавским авторам, фольклористам-«саговедам» К. Гисласону и С. Эгильсону, с другой, крайне интересно следовали в изучении обычного права экономисты и социологи К.Г. Маркс и Ф. Энгельс, особенно,  в ранние годы их творчества. А отец Карла Маркса — адвокат Генрих Маркс активно помогал им собранным материалом у населения в родных ему и сыну Пфальцских горах юга Рейнской провинции (об этом: 8, с. 44).

В России этим же сюжетам уделили большое внимание учёные, этнологи-правоведы  Н.И. Зибер (у народов Сибири), М.М. Ковалевский (на Кавказе) семья Харузиных (у кочевников и полукочевников) и т.д. А широкое общественное внимание к ним привлёк громкий процесс, спровоцированный полицией,  – т.н. «Мултанское дело» (май 1892 — июнь 1896 гг.) в судах гг. Елабуги и Мамадыжа Казанской губернии, по обвинению группы крестьян «вотяков» — удмуртов в человеческих жертвоприношениях («ритуальный навет»).

Дело это, длительное и незаурядное, в итоге буквально «развалилось» на слушаниях, и подлинные виновные (не удмурты вовсе) были найдены. Немалую пользу восстановлению справедливости принесли выступления экспертов по этнографии и фольклору, мнение прославленного адвоката А.Ф. Кони, выступление  в качестве защитника писателя-демократа В.Г. Короленко.

Далее соответствующую проблематику рассматривали юристы-теоретики (правоведы), социологии и востоковеды – несколько поколений семьи Рейснеров, самые известные советские этнографы классической школы С.А. Токарев (буряты) и С.П. Толстов (Средняя Азия и исламские этносы). Важный вклад в рассмотрение её важных аспектов внесли философ-палеосоциолог Ю.И. Семёнов, философ-деонтолог Д.Ж. Валеев,  философ-гносеолог, логик и психолог М.М. Муканов, юрист-номадовед Е.А. Поноженко, этнологи-номадоведы А.И. Першиц, А.М. Хазанов, Л.Е. Куббель, Е.И. Кычанов, С.Е. Марков, кавказоведы  В.К. (Б.А.) Гарданов, Х.М. Хашаев, М.А. Агаларов, Х.М. Думанов, С.А. Лугуев, специалист по Восточной Сибири и Южной Азии А.А. Никишенков, по русскому народу – В.А. Александров,  М.М. Громыко и мн. др.

Не столь давно  (в 1998 — 2000 гг.) студентами-астраханцами, обучавшимися в вузах гг. Москвы и Саратова, в их дипломном проектировании был вновь выделен обозначенный Ф, Энгельсом в новом предисловии (от июня 1861 г.) к кн. «Происхождение семьи, частной собственности и государства» ключевой «принцип содружества антропологов (этносоциокультурологов) с правоведами сравнительной школы» (Ср.: 9, с. 225 и прим. 213, с. 618).

И обращаясь за подтверждением этого важного тезиса к молодой, современной генерации российской науки,  среди специалистов по обычному праву можно назвать историков кочевых сообществ Т.Д. Скрынникову,  Н.Н. Крадина, В.В. Трепавлова, Л.А. Таймасова, политолога Э.Ш. Идрисова, собственно юристов  И.С. Ахметову, Ф.А. Гантемирову, А.Ю. Камельянову, Ю.В. Попкова, юристов, работающих этнологически (условно  «юр. антропологов»),  –  З.Г. Аминева,  Ю.Н. Мокшину (Сушкову),   Л.Г.  Свечникову, М.А. Супатаева, этнолога Австралии и Океании  О.Ю. Артёмову (Чудинову), специалиста общих проблем Н.И. Новикову, «казаковедов» А.А. и А.М. Плехановых и М.А. Рыблову, кавказоведов И.Л. Бабич, В.О. Бобровникова, Ю.Ю. Карпова, Д.Н. Прасолова, Ф.Д. Эдиеву, сибиреведов Д..А. Функа, Л.И. и У.А. Винокуровых, Л.Ю. Комольеву, Д.Н. Прасолова,  И.С. Бреуса и оч. мн. др.

Обычное право, как правило, более точно и доступно (в т.ч. и в фольклорно-художественной форме) отражает суть правового регулирования, «правовую природу» вещей, и дееспособный закон всегда необходимо приспособить к таковым.  Эти важнейшие положения отражены в статье молодого редактора  газеты, докт. К. Маркса «Дебаты по поводу закона о краже леса» – о слушаниях в VI — ом ландтаге Рейнской провинции в г. Кёльне в сентябре — октябре1842 г. (7, с. 120-127).

К непреложной «правовой природе» принадлежат и ключевые социальные права групп людей и отдельных личностей – право на жизнь, на труд и вознаграждение за него, справедливый товарообмен. А также выделенное в своё время совместно несколькими аспирантами в Ленинградском университете «право на  несогласие и социальный протест» [6, с.12, сн. и др.].

Бесспорный фактор наличия феномена обычного права (в Средней Азии, на Кавказе, затем даже и на Украине, где возраст невест был несколько снижен) молодая советская юриспруденция учитывала вплоть до 30-х гг. XX в. Далее работы наших «обычноправоведов» приняли более отвлечённый характер, связанный с анализом, в первую очередь, прежних сборов материалов.

Возвращение актуальности в учёте этого фактора обычного права обозначилось на рубеже XX — XXI вв., с принятием юридических актов РСФСР — России о коренных малочисленных народах страны, таких как «Основы законодательства о коренных малочисленных народах», принятые 18 июля 1993 г. Верховным Советом РСФСР (распущенным вскоре), затем Закон РФ  № 82-ФЗ от 30 апреля 1999 г. «О гарантиях прав коренных малочисленных народов России» и Постановление Правительства РФ № 255-П от 24 марта 2000 г., в котором утверждён «Единый перечень коренных малочисленных народов РФ».

В них предусматривались  самоуправление, охрана традиционного природопользования,   поддержка старинных отраслей хозяйства и промыслов, а также учёт сложившихся обычаев в быту и конфликтных ситуациях. Так, в судах предусматривалось, наряду с другими обстоятельствами и вне противоречий с законодательством, принимать «во внимание образ жизни, а также традиции и обычаи этих народов».

Следовательно, этнологическое изучение обычного права получило новый сильный импульс в своём развитии, особенно, в приложении к этносам Сибири и Крайнего Севера. Но и более исторический аспект, сопряжённой с проблематикой русской деревни, кочевого быта, бассейнов и дельт великих рек оказывается немаловажен.

Проблема продолжала исследоваться с разных сторон и различных точек зрения. В т.ч. и в  рамках состоявшихся  с 1999 по 2007 гг. 5-и сессий «Летней школы по юр. антропологии», по итогам которых были изданы содержат. сборники. Одна из которых (конкретно 3-ья, в окрестностях г. Санкт-Петербург, во II-ой пол. августа 2003 г.) специально была посвящена этноправокультуре народов Сибири, в частности, этносам оленеводческого хозяйственно-культурного типа (тундровый и таёжный материал).

Несложно будет заметить, что материал поступает, в первую очередь, от  учёных-исследователей с юга России, а также из регионов Поволжья — Приуралья, но особенно массово восточнее, – из районов проживания народов Севера и Сибири. Иногда за основу принимаются исторические сюжеты, но всё чаще – проблемы «обычноправовой» современности.

Понятно, что каждый учёный черпает установки и располагает материал по-разному, отражая свою творческую школу и собственный подход. Так, автор данной статьи «оттолкнулся» от прошлого бытования обычного права,  как оно существовало у оседавших кочевников и полукочевников Нижневолжья, т.е. в степной и пустынной зоне между Средней Азией и Предкавказьем. А наш коллега Игорь С. Бреус, участник «Летней школы» по юридической антропологии  (СПб. — Пушкино, 19-24 августа 2003 г.), собирал материал ближе в современности, у земледельческого русского и тюркского населения Западной Сибири (отчасти повторив, похоже, методику отца и сына Марксов в I-ой пол. XIX в.).

Но вот свои крупные статьи обобщающего характера мы оба (1; 4) подготовили почти одновременно и независимо друг от друга, причём под схожими названиями, с близкими результатами, хотя и с несколько разными исслед. подходами. Выделены, в частности, двойные связи людей в их правовой в жизнедеятельности – заданные официальным законодательством и реально-естественно формирующиеся в естественном, бытовом общении.

Согласимся с уваж. колл. Игорем Сергеевичем, в сáмом главном : «правовой плюрализм» – это реальность бытия основной и преобладающей части совр. человечества. И обычное право – его важнейшая часть, всё более усложняющая свою внутреннюю структуру.

Напомним, что на секции минувшего,  VIII-го конгресса этнографов и антропологов России (г. Оренбург, 1-5 июля 2009 г.) в составе категории «обычного» права интересно выделялось официальное, религиозное и корпоративное.

И для этнолога (И.С. Бреус), действительно, первостепенно и всегда будет важна специфика бытовой «правовой культуры», олицетворённой «внешним выходом» в сознании и поступках людей. Причём, в равной мере воспринимаемых и «правомерными»,  и «противоправными».

Косвенно, но совершенно солидарно мы оба исходим из примата хозяйственной деятельности перед правовым оформлением (а не наоборот, как в недавно ещё модных «цивилизационных» вариантах). И все юристы согласятся, но оба автора единодушны в том, что не только нормы (и, тем более, официальный закон) создают правоотношения и стандарты правоповедения. Отметим, что есть ещё «деонтика» – заданная традицией, отчасти даже подсознательная структура (модель) восприятия добра и зла, приязненного и зазорного.

Однако, вряд ли желательно только допускаемое колл. И.С. Бреусом смешение общего, социально-правового начала и правового как  юридического (хотя на поздних этапах и ныне они проявлены в тесной смычке между собою). На наш взгляд, натуральное хозяйство более подвержено действию первого, а торгово-обменные отношения – второго. А вот что касается процедур наследования – то они-то могут относиться к обоим (хотя и проявятся по-разному).

Чувство «общинности» и её восприятие в новых рыночных условиях так же (поддержим мол. коллегу вновь) заслуживает углублённого исследования. А вот традиции «браконьерства» (от ловли рыбы до пресловутого сбора валежника и степной охоты без лицензии) очень хорошо известны не только в Зап. Европе или Сибири – и на Нижней Волге  тоже (здесь зачастую, особенно если речь о выживании и пище, обогреве,  встречают общее снисхождение).

И один из очевидных путей разрядки обстановки – максимально возможное смягчение регионального законодательства в отношении таких «традиционных нарушителей» (то, что, к слову заметить, Карл Маркс предлагал в прирейнской Германии ещё почти 160 лет тому назад).

Основа для новых перспективных научных наработок уже заложена. Хотелось бы встретить в дальнейших исследованиях ещё более подробную классификацию обычноправовых явлений, уяснение степени их фольклорности и официальности, характера письменной (и устной!) кодификации, вычленение поэтапных и хозяйственно-географических особенностей – в предъявлении, восприятии и бытовании между людьми и внутри их коллективов.

Но всё это проблемы и задачи дальнейшего изучения рассматриваемого и очень значимого правового и социокультурного феномена силами учёных разных поколений, как из федерального центра, так и непосредственно из регионов России.