«Помнилось ущелье, по которому вчетвером мы направились
через хребет Бурхан-Будда в Тибет без гроша денег,
полуголодные, оборванные – словом, нищие материально,
но зато богатые силою нравственною…»
Н.М. Пржевальский. Третье путешествие в Центральной Азии 1879-1880.
Четверо участников экспедиции, члены Русского географического общества, стояли в безлюдной и безводной пустыне перед хребтом Бурхан-Будда, воротами в Тибет. Стояли молча – языки намертво приварились к верхнему нёбу. Под ногами сухо и зло поскрипывал просоленный грунт пустыни Цайдам. Здесь же проходил маршрут тибетских экспедиций русских исследователей Н.М. Пржевальского и П.К. Козлова.
На месте, где мы стояли, карты Генштаба предсказывали небольшое озеро, к нему мы и шли последние два дня. Карты врали – озера здесь не было никогда. Тяжёлым жарким одеялом вокруг лежало дневное марево пустыни, высасывая с потом последние капли драгоценной влаги. Мы поставили тент и разрешили себе по полглотка воды из последней литровой фляги.
Бело-жёлтая поверхность пустыни Цайдам исчерчена цепочками звериных следов. Цепочки эти разбегаются в разные стороны, пересекаются и переплетаются. Но в месте, где мы поставили тент, почти все следы были направлены в одну сторону, на юго-восток. Как только солнце склонилось к горизонту, мы двинулись по следам. Мы проходили километр за километром, пока отдельные цепочки не превратились в широкое авеню, протоптанное тысячами маленьких лап и копыт. Перед глазами всё плыло, из-за распухшего языка невозможно было сказать ни слова, но с такой дороги невозможно было сбиться даже в темноте. И мы нашли его – фонтан радости, источник вселенской благодати! Три грязные лужицы под нависающим песчаным утёсом. Всё, что мы не выпили на месте, поместилось в шесть пятилитровых баклаг. Под утёсом остались только мокрая глина и сухие листья, принесённые потоком с гор. Тибетские листья.
Преодолев Цайдам, наша экспедиция поднялась на Северное Тибетское плато, Чантанг. Плато огромно и почти не населено, средняя его высота – более 4500 метров над уровнем моря. Здесь берут начало многие великие реки Азии – Янцзы, Хуанхэ, Меконг. Нашей задачей было пересечь его с севера на юг, в направлении, в котором двигались экспедиции Пржевальского и Козлова. Для этого мы планировали построить гребной катамаран и проплыть по Янцзы от верховьев около 500 километров. Затем пересечь хребет Русского географического Общества – водораздел между Янцзы и Меконгом и сплавиться по Дзе-чу – одному из двух основных истоков Меконга. Дзе-чу течёт в глубоких каньонах, и до нас никто не пробовал проплыть по этой реке. Меконг должен был доставить нас в тибетский город Чамдо, столицу провинции Кам. Всего несколько километров не дошёл до Чамдо на пути к Лхасе П.К. Козлов в 1905 году, остановленный тибетскими войсками. Ближе к Лхасе ни ему, ни Пржевальскому подойти не удалось.
Северное Тибетское плато – это как раз и есть та самая Крыша мира. На сотни километров вокруг – равнина без единого возвышения, на краю которой выстроились в ряд семитысячники Кунь-Луня. На высоте 5000 м воздух так прозрачен, а ориентиров так мало, что эти горы, покрытые гигантскими ледниками, кажутся макетами в человеческий рост. Поначалу у нас в голове не укладывалось, что можно плыть целый день от рассвета до заката, а белые шапки гор лишь едва заметно сдвинутся со своих мест.
Неподвижность земли с лихвой компенсировало небо. Во всех направлениях – вверх, вниз, на север, юг, запад и восток плыли облака самых причудливых форм. Такого облачного театра не увидишь больше нигде в мире. В горах движения облаков подчинены складкам рельефа, в пустынях – скрыты дневным маревом, в городах облака лежат плоским безжизненным одеялом. На Крыше мира мы могли часами смотреть на облака. Жёлтая Янцзы неспешно несла наше судно, разливалась, сливалась и снова разливалась на сотни проток, а мы, задрав головы, смотрели в небо. Мы видели, как в сотне километров от нас зарождалась гроза. Облако темнело, набухало и вдруг разражалось шквалом молний. Едва заметные белесые нити протягивались от него к земле. Если покрутить головой, то всегда можно было насчитать 5-6 гроз, ходивших вокруг нас. Грозовое облако задевало другое, белое, и то внезапно вытягивалось вверх и раскрывалось нежным цветком. Лепестки один за другим отрывались от цветка и разлетались в разные стороны, таяли.
В 1986 году в это же небо смотрел известный американский исследователь Кен Уоррен. За полмиллиона долларов он реализовал свою заветную мечту – первопрохождение Янцзы. Через неделю сплава от горной болезни скончался один из членов его команды и был похоронен на берегу реки. Сейчас об этом напоминает груда камней и торчащее из неё весло. Группа продолжила сплав – ни тогда, ни сейчас нет возможности для эвакуации человека с Северного плато. Вертолёт сюда залететь не может. Смерть участника, полная автономность и неделями не меняющийся пейзаж привели к конфликтам внутри группы, и в конце концов Кен в одиночку ушёл в горы, где и погиб при нападении диких собак.
Янцзы донесла нас до предгорий. Река больше не разливалась жёлтой гладью на многие километры, она одной могучей струёй рвалась через щели каньонов. Здесь в 1906 году небольшой отряд казаков Козлова был безуспешно атакован из засады тремя сотнями разбойников-тибетцев. «Разбойники со страхом, подобно горному потоку, бежали по крутым ущельям на юг, по направлению к Ялун-цзяну. Мы не скупились на выстрелы и далеко проводили негодяев огнем наших винтовок», – пишет Козлов в своем дневнике.
На просторной береговой террасе нас встретили сотни тибетцев в традиционных одеждах. На наше счастье, это были не разбойники, а танцоры. В Юшуйском уезде шел народный фестиваль. Радостный людской водоворот моментально увлёк нас после трёх недель полной изоляции на реке, и вынырнули из него мы только ночью, когда тибетцы стали расходиться по своим палаткам.
По Янцзы мы доплыли до поселка Чжидо. Отсюда начиналась терра инкогнита. Нам предстояло подняться на великий водораздел – хребет Русского географического общества и спуститься с него в долину Меконга. На этот район не было ни достоверных карт, ни дневников путешественников. Долгие дни мы блуждали по диким горам, пока не вышли в район, где кочуют тибетцы с Меконга.
Первым рукотворным объектом, который встретился на нашем пути через горы, оказалась прямоугольная площадка, выложенная из камней молочной белизны. Размер прямоугольника – 10 на 20 метров, его отчётливо видно из космоса. В серых горах Северного Тибета крупные белые камни округлой формы встречаются крайне редко. Поражённые, мы несколько часов бродили вокруг чудесного строения из камней и вглядывались в вырезанные на камнях символы. Невозможно не восхититься подвигом кочевников, принесших эти камни за сотни километров и вырезавших на них целые страницы тибетских мантр.
От камнеклада мы скоро вышли к первым тибетским палаткам. Огромные многокомнатные дома, сплетённые из шерсти яков – редко где они ещё сопротивляются победному шествию китайского полиэтилена и синтетических тканей. Но там, где они стоят, можно уверенно сказать – здесь жив Тибет. Кочевники совсем не бедны и способны построить любой дом по своему вкусу. И если они предпочитают тяжёлую непрозрачную ячью шерсть легкому полиэтилену, то только потому, что настоящий тибетец всегда предпочтет живую традицию призракам технического прогресса.
Кочевники встретили нас, как давно потерянных друзей. Мы бесцеремонно запихивали себе в рот кусок за куском, а они только улыбались, заглядывали в глаза и подкладывали новые куски дымящегося мяса. В топящейся по-чёрному и продуваемой высокогорными ветрами палатке из ячьей шерсти мы, неожиданно для себя, почувствовали, что вернулись в родительский дом. Здесь не нужны были слова, да мы и не знали этих слов. Чувство это переворачивало сознание, разрывало рациональность на части, а наши «я» вдруг оказалось выставленными на мороз за дверь чёрной палатки. Время растворилось в тибетском масляном чае и больше нас не тревожило. Не знаю, не могу знать, сколько часов или дней мы пробыли там, на водоразделе. Однажды светлым и морозным утром тибетцы дали нам своих мохнатых лошадок, помогли погрузить на них наши рюкзаки, и мы двинулись вниз, навстречу Меконгу.
По тропе кочевников мы вышли к истоку Меконга, реке Дзе-Чу. Сквозь узкие глубокие каньоны Дзе-Чу прорывается к своей сестре, реке Дза-Чу, основному истоку Меконга. От слияния этих двух рек рождается азиатский гигант, который кормит много миллионов людей в разных странах. Сложность нашей задачи состояла в том, что по Дзе-Чу никто и никогда не пробовал проплыть. Не было известно ни сложности реки, ни ориентиров порогов. Не было известно даже, нет ли водопадов в узких каньонах Дзе-Чу. Для нас этот путь, хоть и опасный, был единственно возможным. Мы должны были рискнуть.
Есть в экспедициях такое понятие – точка невозвращения. Сделаешь шаг за нее – и назад пути нет, только вперед. На горных реках точки невозвращения можно потрогать руками. Вот ты причалил к берегу, судно крепко держится за скалу, над тобой – ясное небо и яркое солнце. А впереди – узкая тёмная щель с отвесными стенами и никто не скажет, что в ней. Водопад? Каменный завал? И даже если повезёт причалить перед водопадом, к чему это? Назад против течения из щели не выбраться всё равно. Каждый раз, отвязывая верёвку от скалы, ты принимаешь решение. Оно непростое.
В третьем каньоне Дзе-Чу мы почти попались. Русло внезапно стало выкручиваться вниз, а течение резко ускорилось. Мы пристали к травяному пятачку под двухсотметровой скальной стеной левого берега. Правый берег напоминал левый, словно близнец. От пятачка круто вверх шла скальная полка. С неё открывался отличный вид на реку ниже по течению. Вся Дзе-Чу, бурля и пенясь, протискивалась сквозь хаос каменного завала, как фарш сквозь мясорубку. По воде пройти это место нечего было и думать. Скалы над нами не оставляли возможности для прохода по суше. Чтобы не поддаться панике, мы стали искать на нашей полке место под палатку. Единственное возможное место оказалось занято. На нем, раскинув метровые крылья крестом, лежал мёртвый орел.
Три дня мы выбирались из этой ловушки. Утро первого дня было полно идей, настолько же смелых, насколько и неосуществимых. К вечеру все выдохлись и всё чаще задумчиво посматривали на мёртвого орла, которого мы не решились сбросить в воду, а только оттащили от палатки. На утро второго дня мы оставили единственный сколько-нибудь реальный план. Медленно, на десятки сантиметров за раз, мы начали двигаться вверх по течению, притираясь, прицепляясь, присасываясь к нашей стене каньона. С помощью вёсел, рук, крюков и веревки за несколько часов мы смогли пробиться к следующей каменной полке. Если бы судно оторвало от берега и понесло вниз по течению, мы уже не смогли бы причалить к спасительному травяному пятачку.
На третий день мы подошли к противоположному берегу и узким кулуаром поднялись над Дзе-Чу и над её опасным каньоном. До самых сумерек четыре почти уже отчаявшихся человека сидели на скале и смотрели вниз, на свою точку невозвращения.
Из Дзе-Чу наш катамаран вплыл в великий Меконг, пронесся сотню километров по спине дракона и причалил в Чамдо, столице тибетской провинции Кам. Здесь завершилась экспедиционная часть нашего путешествия, а мы отправились в Лхасу, чтобы своими глазами увидеть город Далай-Ламы, изображение которого вы увидите в чёрной палатке любого, даже самого дикого кочевника.
