Концепция «этносословий» в евразийском дискурсе

Рецензия на книгу: Вахитов Р.Р. Национальный вопрос в сословном обществе: этносословия современной России: сборник статей. М.: Страна Оз, 2016.– 224 с.

1. Дискуссия вокруг проекта Закона «о российской нации»

В последнее время в научном и экспертом сообществе актуализировались дискуссии вокруг вопроса о формировании современной российской нации. Начало этому было положено на заседании Совета по межнациональным отношениям в Астрахани 31 октября 2016 г., на котором бывший руководитель Миннаца Вячеслав Михайлов предложил разработать Закон «О единстве российской нации и управлении межэтническими отношениями». Позднее он пояснил, что цель принятия нового законопроекта заключается в том, чтобы «на высшем уровне закрепить понятие российской нации как «политического согражданства» и определить цель развития государства». Основным же мотивом для его разработки стало отсутствие понятия «российская нация» в Конституции РФ, где использован термин «многонациональный народ». По мнению В. Михайлова, новый закон мог бы обозначить «общегосударственную линию» и расшифровать сам термин «российская нация» не только в качестве гражданской нации, но и «особого вида цивилизации». При этом предполагалось, что понятие нации будет носить чисто политический характер, без какого-либо этнического наполнения.
Присутствовавший на заседании В. Путин поддержал данную инициативу и поручил президиуму совета подготовить законопроект до 1 августа. Однако последовавшая вслед за этим широкая общественная дискуссия, критические замечания со стороны научного сообщества, привели к тому, что от первоначального варианта идеологи данного проекта были вынуждены отказаться. Теперь вместо закона о единой российской нации будет разработан закон «Об основах государственной национальной политики». Как пояснил позднее руководитель рабочей группы по подготовке концепции законопроекта и один из его главных инициаторов академик Валерий Тишков, это вызвано «неготовностью общества воспринять идею единой нации».

Дело в том, что концепция «российской нации» сразу подверглась критике со стороны различных, во многом противоположных, лагерей российского общества. Так, по мнению одного из идеологов современного русского национализма Егора Холмогорова, последствия такого закона будут только негативные. «Ни к чему хорошему это не приведет, – заявил он в одном из интервью, – у нас в Конституции записано, что Россия – многонациональная страна, где множество наций, и среди них – русская, которая это государство создала, и существуют другие, которые, с разной степенью добровольности, в состав его вошли, существуют определенные отношения между ними: и национальные автономии, и процессы ассимиляции, и, к сожалению, проявления сепаратизма, когда в 90-е русских убивали, а сейчас – мягко выдавливают из некоторых регионов. И сейчас единственное, на чем может строиться государство, – это то, что абсолютное большинство жителей абсолютного большинства регионов – русские, будь то бывший немецкий Калининград или некогда японский Южно-Сахалинск. Фактически предлагается: давайте все свалим в один котел, объявим его российской нацией, и будем ее строить. Но непонятно, на какой основе ее строить – чисто логически, строить надо на русской основе, как на основе большинства населения, а если на какой-то нейтральной, – то существует опасность, что русских искусственно отделят от корней».
Против принятия закона неожиданно выступила и Русская православная церковь. Руководитель синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Владимир Легойда, выступая на заседании рабочей группы, отметил объединяющую роль русского народа, языка и культуры. Кроме того, закон о «российской нации», по его мнению, будет противоречить концепции «Русского мира», который объединяет всех русских, а не только тех из них, кто живет в России.
На закон «о российской нации» негативно отреагировали и в национальных республиках РФ. В частности, Глава Дагестана Рамазан Абдулатипов заявил, что такой закон «в природе существовать не может», поскольку формирование наций – «объективный исторический процесс», а закон лишь регулирует общественные отношения. Взамен он предложил разработать «меморандум о российской нации, декларацию, комплексную программу развития межнациональных отношений», отметив, что формирование российской нации не отменяет самобытность других народов РФ. Депутат Госсовета Чувашии Виктор Ильин подготовку закона расценил как попытку нарушения 3-й статьи Конституции РФ, гласящей, что «носителем суверенитета и единственным источником власти в РФ является ее многонациональный народ». Против закона выступил и глава комитета Госсовета Татарстана по образованию, культуре, науке и национальным вопросам Разиль Валеев, заявивший, что правовая база для национальной политики в РФ уже существует.
То есть фактически сразу после «вброса» идеи о «российской нации» со стороны русских зазвучали требования принять аналогичный закон о русском народе, а со стороны национальных республик – не ломать существующую ситуацию и не трогать их этническую идентичность.
В итоге один из членов рабочей группы по подготовке проекта закона, известный российский этносоциолог, сотрудник Института социологии РАН Леокадия Дробижева поставила своеобразную точку в этом вопросе. Она так пояснила данную ситуацию: «изначально речь шла о проекте об укреплении гражданской нации и вдруг всплыла тема закона о российской нации». «Я считаю, что закона о нации быть не может. Нация формируется столетиями. Коллективная ментальность и историческая память не регулируются законодательством. И мы изначально говорили о том, что закон должен называться или «Об основах государственной национальной политики» или «О единстве российской политической нации»» [1].
На этом фоне безусловный интерес вызывает вышедшая в конце 2016 года книга известного ученого, философа и идеолога евразийства Рустема Вахитова: «Национальный вопрос в сословном обществе: этносословия современной России» [2]. Она интересна прежде всего тем, что выдвинутая автором концепция этносословий, является одной из попыток по-новому описать и осмыслить суть и механизм исторически сложившегося этнического устройства Российской Федерации, поскольку начиная с 90-х годов большинство ученых-этнологов в этом вопросе (и не только они) фактически лишь переносили на Россию сетку понятий и парадигм, разработанных на Западе и отражающих реалии жизни народов Запада. Поэтому они, по мнению автора книги, и говорят о российских нациях, о национализме, о национальных государствах в составе России, о перспективе самой России как национального государства, о федерализме или унитаризме российского государства. В то время как ничего этого в России нет (а если и есть, то носит либо зародышевый, либо имитационный характер). Соответственно ни русские, ни другие народы России не являются, по мнению Р. Вахитова, политическими нациями в западном смысле слова, республики в составе РФ не являются государствами, федерализм и унитаризм существуют лишь в идеологической реальности, «прикрывающей настоящую, мало кем понятую и осмысленную социальную реальность» [2, с. 5].
Сам же Р. Вахитов в этом вопросе строит свою концепцию, опираясь на теорию «сословного общества» известного российского социолога С. Кордонского, который в свою очередь считает, что Россия в отличие от Запада является не классовым, а сословным обществом (в расширенном понимании этого слова). Когда в структуре российского общества преобладают не политически равноправные экономические группы (высший, средний, низший классы), а составляющие иерархию и зависящие от государства политические группы со своими привилегиями и обязанностями (служивые, обслуживающие и другие сословия) [3].
Конечно, оригинальная теория С. Кордонского не стала магистральной в российской социологии, однако позволила в конце «путинского десятилетия» (2010 г.) кардинально переосмыслить суть и вектор «неоконсервативного» характера сложившегося режима, поскольку навязанные в свое время либералами идеологические концепты явно не позволяли в тот момент адекватно описывать российскую специфику. Именно когда в общественном и научном дискурсе превалировали идеи о «развитии демократии в России», «гражданского общества» и проч., а фактически шло становление политической системы характерной для обществ традиционного типа, С. Кордонский одним из первых ученых-обществоведов в нашей стране указал в своих работах на данное несоответствие, положив, тем самым, начало целому направлению в отечественной социологии («раздаточная экономика» О. Бессоновой, «отходничество» Ю. Плюснина, «университет – как раздаточный мультиинститут» Р. Вахитова и др.).
И сегодня, когда группа ведущих российских ученых (этнологов и этносоциологов) вначале предлагает принять президенту закон о «российской нации», затем по разным причинам отвергает его, поскольку это, как выясняется, может привести к резкой политизации межнациональной сфере и т.д., то глядя на это невольно вспоминается призыв, брошенный в свое время С. Кордонским – стараться описывать российскую реальность исходя из того какая она есть, а не играя идеологическими штампами и метафорами.
В первой части книги «Нации и этносословия», речь идет о целом спектре вопросов связанных с национальной тематикой. В частности, помимо проблем теоретического и методологического плана, Р. Вахитов подробно останавливается на вопросах, связанных с национальной политикой в сословном обществе. К примеру, создание Федерального агентства по делам национальностей, автор считает одним из показателей коренного изменения национальной политики РФ, а также ответом на провальный курс, который проводился в 1990-2000 г. в этой сфере. Вахитов напоминает, что в начале 1990-х одним из министров по делам национальностей РФ был академик Валерий Тишков. И несмотря на то, что на своем посту он пробыл относительно недолго, он сумел предложить осмысленную и последовательную, но «малопригодную для России концепцию национальной политики, которая основывается на идеях одной из модных сейчас на Западе школ этнологии».
Концепция, которую разделяют и активно продвигают Тишков и его единомышленники и которая в конце 1990-х — начале 2000-х лежала в основе национальной политики РФ, это концепция гражданской нации. Согласно ей в России нет и не должно быть разных наций, так как нация это политическое сообщество, совпадающее с государством. Нация в России одна — российская гражданская нация. Каждый гражданин России — член этой нации, независимо от его этнической принадлежности (то есть россиянин русского, татарского, чеченского, бурятского или даже эфиопского и таджикского происхождения). Соответственно «национальная политика» — это просто политика, которую проводит государство. Никакого отношения к политике государства по отношению к этносам, проживающим на его территории, она не имеет. Этносы являются культурными, а не политическими сообществами. В такую парадигму вполне вписывались и ликвидация Министерства по делам национальностей, и ликвидация графы «национальность» в паспорте.
Однако, как считает Р. Вахитов, новая, соответствующая «мировым стандартам» национальная политика полностью провалилась. Идеи гражданской нации так и остались чуждыми и непонятными большинству населения России. Единственное, чего удалось добиться, так это активности чиновников, направленной на освоение нового ресурса, что, тем не менее, плохо способствовало созданию «гражданской нации» в нашей стране.
По замыслу российского реформаторского руководства 1990-х, которых направлял и вел академик Тишков как знаток очередной «самой передовой западной теории», граждане должны были проникнуться идеями гражданской нации и конституционного патриотизма и бросить заниматься интригами и войной за ресурсы, но не тут-то было. Как замечает автор: «Новые российские реформаторы, как и прежние, начиная с Петра I, убедились, что в России жизнь устроена совсем не так, как ее описывают западные книги. В результате пришлось вернуться к старой испытанной национальной политике, которая была опробована и в Российской империи, и в СССР, — государственному регулированию, для чего, собственно, и понадобилось Агентство по делам национальностей» [2, с. 12].
Далее, речь в книге идет об этносословиях в Российской империи и СССР. По мнению автора, Российская империя была служивым государством, которая решала стоящие перед ним задачи путем создания определенных сословий, то есть учреждением социальных групп, наделяемых правами и привилегиями для выполнения поставленных целей. Точно так же российское государство поступало по отношению к нерусским народам, земли которых входили в состав России в ходе расширения государства. Оно наделяло их определенными привилегиями, приравнивая их аристократию к русской, оставляя им начала самоуправления, вероисповедальные права, отдельные привилегии.
Даже после судебной реформы Александра II на Кавказе легально действовали шариатские суды, в Средней Азии делопроизводство велось на тюркском языке, а мужское население не призывали в императорскую армию. Разумеется, привилегии предполагали обязанности, самой главной из которых была лояльность.
Таким образом, считает Р. Вахитов, «российское государство еще до революции стало создавать на базе нерусских народов империи этносословия с определенным набором прав и обязанностей. Это было способом обеспечения лояльности, управления этими народами без отправки туда большого количества русских администраторов, возложения на эти народы определенных имперских обязанностей». Фактически «этносословность была политической технологией, которая заставляла целые народы служить российскому государству» [2, с. 14]. Следовательно, дореволюционное российское общество в этническом измерении представляло собой совокупность этносословий, каждое из которых имело свое служение и свои привилегии. Над ними возвышалась полиэтничная элита, создававшаяся не по этническому, а по идеологическому принципу [2, с. 15].
Как считает автор книги: та же система возродилась после революционных потрясений в СССР. Официально Советский Союз был федерацией национальных государств, имеющих свои собственные органы управления (Верховные Советы республик). Эти республики имели все второстепенные признаки суверенитета — национальные языки, гимны, флаги, а две из них, Украина и Белоруссия, наряду с СССР были даже членами ООН. Тем не менее, они были лишены главных государствообразующих черт.
В действительности, по мнению Р. Вахитова, республики СССР были не национальными государствами, каковыми себя декларировали, а провинциями унитарно управляемой сверхдержавы, на территории которых проживали титульные (и иные) этносословия. Эти этносословия обладали определенными привилегиями, в том числе правом на квоты представительства в республиканских государственных органах, на квоты при получении образования, на государственную поддержку их национальных языков, культур и т. д. Однако условием получения привилегий были обязанности, первой из которых была политическая лояльность [2, с. 16].
Сепаратизм регионов после распада СССР Р. Вахитов объясняет тем, что в условиях кризиса центра «их права были значительно расширены, а обязанности перед федеральным центром минимизированы. Фактически они стали хозяевами в своих национальных республиках и перестали выполнять свою функцию служения. В результате государство вернулось в сферу национальных отношений с твердым желанием навести в ней порядок и поставить происходящие там процессы под свой контроль.

2. «Советские нации» и теория Бенедикта Андерсона

Отдельно в книге уделено внимание вопросу: были ли в Советском Союзе нации, на чем особенно настаивают современные российские конструктивисты. На примере анализа теории Бенедикта Андерсона Р. Вахитов показывает, насколько ошибочно была интерпретирована данная концепция сторонниками конструктивизма в России. Как тонко он замечает: «отечественные сторонники этноконструктивизма зачастую не очень внимательно читают труды основателей этой теории, если позволяют себе говорить о советских или российских нациях, нациестроительстве в СССР и в России и тому подобных вещах» [2, с. 20].
К примеру, известно, что перевороты, произошедшие в Европе Нового времени – от научно-технического до политико-идеологического, – разрушившие их традиционное общество вынудили европейцев искать новые типы идентичности, что в конце концов и привело к воображению наций. Решающую роль при этом согласно Андерсону сыграл печатный капитализм – все более расширяющийся рынок изданий на национальных языках, сформировавший многотысячные аудитории. Две новые разновидности изданий – роман и газета – создали новую форму восприятия времени, позволявшую вообразить одновременное сосуществование людей в гомогенном времени, и новую форму сопричастности – горизонтальное товарищество. Это предопределило возникновение наций [2, с. 22].
Как пишет Р. Вахитов, российские сторонники теории Андерсона сделали из этого простой вывод: в СССР начала 1920-х большевики стали создавать литературу, печать, книгоиздание на языках нерусских народов бывшей империи (причем если народы не имели литературного языка, то его создавали академические ученые по специальному заказу советского государства). Таким образом якобы и возникли советские нации, которым были предоставлены свои республики и округа. Принципиально эти нации от наций Запада, по мнению наших конструктивистов, ничем не отличаются, разве только их государства были ущемлены и лишены подлинных прав субъектов федерации, декларированных в законах. Однако при этом они забывают, что Б. Андерсон говорит о трех условиях, которые препятствуют воображению наций.
Как справедливо отмечает Р. Вахитов: «Условия эти настолько фундаментальны, что без них даже наличие издаваемой литературы и газет на национальных языках (где воспроизводилась свойственная эпохе наций одновременность) не приводит к воображению наций, а если нечто и воображается, то это другие сообщества, а не нации» [2, с. 23].
Первое условие касается наличия или отсутствия сакрального языка, связывающего представителей интеллектуальной элиты, имеющих разное этническое происхождение. В СССР подобную функцию выполнял русский язык. Р. Вахитов отмечает, что «он воспринимался как язык коммунистической идеологии, которая в Советском Союзе и во всем мире реального социализма была не столько светской политической идеологией, сколько гражданской квазирелигией. Всю историю СССР русский язык оставался официальным языком партии». «Функционеры партии в союзных и национальных республиках обязаны были говорить по-русски, а незнание русского языка фактически закрывало карьерный рост. Наиболее это было заметно в азиатских республиках СССР, в частности в республиках Средней Азии. Так, Л. Бляхер в своем исследовании этнического аспекта жизни советского и постсоветского Душанбе отмечает, что таджики, жившие в этом городе, воспринимали русский как язык цивилизации и культуры, модернизации и современности и потому стремились приобщиться к нему. Эта ситуация сохраняется и сейчас, в постсоветские времена: русский остается языком науки и техники, ведущим языком СМИ, языком супермаркетов, кофеен и т. д.» [2, с. 23].
Кроме того, советская власть заботилась о развитии и даже создании литератур нерусских народов СССР, но философии на национальных языках не было, а если у некоторых народов до революции уже имелись зародыши философских традиций, то они безжалостно выкорчевывались в ходе кампаний по борьбе с «буржуазным национализмом». Все философы Советского Союза, независимо от того, кем они были по этническому происхождению и где жили — в РСФСР или национальных республиках, — писали свои работы и общались на встречах, конференциях и круглых столах на русском языке. Русский язык для советских философов выполнял ту же роль, что и латынь для философов-схоластов средневековой Европы [2, с.24].
Другими словами, развитие языков нерусских народа СССР происходило лишь до тех границ, за которыми начиналась сфера «сакрального» языка.
Второе условие, указанное Андерсоном, касается принципа государственного управления. Вкратце, как пишет Вахитов, его суть в том, что в национальном государстве власть опирается на поддержку населения, выраженную, например, в форме голосования на выборах или на референдуме. Причем связь между национальным государством и демократией фундаментальна: идеология национальных государств, национализм, видит одно из главных предназначений института государства в выражении воли нации.
Как пишет автор: «Ситуация в СССР и в этом плане напоминала средневековую донациональную Европу. Несмотря на то, что формально в СССР была демократия (власть по Конституции принадлежала Советам, и даже проводились выборы), фактически власть принадлежала вождю партии, который наделялся сверхчеловеческими способностями».
В итоге Р. Вахитов приходит к выводу, что два из трех условий, которые Андерсон считал препятствовавшими образованию наций, в СССР присутствовали. В то же время, как он пишет, в СССР выпускалась обширная литература на национальных языках (в том числе и газеты с журналами, и беллетристика, так что третье условие Андерсона, которое касалось формирования восприятия одновременности под воздействием литературы, тоже наличествовало). В каждой союзной, да и автономной республике было крупное государственное книжное издательство, выпускавшее литературу на языке титульного народа республики, а также на языках других народов республики, имевших значительную численность. Как замечает Р. Вахитов: «Казалось бы, перед нами полная аналогия с «печатным капитализмом» на Западе, а значит, и в СССР были созданы «читательские миры», ставшие основой для воображения наций. Но переносить ситуацию Западной Европы на СССР невозможно именно потому, что в СССР не было одной из составляющих этой формулы – капитализма» [2, с. 27].

3. Евразийская империя как альтернатива этническому и гражданскому национализму

Обращается в своей книге Р. Вахитов и к проекту создания гражданской нации, который давно и настойчиво предлагают для России определенные идеологи и политики. В гражданском национализме они видят панацею — своего рода универсальное лекарство, которое избавит нас от всех проблем в области национальной политики. Вместе с тем большинству граждан России, как считает автор, все эти рассуждения о гражданском национализме и гражданской нации почти ничего не говорят. В России до сих пор мало кто четко представляет, что такое гражданская нация и гражданский национализм, а термин «нация» употребляется как синоним термина «народ»; в свою очередь национализм воспринимается как род ксенофобии.
Сам же Р. Вахитов предупреждает, что говоря об этих вопросах нужно различать два вида национализма как идеологии, обеспечивающей единство нации, — этнический и гражданский. В первую очередь они отличаются пониманием самого феномена нации.
Этнический национализм предполагает, что нация — это сообщество людей, которые объединены общими происхождением, языком и культурой, особенностями коллективной психологии (национальным характером). Иными словами, здесь слово «нация» употребляется примерно в том же значении, что и слово «этнос».
Целью нации этот вид национализма считает создание и сохранение своего собственного национального государства. Такое государство существует для удовлетворения жизненных потребностей одного государствообразующего этноса, представители других этносов могут быть формально равноправными, но они остаются этническими меньшинствами, права которых в реальности вторичны по отношению к правам титульного народа.
Альтернативный гражданский национализм, напротив, рассматривает нацию не как этническое, а как политическое сообщество, как тот самый абстрактный «народ», который является источником суверенитета по конституции любого демократического государства. Здесь слово «нация» употребляется в ином смысле — как синоним слов «государство», «гражданское общество». Именно этот смысл подразумевается, когда говорят о национальных интересах Франции или Америки, о национальной экономике России и т. д. При этом этничность членов данного народа согласно декларациям гражданских националистов роли не играет. На современном Западе (в Западной Европе и в США) господствует именно второе понимание нации. Когда в нынешней Франции говорят о французах, то имеются в виду вовсе не этнические французы, а просто граждане Франции, которые по своей этнической принадлежности могут быть алжирцами, арабами или русскими
Однако Р. Вахитов альтернативу «этнический или гражданский национализм» считает ложной. По его мнению, они «представляют собой не противоположности, а две стадии развития одного и того же феномена. Гражданский национализм имеет своим базисом национализм этнический и не может без него существовать» [2, с. 109]. Следовательно, проповедь гражданского российского национализма встречает у представителей нерусских этнических групп в России такой же отпор, как и проповедь этнического русского национализма. Это вполне естественно: с точки зрения интересов нерусских народов России принципиальной разницы между проектом русского этнонационализма и российского гражданского национализма нет, второй лишь является смягченным вариантом первого.
Настоящей же альтернативой проектам и этнического, и гражданского национализма является, по мнению автора, имперский проект.
При этом в качестве образца Р. Вахитов рассматривает империю традиционного типа (куда он относит и Россию), которая, по его мнению, имеет как минимум три фактора, и которые выгодно отличают ее от нации, как этнической, так и гражданской; делают привлекательной, особенно для небольших народов, обреченных на ассимиляцию и уничтожение в случае реализации националистического проекта больших народов.
Во-первых, империя не предполагает ассимиляции входящих в нее народов (иначе империя превратится в нацию, то есть культурно гомогенное пространство).
Во-вторых, в империи традиционного типа, где политическая элита наднациональна, нет такого существенного неравенства этнических групп, как в нации, где независимо от того, этническая это нация или гражданская, есть одна титульная этническая группа, язык и культурные ценности которой являются официальными, государственными, — и все остальные, которым отведена роль этнических меньшинств.
Наконец, в-третьих, империя, предоставляет входящим в нее лояльным этническим группам возможность вести самобытный образ жизни, подчиняться своим исконным законам и традициям, во всяком случае в той мере, в какой это не противоречит законам империи.
В итоге Р. Вахитов приходит к заключению, что Россия сотни лет простояла как государство, где сосуществовали более сотни разных народов, «именно потому что она была империей традиционного типа (как бы она ни называлась официально). И сейчас нужно не ломать империю, а восстанавливать ее, поскольку «наша империя больна, лишена своего стержня — имперской идеи, деформирована западническими институтами и стереотипами. Только сообща русский народ и другие народы нашего государства могут выйти из этого кризиса, а единство их возможно только в рамках империи. И наоборот — любой националистический проект, как этнический, так и гражданский, приведет к их разрыву и медленному умиранию поодиночке» [2, с. 119].

4. Этносословия в Республике Башкортостан

Одной из главных положительных сторон книги Р. Вахитова об этносословиях является то, что в ней на реальном примере (башкирах и Республике Башкортостан) показан механизм функционирования и институализации этносов России.
Как считает Р. Вахитов, теория Кордонского позволяет рассматривать народы (и прежде всего так называемые титульные этносы) как этносословия. Этносословиями он называет «этнические группы, которые являются сословиями в том смысле, какой вкладывает в этот термин С.Г. Кордонский, то есть которые получают от государства определенный ресурс (как правило, в виде набора привилегий) и взамен обязаны выполнять определенные государственные повинности (иногда символические, иногда реальные)» [2, с.123]. При этом этносословия следует отличать от этносов; так, русские в СССР были этносом, но не были (во всяком случае в центре) этносословием, потому что не имели привилегий, данных государством.
Существование этносословий, по мнению автора книги, является традиционным для России. В аутентично-сословном российском обществе, каковым была Российская империя, права и обязанности этносословий были оговорены в законе. В Российской империи все народы делились на природных подданных империи и инородцев, а инородцы, в свою очередь, — на оседлых, кочевых, бродячих инородцев, сибирских инородцев, инородцев Туркестанского края и т. д. Их жизнь регулировал Устав об управлении инородцев, изданный в 1822 году.
В Советском Союзе этносословия существовали негласно. Как это было на практике Р. Вахитов показывает на примере типичного титульного этноса национальной автономной республики РСФСР — башкир в БАССР.
Победа большевиков над белыми в период Гражданской войны во многом стала возможной за счет компромисса между советской властью и умеренными националистами (национал-коммунистами) из среды нерусских народов. Ярким примером такого компромисса стал договор между Башкирской республикой, возглавляемой Заки Валидовым, и Советской Россией В.И. Ленина. Сами башкирские националисты взаимоотношения с российской властью мыслили как федеративные, однако на деле в Советской Башкирии к 1930-м годам окончательно сформировалось этносословие башкир, которое существовало на всем протяжении советского периода и продолжает, по мнению автора, существовать и теперь [2, с.125].
Р. Вахитов выделяет пять ресурсов, которые получили от государства башкиры, что в свою очередь позволяет говорить о них как о советском этносословии. Это – право на пользование родной башкирской землей и право на развитие своей культуры. Еще один ресурс, который полагался в советское время башкирам как этносословию, автор условно называет «дружбой народов». Имея в виду государственную идеологическую поддержку башкир, создание в рамках официальной пропаганды положительного образа башкирского народа и олицетворяющих его героев.
Далее, право на создание национальных моноэтничных вооруженных формирований. Это право даровалось только в случае большой оборонительной войны (в мирное время башкиры служили на общих основаниях в многонациональных воинских частях). Примером является создание знаменитой башкирской кавалерийской дивизии в годы Великой Отечественной войны.
Наконец, одним из главных ресурсов, дарованных советским государством башкирам, был административный ресурс. Пропаганда представляла это как осуществление права башкирского народа на самоопределение, которого башкиры были лишены в дореволюционный период. Речь шла о праве башкир занимать определенные должности в партийном и советском аппарате.
Как считает Вахитов существование этносословия башкир преследовало следующие цели, весьма выгодные для советского государства: 1) развитие культуры неславянских народов, подвергавшихся дискриминации при царском режиме, что соответствовало пропагандистской саморекомендации советского государства как освободителя народов империи; 2) обеспечение межнационального мира и согласия за счет ресурса дружбы народов; 3) обеспечение лояльности нерусских народов, и прежде всего их политических и культурных элит.
Интересно также, что разбирая идеологию башкирского национального движения, автор указывает на явное противоречие в их доктринальных установках, о чем, кстати говоря, писалось и ранее некоторыми местными учеными. А именно: что «идеология современного башкирского национального движения, которая и его сторонниками, и его противниками характеризуется как башкирский национализм, на самом деле лишена важных отличительных черт националистической идеологии» [2, с.139].
Сам же Р. Вахитов считает, что «Требования социального плана (повышение уровня благосостояния жителей башкирского села и т. д.) суть не что иное как запрос на обеспечение сословного служения». Требования же дать больше прав «титульному этносу» вплоть до государствообразующего статуса в условиях реализации регионального суверенитета фактически выражают стремление к расширению сословных привилегий. В конечном результате автор приходит к выводу, что: «Как бы то ни было, перед нами не программа политического национализма, а программа, выражающая интересы сословия [2, с.146].
Мысль небесспорная, но, на наш взгляд, имеющая право на существование. Во всяком случае парадоксальным образом высокий уровень общегражданской идентичности, по данным Л. Дробижевой [1], традиционно показывают такие республики как Татарстан и Башкортостан, хотя именно там в 90-е годы шли активные процессы суверенизации.
На значительном эмпирическом материале Р. Вахитов описывает как существует и современное башкирское этносословие в Республике Башкортостан. В частности, им выделены подсословия (учителей, ученых, госслужащих из башкир), включая их сословные корпорации. Отдельно рассмотрено положение этносословия русских в регионе, а также дано описание этносословия башкир РБ при помощи метода веерных матриц.
В итоге Р. Вахитов приходит к выводу, что как бы ни пытались конструктивисты доказать обратное – современные башкиры (как и другие титульные этносы автономных республик РСФСР) нацией западного типа так и не стали, поскольку нация западного типа предполагает культурную и политическую автономию. Башкиры же были и остаются этносословием модернистского типа, что с одной стороны предполагает хотя бы фрагментарное изобретение культуры, с другой – сближает такие этносословия с нациями).
Точно так же, по мнению автора, башкирская политическая элита не обладает полным самоуправлением, она инкорпорирована в российскую власть, занимает в ней лишь отдельные должности и обязана проводить на местах политику центрального руководства. Именно «поэтому все разговоры об этнократических режимах в нацреспубликах — такое же заблуждение, как и утверждение, что большевики создали «инородцам» национальные культуры» [2, с.189].
В целом во второй части книги автор достаточно убедительно и на большом фактологическом материале раскрывает поднятую проблему. Отставляя за скобками методологические вопросы, укажем, тем не менее, на ряд мелких исторических ошибок и спорных интерпретаций некоторых сюжетов касательно Республики Башкортостан. К примеру, говоря о правовой базе и негласной традиции закрепления за башкирами должности президента РБ, Р. Вахитов пишет: «С 1940—1950-х годов на эту должность назначались исключительно башкиры. Назначение в конце 1980-х сначала татарина Хабибуллина, а затем русского Горбунова привело к мощным националистическим выступлениям в Уфе, о которых в федеральном центре, вероятно, помнят до сих пор» [2, с.162].
Это, конечно, не совсем верно. Движение за суверенитет в БАССР, а точнее за статус союзной республики, стало формироваться по другим, более сложным причинам, а назначение Р. Хабибуллина первым секретарем Башобкома не сопровождалось протестными выступлениями. Кроме того, по национальности формально он был «башкир», но воспринятый местными элитами как «варяг» из центра в условиях распада советской системы быстро превратился малозначащую политическую фигуру. Кстати говоря, именно на этом фоне в башкирской элите и распространились слухи, что Хабибуллин «этнический татарин, сменивший свою национальную идентичность в карьерных целях», поскольку нарушение негласных правил советской имперской политики в этих вопросах могло стать весомым аргументом для смены руководителя национального региона. Но это, как раз и является ярким подтверждением верности многих положений концепции Р. Вахитова.

5. Заключение

Концепция этносословий Р. Вахитова, несмотря на некоторые методологические противоречия и нестыковки, обладает, на наш взгляд, значительным эвристическим потенциалом, поскольку дает возможность взглянуть на сложившуюся систему этнического устройства России под принципиально новым углом. И было бы серьезной ошибкой считать, что такой подход менее адекватен, чем, скажем, концепции и построения сторонников конструктивизма. Это в 90-е годы казалось, что Россия активно движется в направлении создания либерального государства, к проекту «гражданского общества и политической нации», а в гуманитарной науке в этой области в основном делался упор на изучение конституционно-правовой стороны сложных социокультурных процессов, протекавших в нашей стране (тематика связанная с федерализмом, государственно-правового развития, межсубъектных и договорных отношений и т.д.).
Однако с началом консервативных реформ В. Путина, укрепления вертикали власти, определенного поворота общества к полюсу традиционализма, для многих стало понятно, что и в сфере национально-территориального устройства Российской Федерации фактически вновь восстановились имперские принципы управления. Что возникала сложная иерархическая вертикаль характерная для обществ традиционного типа, в которой неформальные практики и договоренности продолжают доминировать над формальным правом. К сожалению, данная система еще очень слабо описана и изучена, а навязанный либералами в 90-е годы категориальный аппарат не только не способствует этому, но и блокирует создание целостной, научно-обоснованной имперской идеологии, которая бы более соответствовала реальности и евразийской сущности России.
Наиболее показательной в этом смысле является ситуация с Чечней, когда ее глава Рамзан Кадыров, казалось бы вопреки логике и собственным интересам, одним из первых выступил с инициативой отказаться от названия «президента» в национальных субъектах РФ. В то время как, скажем, элита Татарстана проявила в борьбе за этот символический атрибут автономности наибольшую активность. Хотя особого противоречия здесь нет: просто глава Чеченской Республики и «пехотинец Путина» прекрасно понимает, что конституционно-правовой статус и полномочия региона в действительности носят формальной характер, а у Чечни сегодня, по ряду причин, есть своя закрепленная ниша и положение в имперской иерархии. Соответственно он точно также может завтра выступить с инициативой отказа от федеративного устройства России и за переименование Чечни, к примеру, в «Губернию №20», поскольку это мало, а фактически никак не отразится на ее истинном положении.
Формально система имперского типа или традиционной империи более сложнее и уязвимее, чем унифицированная гражданская нация, поскольку требует постоянного поиска баланса в сфере национальной политики, соблюдения интересов федеральных и региональных элит, этносов и этнических групп. С другой – позволяет институционально поддерживать и сохранять полифонию народов Евразии, ее этнокультурное многообразие. Наконец, она является исторически обусловленной данностью, а значит попытки изменить ее радикальным образом (возникающие из-за слабого понимания принципов ее устройства и функционирования), могут в конечном счете привести к тому, что современная Российская Федерация лишь повторит судьбу СССР.

Кандидат исторических наук, сотрудник Центра гуманитарных исследований Республики Башкортостан А.М. Буранчин

Список литературы:

1. См. подробнее: Интервью руководителя Центра исследования межнациональных отношений Института социологии РАН Леокадии Дробижевой «Российской газете» // https://rg.ru/2017/03/28/sociolog-o-tom-nuzhen-li-v-rossii-zakon-o-rossijskoj-nacii.html
2. Вахитов Р.Р. Национальный вопрос в сословном обществе: этносословия современной России: сборник статей. М.: Страна Оз, 2016. – 224 c.
3. Кордонский С.Г. Сословная структура постсоветской России. М.: Институт Фонда «Общественное мнение», 2008.

Вам также может понравиться

2 Комментариев

  1. 1

    Победа большевиков над белыми в период Гражданской войны во многом стала возможной за счет компромисса между советской властью и умеренными националистами (национал-коммунистами) из среды нерусских народов. Ярким примером такого компромисса стал договор между Башкирской республикой, возглавляемой Заки Валидовым, и Советской Россией В.И. Ленина.
    +++++++++++++++++++
    А каковым примером является упразднение Уфимской губернии и расширении границ БССР
    ДЕКРЕТ ВЦИК «О РАСШИРЕНИИ ГРАНИЦ АВТОНОМНОЙ БАШКИРСКОЙ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ СОВЕТСКОЙ РЕСПУБЛИКИ» от 14 июня 1922 г.
    Этот документ, громогласно и безоговорочно объявляется документом образования БАССР. Оно конечно как-то так, венчалось этим документом образование этой автономии, однако, вместе с тем, есть некоторые вопросы, и есть даже некоторые но.
    Прежде всего, в соответствии со словами «В развитие и дополнение Соглашения центральной Советской власти с Башкирским правительством», возникает вопрос, а где подписи одной из этих сторон? Есть же только подписи центральной Советской власти.
    Ладно, нет таковых подписей, да, и ведь действительно, это же собственно декрет самой центральной власти, документ её деяний, её творчества. Однако всё же, что родило этот документ, это решение большевиков? А вот за последнее расписано очень множество «аргументов», причём один «правдоподобнее» другого. Например, во II томе «Очерков по истории Башкирской АССР» [12, стр. 203] это объясняется следующим образом: «Забота Коммунистической партии и Советского правительства о национальном развитии башкирского на¬рода и дальнейшем укреплении советской автономии Башкирии особенно ярко проявилось в расширении в 1922 г. границ БАССР за счет Уфимской губернии (подчёркнуто мной – И.Г.). В уездах Уфимской губернии про¬живала значительная часть башкирского населения, которое высказывалось за включение в Башкирскую республику» (кто считал, учитывал это, и тем более мнение преобладающего небашкирского населения губернии? — И.Г.).
    С таких слов, если закрыть глаза на фразу «за счёт Уфимской губернии» (ведь по смыслу получается за счёт всех народов населявших тогда губернию), впору бы и слезу пустить за объявленную сердобольность большевиков. Однако есть в продолжение этого речения и более прозаичные слова: «Кро¬ме того, в Малой Башкирии (читай Башкурдистан – И.Г.) почти не было городов. Центры кантонов размещались в селах и деревнях. Республика не име¬ла железных дорог, которые соединяли бы ее с внешним ми¬ром» (Там же).
    Практически, то же самое написано и в учебном пособии «История Башкирской АССР» [13, стр. 85], но более ярко и впечатлительнее в этом втором источнике выражено продолжение этого: «Между тем рядом была Уфимская губерния, где проживали и башкиры (подчеркнуто мной –И.Г.) Там имелась сравнительно развитая промышленность, и пролетариат. Были города, проходили пути сообщения и т.д.»
    Вместе с тем, прошло всего-то лишь только чуть более двух месяцев и результат этого творения, расширенный в границах АБССР взяли и вновь перекроили, причём существенно, и не только в границах, но значительно и в экономическом значении, были отрезаны преимущественно промышленные волости. И получается всё же так, что тот документ от 14 июня 1922 года никак не был последним венцом построения БАССР. И надо заметить, их последующих документов «кройки и шитья» большевиками БАССР, пусть и разной значимости, было ещё не мало, и, причём долго упражнялись большевики с этим.

    Примером является создание знаменитой башкирской кавалерийской дивизии в годы Великой Отечественной войны.
    +++++++++++++++++++++
    На территории БАССР во времена ВОВ было создано 10 дивизий, но разговоры как о Башкирской кавдивизии только о 112 (16)-ой.

    «С 1940—1950-х годов на эту должность назначались исключительно башкиры. Назначение в конце 1980-х сначала татарина Хабибуллина,
    ++++++++++++++++++++
    А предшественник Хабибуллина Шакиров Мидхат Закирович был башкиром?

  2. 2

Добавить комментарий

Ваш email не будет опубликован. Обязательные поля отмечены *

Вы можете использовать данные HTML теги: <a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <s> <strike> <strong>