Основной вопрос на который следует ответить любому традиционалисту в рамках критического метода это – «Как возможен Традиционализм?». Тот факт, что между кантианством и филистерским взглядом на Традицию, как на праздничный пикник или восторженное внимание очередному патриотическому гуру, пролегла черная пропасть взаимной неприязни, не снимает с традиционалистов обязанности истолкования и оформления этого контр и постмодерного феномена. Поскольку в самой естественной своей форме Традиционализм выступает как возрожденное язычество или народная религия, вопрос о возможности традиционализма сводится к содержанию категории этнического.
Нация vs этнос
Прежде всего следует подчеркнуть различие между «этносом» и «нацией». Практика обнаруживает чудовищную путаницу в головах многих «специалистов» по национальному вопросу, как прошлых так и нынешних и виной тому, в основном, политика, ибо в эпоху своего доминирования национализм был частью мировой борьбы за власть, которая не способствует спокойному анализу. Игры на национальных струнах остаются любимым занятием тех, кто плевать хотел на подлинные интересы народа.
Проблема нации это вовсе не академическая вопрос. Она есть самое глубокое проявление противоречий Новой истории. Овладев порохом, печатным станком и океанским флотом и воспользовавшись постреформационным умалением религии, Разум восемнадцатого века возомнил себя единственной силой. Рациональность стала синонимом блага. Эффективность заменила красоту. Единообразие казарм, школ, фабрик, контор, академий стало самоцелью модерна. В этом движении к унификации не стоит искать волю темных сил в лице «вольных каменщиков», «сионских мудрецов» и прочих конспираторов. Все совершалось открыто и громко.
После наполеоновских войн и промышленной революции, закрепившей победу над Средневековьем, политику эпохи осмысливали и определяли три основные политические теории: либерализм, социализм и национализм. Сами эти теории делились на множество течений и приложений вроде консерватизма, утилитаризма, марксизма, самых разных анархизмов, империализма и освободительных движений. Но принципиальным отличием каждой теории был ее субъект.
Либерализм короновал личность, активную единицу экономических и юридических отношений. В этом смысле либерализм всегда индивидуализм. Даже если индивидуумы играют в одну игру, они играют каждый за себя. Война всех против всех это исходный пункт всей либеральной доктрины. Дальше следует система всяких статистических и рациональных регуляторов вроде цен, стандартов, выборов, парламентов, для уравновешивания волчьих повадок «свободных граждан». Нация для либералов это управляемое выборными органами гражданское общество, где индивидуумов организовывает прежде всего полиция. Этнос – пережиток дорациональной древности и постоянная головная боль для либеральных национальных институтов.
Социализм, реагируя на недостатки либерализма, противопоставил личности общественную группу или класс, как субъект исторического процесса. Индивидуальную волю заменило классовое сознание, которое есть результат материальных и других рациональных интересов. В своей космополитической форме социализм отрицал и нацию и этнос. Попытки отказаться от чистоты классовой теории в пользу личности, привели к немедленному крушению социализма и сокрушили его не столько либералы сколько национальные проблемы.
Национализм не только попытался синтезировать субъекты либерализма и социализма, личность и класс, в идеальном конструкте нации, но стремился преодолеть этим синтезом фундаментальный разрыв разума с природой. Романтическая альтернатива классическому Модерну предполагала вернуть Традицию, однако, дух времени требовал единообразия и эффективности, а не мечтаний о гармонии. Так в эпоху империй, восстания масс, господства тяжелой промышленности и тяжелых бомбардировщиков романтичные националисты привели Модерн к высшей стадии рациональной эффективности – мылу из человеческих трупов.
Фатальной ошибкой националистов стало смешение в понятии «нация» двух совершенно различных по природе систем – этноса и государства. С высоты современного уровня развития Общей теории систем легко определить, что нация это кибернетический, а этнос синергетический феномен. Этнос есть функция географии, а нация всегда сознательный конструкт, как и положено быть любому продукту эпохи Разума. Этносы существовали на протяжении всей исторической эпохи, нации возникали в головах их отцов-основателей. Этнос может быть свободным и эгалитарным, может быть покоренным и управляться иноземной элитой, нация это и есть элита. Именно для нацистов была характерна крайняя озабоченность вопросами эффективной элитарной власти, этносы такие задачи всегда решали инстинктивно и традиционно. Право наций на самоопределение, страдания о потерянном жизненном пространстве это сугубо модерные понятия, правда, в его, модерна, романтической ипостаси – ницшеанской «воли к власти». Именно разнузданная «воля к власти» довела национальные элиты Европы, Азии и Америки до двух кровавых мировых войн. Но сами эти войны положили начало крушению парадигм модерна.
Постмодерный национализм это уже противоречие в определении. Элиты в условиях глобализации становятся космополитичными. Транс-национальные корпорации требуют от своих местных филиалов прежде всего лояльности к совету директоров, а уже затем к местному правительству (хотя правительство может быть и отделом корпорации). Местные системы образования и культуры стандартизируются по над-национальным лекалам. Национальные институты превращаются в симулякры, имитирующие суверенность. Но никакие ностальгирующие вопли и стенания по утраченному раю Британской Империи , Второго или Третьего рейха, Царской или Советской России не помогут вернуть националистический рай. Нет субъекта – элиты грезят о глобальных шоу и маленьких карибских островах.
Все кто считает индивидуализм или классовую уравниловку недостаточными для гармоничного социума, должны обратиться к хранителю Традиции – этносу. Понятие «этнос» иногда путают с понятием «народ». Различие между ними в том, что этнос это система распределенная во времени, напоминающая генеалогическое древо семьи или рода,а народ это пространственный коллектив. Народ –фотографии соседей и коллег, этнос – семейный альбом. Народ может быть организован в племя, в сложное вождество, в супер-сложное вождество, в княжество, в герцогство, в королевство, в политию, в нацию. Народ может быть частью союза, федерации, конфедерации, империи, имея от этого участия выгоды или терпя убытки. Но все эти состояния народа не имеют прямой связи с его этнической сутью. Какова эта суть?
Этнос в пространстве-времени
Почему люди так держатся за этническую идентичность? Почему индивидуализм, классовое сознание, единая вера и даже общность государства с таким трудом подавляют деление мира на «своих» сородичей и «чужаков»? Этнопсихологи утверждают, что рост межгрупповой агрессии всегда сопровождаться ростом внутригруппового сотрудничества. Если сотрудничества нет, то коллектив гибнет. С такой позитивистской схемой можно согласится, но на философском уровне нам потребуются иные категории.
Продолжим, пока, анализ этноса в рамках естественно- научного анализа. Теория самоорганизующихся систем, синергетика, пытается объяснить процессы возникновения правильных и периодических структур в хаотических средах. Фракталы, нелинейность, автопоэзис, бифуркации, странные аттракторы – все эти открытия давали надежду на новую парадигму. Но в реальности выяснилось, что самоорганизация это позитивистский самообман. В любой якобы «самоорганизующейся» системе присутствует изначально так называемый «фактор порядка». Обычно это некое внешнее силовое поле или пространсвенный градиент. Конвекция в чайнике, торнадо в прерии, «квазистабильные» химические процессы и циклы, ферромагнетизм – сии любимые объекты синергетики, возникают не столько за счет открытости и процессов диссипации, сколько за счет силы тяжести или перепадов температур и концнтраций в среде. Вероятностный характер самоорганизации не делает ее чудом, результат всегда известен, неизвестно только время и место его реализации.
Мы уже отмечали, что нации рационально и сознательно творит элита. Поскольку этнос, в отличии от кибернетического государства, действительно самоорганизуется, любопытно выяснить «факторы порядка» этногенеза. Лев Николаевич Гумилёв, евразиец и певец этноса, придерживался экзотической теории космических лучей, порождающих пассионарный толчок. Вполне возможно, что Гумилёв вуалировал этой экзотикой более глубокие мысли о зависимости рода человеческого от высших сил. Такое вуалирование вполне простительно сыну расстрелянного контрреволюционера, писавшему под неусыпным надзором.
Еще одна оригинальная идея в рамках концепции этногенеза –этническое поле. В терминах синергетики этническое поле это и есть фактор порядка, организующий социум в этническую систему. У Гумилёва этническое поле похоже на телепатию, действующую в рыбном косяке. На уровне психологии этническое поле еще и общность ментальности и стереотипов поведения. Такие субстанциональные модели демонстрируют только феноменологию этноса, но если ввести координату времени, то станет очевидной его связь с Традицией.
Функционально, передача Традиции представляет собой способ социализации новых поколений. Уже давно понятно, что детей воспитывают не словами, но делами. Дела же контролируются социальными нормами, которые есть просто наиболее часто повторяемые паттерны. Таким образом Традиция это целостная система этических, эстетических и языковых норм и система эволюционирующая, в этом смысле нет ничего более изменчивого чем Традиция. Для гипостазирования Традиции используется понятие «Золотого века», задающего общий эталон Добра, а следовательно и весь комплекс этических норм.
Аттрактивность
Секуляризация, изгнавшая бога, не обошла и Традицию. Разрушив миф о «Золотом веке» модерн в качестве альтернативы изобрел Историзм, активно внедренный Гегелем и эволюционистами. О смысле Историзма Элиаде писал: «Вера в то, что человек основывается тем, что произошло в давние времена, не является, однако, особенностью примитивной мысли и иудейско-христианского учения. Мы обнаружили направления аналогичного характера в йоге и психоанализе. Можно пойти еще дальше и рассмотреть нововведения, добавившиеся к этой традиционной догме, которые подтверждают, что составляющее сущность человеческое состояние предшествует действительному. Наибольшее новшество пытался ввести историзм утверждением, что человек больше не определяется лишь своим рождением, в этом также принимает участие его собственная история и история всего человечества. Именно историзм определенно секуляризирует время, отказываясь признать разграничение между мифическим временем начал и временем, последовавшим за ним. Никакая магия больше не озаряет начало “начал”: первоначального “падения” или “разрыва” не было, был лишь бесконечный ряд событий, и все они сделали нас такими, какими мы есть сегодня» (Элиаде М. Миф о благородном дикаре, или престиж начала)
Позитивистская философия истории и культуры, основанная прежде всего Контом, принимает последовательное развитие духа, в котором человечество постепенно возводится от «примитивных» фаз сознания к теоретическому познанию, проходит три основные стадии: «теологическую», «метафизическую» и «позитивную». В первой субъективные желания и представления человека преобразуются им в демонов и божества, во второй — в абстрактные понятия, пока, наконец, в последней фазе не осуществляется ясное разделение «внутреннего» и «внешнего», человеческая воля сводится к психологии и социологии. Постмодерн пошел еще дальше в позитивизации духа: предпочтение не отдается ни событиям, ни личностям. Все есть нарратив, изучая Евангелие или послание Будды, человек находится не ближе к Богу, чем изучая историю черногорской деревни или биографию какого-нибудь забытого пирата.
Секуляризация времени наложила тяжелый отпечаток на всю историю ХХ–го века. После Первой Великой войны началось интенсивное внедрение новейших мифов, но лекарство оказалось хуже болезни. Практическое применение тоталитарных фантазий вызвало обратную реакцию. Убой «священных коров» завершился гей-парадами и чернокожим в Белом доме.
В греческом мифе люди «золотого рода» стали духами, выявляющими добрые и злые деяния потомков. Но откуда мы, «железный род», знаем что такое хорошо и что такое плохо? Вопрос этот вечный, но мы подойдем к нему функционально. Обратимся, сперва, к теории Аттрактивности Гумилёва – «Положительным импульсом сознания будет только безудержный эгоизм, требующий для осуществления себя как цели рассудка и воли. “Разумному эгоизму” противостоит группа импульсов с обратным вектором. Она всем хорошо известна, как, впрочем, и пассионарность, но также никогда не выделялась в единый разряд. У всех людей имеется искреннее влечение к истине (стремление составить о предмете адекватное представление), к красоте (тому, что нравится без предвзятости) и к справедливости (соответствию морали и этике). Это влечение сильно варьирует в силе импульса и всегда ограничивается постоянно действующим “разумным эгоизмом”, но в ряде случаев оказывается более мощными приводит к гибели не менее неуклонно, чем пассионарность. В сфере сознания оно как бы является аналогом пассионарности, и следовательно, имеет тот же знак. Назовем его аттрактивностью (от лат. attractio – влечение). Природа аттрактивности неясна, но соотношение ее с инстинктивными импульсами самосохранения и с пассионарностью такое же, как в лодке соотношения двигателя (мотора) и руля. Равным образом соотносится с ними “разумный эгоизм” – антипод аттрактивности».
Так куда должно направить руль человечество? Всем совершенно ясно и сегодня, как было ясно и сотни лет назад – к Истине, Красоте и Справедливости. Но весь урок Модерна свелся к тому, что нет монополии на Истину, а справедливость и красота, построенные на лжи, опасней самой лжи. Постмодерн отменил аттрактивность и сменил курс человечества на «разумный эгоизм». К черту истину, красоту и справедливость – пусть торжествуют оппортунизм, гламур и удача.
Категории мифа и религии
Гумилёвские векторы Аттрактивности слишком явно напоминают о проблемах разбираемых Кантом в его трех «Критиках» – рационального познания, этическокой практики и эстетического чувства. Хотя теории Гумилёва это скорей миф, чем наука, но для философии миф первый и любимый предмет. Платонизм и весь идеализм возникли как преодоление вещности мифа. Попробуем преодолеть вещность теории этногенеза.
Красивый и эффективный категориальный анализ это вершина философской науки, он равносилен открытию новой физической теории. Выстроив категории, которые использовал немецкий идеализм, в стройную систему, Гегель произвел фурор. Придав Воле характер фундаментальной категории и уравнивав все способы представлений, Шопенгауэр открыл путь восточной мудрости на запад. Хайдеггер мечтал изобрести новый категориальный язык, а аналитическая философия свести все к математике, сократив число категорий до минимума. История философии это история категорий.
Неокантианское развитие философии свело понятие «категории» к понятию «функция». Все наши представления о мире это результат деятельности категорий, этаких мясорубок, перемалывающих плоть реальности в фарш сознания. Шеллинг, Гегель и Шопенгауэр распространили «категориальные операторы» за пределы индивидуального мышления, превратив Мир в Представление Абсолютного Духа. То, что Фейербах заменил дух материей, сути объективного идеализма не изменило, творящее начало было гипостазировано в «силах природы», что было шагом назад, с точки зрения диалектики мифического мышления.
В свое время Кассирер и Лосев определили категорию Мифа, как особый способ организации бытия. Мифический пласт обнаруживается во всех формах мышления и его главный признак овеществление образов. Культура – это Миф и его воплощение. Миф не ищет связей, Миф их наделяет плотью, как гончар наделяет горшок глиной – весну приносит ласточка, удачу планета Юпитер, тепло это флогистон, темперамент сочетание жидкостей в организме. Причем Миф вовсе не аллегория ибо в мифическом мышлении ничего другого кроме Мифа нет.
Если рациональное познание анализирует и синтезирует, то мифическое сплавляет. «Мифологическое мышление предстает «конкретным» мышлением в собственном смысле слова: к чему бы оно ни прикоснулось, сразу же испытывает своеобразное сгущение (Konkretion), срастается вместе. Если научное познание стремится объединить четко различаемые элементы, то мифологическое созерцание соединяет так, что соединяемое совпадает. Вместо единства соединяемого — как синтетического единства, то есть единства различного — получается вещная неразличимость, единство одного и того же» (Ernst Cassirer Das mythische doiken)
Схема трех ступеней, закон «trois etats» Конта не проясняет имманентный механизм возникновения религии. Кассирер утверждает, что постоянному конструированию мифологического мира соответствует постоянное стремление выйти за его пределы. Каждая религия в своем развитии достигает точки, где она должна оторваться от своего мифологического основания и выйти в мир идей. Идеальность религиозного не только низводит миф на уровень бытия более низкого порядка, но и обращает эту форму отрицания также и против материальных объектов – идолов.
Религиозное сознание остается отмеченным тем, что в нем конфликт между идейным содержанием и мифическим выражением этого содержания никогда не затухает. Проблема религии смыкается при этом с проблемой языка. Все творение становится постоянной речью творца к твари через тварь. Идеальный Логос не может удовлетворить желания познать «истинную реальность». Целью религии становится бесконечное движение человека к Богу. Но есть все же точка, где мир трансцендентного «смысла» и мир эмпирической действительности соприкасаются. Это образ Героя-Спасителя.
Этнос как субъект политической теории
Теория Тойнби связывает момент рождения цивилизации с «вызовом», который среда бросает людям. Если люди находят удачный «ответ», то его начинают хранить и передавать. Такой ответ можно описать и как «план спасения». Вообще, мотив спасения крайне важен для социума, уверенность в том, что «свои не продадут» основа нормальной жизни, даже в тяжелые времена. Более того, любое государство и любая идеология обязаны играть роль спасителя. Большевики спасали бедных от богатых, нацисты спасали Европу от большевиков и немцев от евреев, сионисты евреев от немцев, англичане спасали империю, французы эльзас-лорен.
Но всегда ли «вызов» приходит из вне? Хайдеггер определял Бытие, задающее вопрос о бытии как Dasain, а «хлопоты о бытии» как das Man. В понятии марбуржца-функционалиста Кассирера Традиция это не более чем автоматическое следование алгоритму и ритуалу. Но если вспомнить, что без пассионарного толчка нет и этногенеза, то становится понятной связь между пассионарностью и Dasain. Гумилёв, интуитивно, числил пассионарность мутацией, вырывающей пассионария из рутины эгоизма, но повышающей риск гибели. Более того, обилие пассионариев не объединенных общей доминантой губительно для этноса. Если реальное спасение не требуется, а напряжение внутри социума растет, то возникает промежуточная между вещным мифом и абстрактной религией категория – «Аттрактивный Миф». «Аттрактивный Миф» это категорический императив для этноса, порожденный коллективным Dasain и затухающий в коллективном das Man. Этнос есть способ трансляции «Аттрактивного Мифа» или «Мифа о золотом роде» в будущее. Кассирер утверждает, что исторически из Мифа выделяются язык, наука, искусство, религия, право, ремесло и техника. Но, продолжая сгущать реальность, спросим – кто есть носитель конкретного мифа? Кто пользуется конкретным языком, искусством, религией, правом? Ответ однозначен – этнос, носитель «Аттрактивного Мифа».
Даже если «Аттрактивный Миф» походит на Логос, даже если религия или идеология носили в момент создания суб-этнический, ино-этнический или супер-этничический характер – этнос придаст религии или идеологии собственную форму. Православие станет русским, марксизм – ленинизмом. Часто Аттрактивный Миф очень прост и обозначается именем героя-основателя – Александр, Цезарь, Чингиз, Шамиль, Ататюрк. Заметим, что по Гумилеву все эти герои – пассионарии, по Ницше – сверхчеловеки, по Хайдеггеру – воплощенный Dasain. Они актуализация Мировой Воли в историческом представлении, ее сакральное начало этноса, твердая точка соприкосновения мифоса и логоса – Аттрактивный Миф.
Космополитизация местных элит и деградация национального государства не оставляют места модерным субъектам политического действия. Миром начинает править глобальная сеть корпораций, ведомая исключительно рефлексом прибыли. Причем этот рефлекс абсолютно не связан с личностями тех или других менеджеров или владельцев акций, или политиков. Просто «фактором порядка», организующим глобальную сеть, является его величество Капитал. Мифическое сознание овеществляет эту абстракцию монструозными ##дами, толстыми буржуями, коварными масонами или просто происками Сатаны.
Капитал это принцип распределения прибавочного продукта с положительной обратной связью – больше ресурса получает тот у кого уже есть больше ресурса. Системы с положительной обратной связью крайне неустойчивы, как перевернутые пирамиды. Капитал очень хорошо стимулирует активность индивидуумов, но очень плохо действует на социум. Модерн выразил это противоречие социальными и национальными революциями. Но если раньше Капитал был привязан к личностям капиталистов, то сегодня он уже вышел из под их контроля, «невидимая рука рынка» делает все сама.
Глобалисты предлагают решить все проблемы созданием мирового правительства, антиглобалисты хотят разрушить всю мировую экономику. Обе альтернативы возможны, но малоприятны. Способно ли человечество дать «ответ» на «вызов» брошенный ему Капиталом. Возможен ли глобальный «Аттрактивный Миф» кроме исламского фундаментализма, коммунизма или Пан–Атлантизма.
Анализ категории этноса показывает реальность этической альтернативы как Капиталу, так и космополитизму. Космополитическим мегаполисам и корпоративным монстрам каждый народ должен выставить свой Dasain, своего Спасителя, каждый народ должен поверить в предлагаемый Спасителем Аттрактивный миф. Цивилизационные границы, очертания континентов и системная логика управления диктуют различные вариации этого Мифа, но, очевидно, что в его основе должны находится Истина, Красота и Справедливость, а носителем его станут этносы.
Александр Волынский, Мезоевразия