Нация без суверенитета

Виталий Трофимов-Трофимов о глубокой деградации института нации

Каждый раз возвращаясь к национальной проблеме, к проблеме национального государства, необходимо задавать себе вопрос: кто является носителем власти. И шире: кто обладает суверенитетом, чтобы в диалектически ассиметричном положении первым посылать управленческий сигнал.

Хотя кажется, что нация — это прогресс по отношению к природному состоянию человека (и само слово nation, образованное от слова «природа» — лишь фикция языка), с точки зрения обладания суверенитетом, нация находится в том же самом состоянии, что и неолитическая деревня с рассеянной ответственностью и отсутствием субъекта.

Одной из важнейших технологий, позволивших покончить с каменным веком и перейти к таким формам человеческой организации, которые бы намного превышали число Данбара, было изобретение действующего субъекта. Племена без вождей и племена с вождями (вождества) не позволяли ставить задачи, выходящие за пределы актуального выживания неолитической деревни. Вождь или шаман находились в цепи аудиотактильных контактов с членами племени и не могли отделить их от себя, отвечая на их запросы и порождая своим ответом вопросы новые. Кольцевое движение информации внутри племени включала в себя и вождя. Не было никакой возможности для проявления воли, то есть способности ставить препоны на пути движения этой информации.

С технологическим ростом появились и социальные возможности создавать препоны в движении информации, расчищать некое пространство, в котором может осуществляться поведенческий выбор, который мы и связываем с понятием воли. Это и есть основа суверенитета. Является ли основой суверенитета палка с набалдашником, специальный акт героизма или такая эзотерическая машина как бог – в любом случае вождь переставал обязательно реагировать за запрос племени и получал возможность менять течение информации в аудиотактильной цепи, навязывать, как мы говорим, свою волю.

Вся история с появления первых цивилизаций и до XVIII века – это история восхода субъектов.
Фамилии, учрежденные культурными героями, складывались в царства, королевства, империи, в которых были люди, определяющие направление развития той социальной машины, которую они строили. Именно поэтому они могли и имели право практиковать современный либеральный кошмар сосредоточения исполнительной, законодательной и судебной власти в одних руках. Если в твоих руках огромный развернутый в пространстве и времени проект, то ты определяешь по каким правилам он функционирует. Жалкое подобие этого субъекта еще встречается в экономике, на уровне главы фирмы, но во времена восхода наций из политики он уходит.

Если в царствах, королевствах и империях король или император — это суверен, более-менее односторонне направляющий развитие политического проекта, то в национальном государстве такая фигура уходит. Суверенитет рассредоточивается вместе с идущей с ней рука об руку ответственностью. Если сувереном до восстания инфраструктуры был конкретный человек или хотя бы правящая фамилия, то сегодня обычный гражданин показывает на полицейского, думая, что тот носитель суверенитета, полицейский — на своего начальника, начальник ГУ МВД – на министра МВД, министр на президента, а президент – обратно на обычного гражданина. «Наш народ источник власти, они меня выбрали, и я делаю то, что они от меня ждут». Кольцевое движение информации, в котором исчезает любая возможность построить плотину.

В целом общественное сознание переживает за отсутствие такой фигуры, которая сосредоточила бы в своих руках суверенитет. Заклинания о необходимости искать национальную идею – это разговоры из этой области. Но сама структура нации – как реагирующей сети с стандартными гражданами-узлами, наделенными равными правами и не имеющие сословных привилегий – противоречит тому, чтобы суверенитет вообще где-то мог сосредоточиться. И он бесконечно рассеивается вдоль всей сети. Суверен, появись он в случае какой-то исторической флюктуации, тут же рассеивается до состояния какой-то невразумительной «суверенной демократии».

Даже если в национальном государстве появляется человек, который попробует взять на себя ответственность за мир, основная претензия к нему будет заключаться в том, что он появился. Даже, казалось бы, президент, который олицетворяет всю полноту власти, на деле все больше и больше становится технической фигурой, подчиненной процедурам, законам, порядкам управления. И если он начинает вести себя определенным образом за пределами социальных институтов, законов и порядков, его уверенно обвиняют в недемократичности и авторитарности.

Если этнос, разросшийся мир, утративший создавшую его фамилию, еще помнит о субъекте, который действовал в истории, и движется в ту сторону, куда ее родоначальник (считающийся народным героем эпосов) проложил мифоритуальный коридор, то нация — это просто реагирующая сеть социально связанных граждан. У нее нет никакого направления, так как нет суверена, который мог бы это направление сформулировать.

Вместе с суверенитетом рассеивается и ответственность. Если в бедах народа можно было бы обвинить лендлорда, графа или даже короля, то теперь обвинения в адрес президента звучат довольно глупо.

Теракт в Петербурге. Виноват президент? Спецслужбы? Обвинения проходят мимо. Спецслужбы назначены президентом, они не виноваты. Президент избран нацией, он тоже ни при чем. Нацию сформировали предыдущие исторические проекты, разворачивающиеся в России. Они виноваты? Нет, потому что у них тоже были авторы.

Идя дальше по этой цепочки обвинений, мы придем к тому, что мы сами как сообщество атомарных индивидов, как нация, выдающая определенные типы электоральных ответов на электоральные сигналы, приучили террористов устраивать взрывы накануне выборов. И не только мы, а все нации вообще. Редкая страна не включает терроризм и теракты в электоральную повестку. Обвинение возвращается к нам самим, так как в этом контуре сигналов нет никакой плотины и никакого, соответственно, суверенитета. Воображаемый суверенитет есть, и он где-то среди граждан, но реального уже ни у кого нет.

Если у этноса есть вакантное место для субъекта, на которое может претендовать лидер общественного движения или один из древних родов, говорящих от имени этноса, то в нациях национальный лидер – это просто фикция. Идеальный лидер нации тотально неотличим от среднего представителя этой нации, как Джордж Буш или Ангела Меркель, и тотально несамостоятелен в выборе повестки дня. Как только по инерции он выпадает из сети сигналов (например, продолжает напирать на толерантность, как делал это двадцать лет, хотя Европу уже заполнили беженцы), его тут же начинают обвинять в том, что он больше не лидер.

Можно ли найти такую фигуру, которая бы сочетала историческое планирование и участие в контуре обмена информацией без создания волевых платин, как того требует национальная теория, неизвестно. И разные политические фигуры с разной эффективностью подходили к этому идеалу. Но в целом различие между этносом и нацией лежит именно в этой области.

Виталий Трофимов-Трофимов

Вам также может понравиться

Добавить комментарий

Ваш email не будет опубликован. Обязательные поля отмечены *

Вы можете использовать данные HTML теги: <a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <s> <strike> <strong>