С начала осени 2015 года конфликты между узбекскими и таджикскими военными формированиями на севере Афганистана грозят перейти в фазу полномасштабных боевых действий. Провоцируются они в основном представителями узбекской партии «Джумбиши Милли», возглавляемой являющимся вице-президентом страны Абдулрашидом Дустумом. В условиях Афганистана должность вице-президента во многом формальна, в реальности же действия партии Дустума, опирающейся на растущие среди узбеков и туркмен северо-запада страны пантюркистские настроения и на поддержку турецких спецслужб, угрожают выведением нестабильности у границ СНГ и Ирана на новый уровень. Конфликты между узбеками и таджиками в этом регионе, как и связи Дустума с Турцией не являются чем-то новым — таджикская группировка «Джамаати Исломи» и партия Дустума воевали между собой и в 1990-х, и уже в начале 2000-х. Дважды бежав из страны от талибов — в 1997 и в 1998 годах, генерал Дустум всегда находил пристанище и поддержку именно в Турции. Эти связи не просто сохраняются, но стремительно наращиваются сейчас.
* * *
Возникновение в начале 1990-х годов движения «Талибан» и вся последующая деятельность в этой стране и самого «Талибана», и утвердившихся к началу 2000-х на афганской территории разнообразных экстремистских и террористических групп неафганского происхождения, все это с точки зрения идеологической направленности и, особенно, при оценке мотиваций участников, чаще всего характеризуется с привлечением критерия религиозной радикальности. Религиозный фактор объективно играет в афганских процессах, как и на всем мусульманском Востоке, важнейшую роль, не являясь единственно главным.
Понимание того, что афганский конфликт для своего разрешения требует исключительно переговорных, а не военных механизмов, заставляет вспомнить и о том, что Афганистан — многонациональная страна. И главные причины многолетней войны, помимо глобальных, геополитических, внешних, нужно искать и в плоскости межэтнических противоречий, а не только в противостоянии сторонников радикального религиозного пути развития и приверженцев светских форм развития. Последний стереотип весьма распространен, но принципиально неверен, навязан международному общественному, да и экспертному, мнению и уводит в сторону от понимания реальных путей решения вопроса.
Не являясь единственно доминирующим противоречием в развитии афганского общества, этнический фактор, в то же время, играл и играет чрезвычайно важную роль, он содержит в себе чрезвычайно высокую конфликтогенность, особенно в случаях и в периоды общеполитических кризисов, стимулируемых, как правило, воздействием внешних центров силы.
Изменения этнополитического баланса и пуштунизация
Динамика изменений в этнической структуре населения Афганистана на протяжении примерно полутора веков оказалась достаточно высока. Важным итогом периода басмаческого движения и среднеазиатской эмиграции в Афганистан 1920-1930годов стал, например, тот факт, что численность непуштунских этносов значительно выросла, возникла потребность в адекватном юридическом закреплении произошедших изменений этнополитического баланса. Политическая система монархического феодального государства подобную возможность исключала, шло дальнейшее накопление противоречий в этнической сфере. Главный концепт правящей элиты в этой сфере опирался на мысль лидера младоафганского движения Махмуда Тарзи о том, что понятие «афганская нация» должно включать в себя все народы и народности, населявшие Афганистан. Предполагалось, что идея единства афганского народа базируется на идее единства всех исламских народов. Примат конфессионального над национальным предполагал и примат государственного над национальным. Каких-то концептуальных изменений во взглядах кабульской правящей элиты на национальный вопрос не происходило вплоть до Саурской революции 1978 года, хотя де-факто пуштунизация усиливалась, государственное все более превалировало над национальным. По-прежнему исключалась сама постановка вопроса о предоставлении какой-либо формы автономии для любого из непуштунских народов. Такой вариант решения национального вопроса — объединение всех народов и народностей на базе исторически сложившейся государственности под флагом унитарного Афганистана — был источником дополнительной напряженности в стране. Пуштунская колонизация афганского Туркестана, подавление хазарейского восстания 1890-х гг., восстания узбеков под руководством Мохаммада Исхак-хана в 1888 г., насильственное обращение нуристанских племен в ислам, — все это поддерживало перманентное состояние антипуштунских настроений среди национальных меньшинств Афганистана и толкало их на путь сепаратизма и восстаний в конце XIX в. и на протяжении всего XX вв. И это было естественным отражением характерной для афганского общества неспособности к унитаризму.
В то же время, по мнению ряда исследователей, этнополитический баланс афганского общества, начавший формироваться на рубеже XIX-XX вв., обеспечивался применением модели гегемонистского доминирования в сочетании с исторически установившимися, естественными механизмами интеграции и ассимиляции, что создавало условия для постепенного преодоления трайбалистских и этнических противоречий в процессе модернизации афганского национального государства. Этот эволюционный процесс был нарушен сначала политикой не лишенного националистического мировоззрения Мохаммада Дауда после переворота 1973 года. По мнению советского афганиста М.С, Слинкина, структура его «теории» не была строго очерчена, но в основном и во многом в более жесткой форме повторяла идеи, имевшие хождение при монархии: национализм, дух «афганства» и исторической пуштунской исключительности присутствовали в первых строках.
НДПА как катализатор политического многообразия партий Афганистана
Внедрение новых, идеологических и политических компонентов в жизнь Афганистана с приходом в 1978 году к власти НДПА подорвало основу традиционного общественно-политического устройства. С одной стороны, новый импульс получил процесс консолидации тех, кто прежде относился к этническим меньшинствам. В этой среде начинали оформляться прообразы политических структур и движений, объединенных по принципам территориальной общности, ориентации на определенного лидера и на определенную внешнюю силу, противостоянии той или иной угрозе, но лишь в редких случаях они не связывалась лишь с этнической принадлежностью. Перенимаемый советский опыт интернационализма не мог дать быстрого эффекта в условиях афганских реалий того периода. С другой стороны, это вызывало (чаще латентно) раздражение в пуштунской среде, не способствуя формированию кроссэтнических политических групп.
Впрочем, дифференциация по этнической принадлежности существовала и в антиправительственной среде. Например, лидер партии «Хезби Исломи» Гульбетдин Хекматиар был широко известен своим высказыванием: «Я сначала пуштун, а затем — мусульманин», ярый пуштунский националист, он, при этом, будучи выходцем с севера, никогда не был тесно связан с пуштунской племенной системой.
Внутренние противоречия после вывода советских войск
Ну, а еще более важной трансформацией всего сложного внутриафганского этнополитического баланса стала ситуация начала 1990-х годов. Первым, кто ощутил для себя необходимость восстановления пуштунского доминирования во всей политической системе, включая государственное управление и армию, был президент Наджибулла. Разочаровавшись в социалистической идеологии после вывода из страны советского военного контингента и фактического прекращения советской помощи, именно он начал предпринимать попытки, направленные на восстановление роли пуштунов в государственном управлении. Это не могло не вызвать контреакции со стороны этнических меньшинств.
Александр Князев и генерал Дустум
К апрелю 1992 года 53-я пехотная «узбекская» дивизия генерала Абдулрашида Дустума и дивизия исмаилитов Сейида Джаффара Надири являлись ключевыми элементами обеспечения безопасности кабульского режима на севере Афганистана. Отряды узбеков и исмаилитов контролировали район магистрали Хайратон-Саланг-Кабул, противостоя силам таджикского «Джамаати Исломи» («Исламское общество Афганистана», ИОА) Ахмадшаха Масуда из Панджшера и формированиям шиитско-хазарейской «Хезби Вахдат» (Партия исламского единства Афганистана, ПИЕА) из Бамиана. Сговор Дустума и лидеров шиитов с моджахедами обеспечил падение Кабула. Кабул был разделен на сферы влияния, контролируемые таджикскими, хазарейскими и узбекскими формированиями. Столь согласованные действия по захвату Кабула трех далеко не лояльных друг другу политических организаций национальных и религиозных меньшинств могли быть объяснены только одним — противодействием угрозе ренессанса пуштунского доминирования.
Узбекская община была едва ли не главным катализатором центробежных тенденций. В том же 1992 году в Мазари-Шарифе состоялся учредительный съезд Национального исламского движения Афганистана (НИДА, «Джумбеши Милли»), возглавленного генералом Абдулрашидом Дустумом. Выступая на съезде, он, в частности, отмечал: «Настало время для того, чтобы все народы Афганистана стали равноправными; хотим решить национальный вопрос в стране путем создания федерального правительства». Положение о будущем федеративном устройстве афганского государства вошло во все основные документы НИДА.
Симптоматично, что именно узбекской и хазарейской общинами — впервые в новейшей истории страны, ранее подобное происходило в далеких 1930-х годах — был актуализирован проект федерализации Афганистана, лидеры меньшинств разработали даже конкретный план раздела страны на четыре федеральные части. Идея федерализации может считаться своего рода индикатором этнополитического состояния афганского общества, возникая в периоды, когда пуштуны как государствообразующий этнос перестают быть военно-политической опорой государственной системы. Сепаратистские устремления Ахмадшаха Масуда и Абдулрашида Дустума, а также хазарейцев, независимо друг от друга, выражали две общие тенденции. Во-первых, усугубление свойственного Афганистану эгоцентризма этносов и регионов. Во-вторых, стал намечаться процесс консолидации интересов политических организаций, не заинтересованных в приходе к власти в стране основных (пуштунских) партий Пешаварского альянса и в реставрации пуштунского доминирования. Предстоящая смена власти создавала серьезную угрозу интересам национальных и религиозных меньшинств, что подразумевало выступление непуштунских организаций против восстановления целостности афганского государства. Однако в формальном плане итогом этого этапа этнополитического процесса стало избрание специально созванной в марте 1993 года «Шурой» (советом) президентом страны сроком на 18 месяцев Бурханутдина Раббани, главного лидера таджикского ИОА. Бурханутдин Раббани становится президентом ИГА, пуштун Гульбетдин Хекматиар — премьер-министром. Впрочем, этот компромисс почти не повлиял на межэтническую ситуацию в силу появления нового фактора афганской политики — движения «Талибан».
Движение «Талибан» как пуштунский ответ нацменьшинствам
Процесс разложения традиционного общественного строя и появление новых форм групповой идентификации и интеграции 1980-х — начала 1990-х спровоцировал мощное противодействие, воплощением которого и стало движение «Талибан». Абстрагируясь от внешнеполитических и общесоциальных факторов его возникновения, в этнополитическом плане образование движения «Талибан» можно рассматривать как симметричный ответ пуштунов, ранее доминировавших во властной элите афганского общества, на возникший политический вызов этнических меньшинств, но, что важно, уже без участия утратившей на тот момент свой политический ресурс традиционной пуштунской аристократии, имевшей некоторый опыт межэтнических компромиссов.
Такая оценка, в принципе, позволяет довольно логично вписать феномен талибов в качественно изменившуюся матрицу развития афганского общества, когда незавершенность процесса этнополитической идентификации и консолидации синхронизируется с переходом от традиционной позднефеодальной к модернистской раннекапиталистической формации. История религии свидетельствует, что не этнонациональные отношения приспосабливаются к религиозной системе, а, напротив, последняя приспосабливалась к ним. Подобный же синкретизм национального и конфессионального лежит, например, в основе давно известных явлений типа пантюркизма.
Ахмадшах Масуд и Александр Князев
Хотя сами талибы неизменно отвергали приоритет этнического начала в своем движении: «Так как движение «Талибан» состоит из моджахедов со всего Афганистана, люди образуют свои региональные объединения, и какой язык считается главным на этой территории, на том и говорят управляющие этим регионом. Не возлагается обязанность на талибов говорить на пушту только потому, что я говорю на нем: это очередная провокация со стороны Америки, ISI или террористов против нас», — заявлял мулла Мохаммад Омар. Тем не менее, анализ феномена талибов в социокультурном ключе позволяет оценить движение «Талибан» именно как асимметричный ответ на изменившиеся афганские реалии и в том числе — в сфере межэтнической ситуации. Наиболее остро это проявилось уже в период установления контроля талибов в северных провинциях страны, начиная с 1997 года, когда противостояние приобрело прямой межэтнический характер. Тогда же мулла Омар был вынужден пригласить к переговорам лидеров из традиционной пуштунской элиты — таких как Сегбатулла Моджадади, Наби Мохаммади, Юнус Халес и Сейид Ахмад Гейлани — для создания видимости складывания единого пуштунского фронта против непуштунской правительственной коалиции.
Стремление к консолидации, в том числе и с пуштунами, присутствовало и в правительстве Раббани. 12 августа 1997 года премьер-министром был назначен Абдур Рахим Гафурзаи, пуштун по происхождению, что имело принципиальное значение. 21 августа премьер-министр Абдур Рахим Гафурзаи погиб в авиакатастрофе в Бамиане. Другого пуштунского лидера подобного уровня не было и, таким образом, пропала последняя возможность придать антиталибской коалиции хотя бы формально общеафганский статус: этнический характер войны окончательно стал ее доминирующей оценкой на весь последующий период.
Продолжение следует…
Александр Князев
Gumilev Centre of Afghanistan