О. Долинский «Евразийство»

Статья из эмигрантской казачьей газеты «Вольное Казачество»
Мировая война и, еще больше, революция застали Россию врасплох. И это несмотря на то, что царизм усиленно готовился (после 1910 г.) к неизбежному международному конфликту, а левая русская демократа считалась с революциею, как с неизбежным методом ликвидирования царского самодержавия …

Война и революция поэтому были естественно, сопутствованы разгромом России не только на политическо-государетненном фронте, но одновременно являлась синонимом краха всех довоенных русских идеологий. Вот почему массовая русская эмиграция, особенно же интеллигентского типа, очутившись в силу большевицкого переворота за рубежом, идейно оказалась совсем выдохшейся, а политически – без руля и без ветрил… В ее разноликих программах не было ничего положительного. Ее будущее было покрыто космического туманностью, полнейшей дезориентации… Она жила только ненавистью и отрицанием большевизма, чего конечно, очень мало для того, чтобы гарантировать себе какое-либо политическое завтра…

Исключением в этом отношении—сначала довольно интересным — был опыт своеобразной евразийской идеологии и движения …

Евразийство исторически оправдывалось довольно традиционною в известных кругах русской общественности — нелюбовью к Европе и к западной культуре вообще. Оно являлось попыткою создания собственного миросозерцания с определенным уклоном по направлению к Азии и с не менее определенным отклонением от Европы. В центре евразийского миросозерцания Россия мыслилась не только, как особый и самобытный культурный свет, но и как «особый географический мир».

К сожалению, с самого уже начала западная граница «евразийского континента» авторами ее слишком далеко продвигалась в направлении восточной периферии Европы — за счет Украины, национально и идейно принадлежность каковой к Евразии весьма сомнительна. Западная граница Евразии — «по Неман, Западный Буг, Сан и устье Дуная» — это политическая гипербола, культурно— анахронизм, а национально — парадокс в наше время господства лозунга национального самоопределения …

Главная сила евразийского учения, понятно, были не в политике, — хотя евразийское умиление и реабилитация государственного гения и административного искусства Чингиз-Хана во всяком случае достойны всякого внимании, — но в культуре, собственно говоря, в попытке создать свое подлинное миросозерцание.

Что в центре его положен был евразийскими идеологами религиозный момент, это не может никого удивлять, если принять во внимание, в конце концов, русский праисточник этого движения. Более интересным было, несомненно, отрицательно-примирительное отношение евразийства к большевистской революции, как неизбежной и переходной фазы исторического развитая России. Этим событием по их мнению, чуть ли не началась новая эпоха в истории человечества вообще. Историческая миссия большевизма в России — это играть (хотя бессознательную) роль предтечи евразийства, ибо будущее принадлежит Евразии. Евразийцы глубоко убеждены в том, что их миросозерцанию придется играть руководящую роль среди человеческих культур вообще.

Это, мол, не их субъективное какое-то pium desidеrium, но закон культурного развития человечества вообще.

Евразийцы, применительно к себе, создали, или, вернее говоря, приспособили климатическую теорию миграции культур, в силу какой прогресс их постепенно (в определенных временных интервалах) продвигался с определенным темпом и ритмом в направлении с востока – юга на запад – север. Сейчас центр культурных чаяний человечества лежит вокруг Москвы и на северо-восток от нее, поскольку дело касается Европы.

Мы уже говорили, что отношение евразийства к большевизму критически благоприятно. Будучи в эмиграции, они не считают себя эмигрантами. Антибольшевизм эмиграции, по их мнению, историческая и роковая ошибка. В программной передовице: «Евразийство и эмиграция» — («Евразии» — 1928 .№6) — говорится по этому поводу.

— «Основной темой (разбивка тут подлинника. О.Д.) «Евразия» является послереволюционная Россия, основной целью ‑ построение русского после-революционного сознании. Диктатура догмы в Советском Союзе делает невозможным гласное выявление того, что определит завтрашнюю Россию, а этим самым и смысл величайшего из бывших исторических кризисов.

Таким образом н а ш е «э м и г р a н т с к о е»положение не только не означает отвержение революции, а наоборот. — утверждается в верности Новой России (Разбивка наша. О. Д.).

В другом номере своего идеологического еженедельника („Евразия» ‑ № 3) в передовице — «По ту сторону коммунизма», ‑ евразийцы уточняют свой взгляд на политическую веру большевизма, определенно заявляя., что «…коммунизм является симптомом, а не самостоятельной новой реальностью». В одном (что касается оценки русской эмиграции, т. е., полной политической ее дезориентации о чем речь была впереди) трудно не согласиться с евразийцами. Действительно, не только русская эмигрантская печать, но вся русская эмиграция вообще «в целом идет путем от несуществующего к… бывшему».

В этом отношении положение «инородческой» эмиграции Востока Европы несравненно лучше. Она отрицает большевизм но имя своего национального будущего, во имя своей культурной самобытности и политической независимости, которым суждено осуществиться после большевицкого красного intermezzo.

Естественно, что евразийцы согласны принять кое-что из большевицких достижении в области их административно-государственного созидательства. Напр.: они готовы принять федеративную форму внутренней политической конструкции Евразии и, стало быть, окончательно порвать с исконным централизмом, как с системою бессмысленного обрусения. Для них приемлема большевицкая административная районизация, т. к., по их мнению, она великолепно может парализовать «черезчурный» национализм. Симпатична им советская представительская система, которую они считают подлинною формою демократии, в противовес «парламентской олигархии Европы», переживающей «патологический кризис своего упадочного периода…»

Идеалом евразийского учения является создание симфонического, по их выражению, т. е. фактически гармонического мировоззрения, в коем бы все элементы человеческого творчества находились в естественном, т. е., взаимно-дополняющемся сочетании…

Евразийство пытается создать и свою подлинную экономическую идеологию, До сих пор русская общественная мысль никогда таковой не имела. Понятно, евразийцы решительно против европейского капитализма и естественного его негатива — на другом полюсе социальной пирамиды, — социализма, конкретно, и наиболее яркой и типической его форме — марксизма (срав. передовицу: — «К преодолению марксизма», «Евразия»,№ 4).

— «Самосознание России — Евразии, говорится в конце выше цитированной передовицы, возникающее в атмосфере объемлющей и небывалой социальной организованности, под острым воздействием социальной темы марксизма найдет и свою новую социальную этику и систему социального дела». (Разбивка подлинника. О. Д.)

В евразийском миросозерцании социальному моменту отводится надлежащее место, соответственно его историческому значению. «Евразийство и мыслится нами», читаем мы в цитированной уже тут передовице, «по ту сторону коммунизма», как осуществление культуры, основным признаком которой и будет социальная организация, неразрывно соединяющая в себе начало гениальности с оформлявшей его системой идей и исторической цели.

В своем «опыте систематического изучения» программы евразийства (в 1927 г.) ‑ социальный постулат этого учения формулируется как „идея справедливой с о ц и а л ь н о -п о л и т и ч е с к о й ж и з н и ‑ для саморазвития и в тоже время, как и «само развитие ради саморазвития других».

Бывших «инородцев» русской «тюрьмы народов», не сложивших все еще оружия в борьбе за свою свободу ‑ всякая русская идеология будет интересовать с точки зрении ее подхода к национальному вопросу. В этом отношении евразийство явно эволюционирует и последнее слово его об этом еще не сказано. Понятно, трудно ждать от него симпатий к политическому «самостийничеству» и государственному самоопределению «окраин» русской империи.

Евразийство принимает, как мы видели программу политической федерации и автономии. В московской его программе ‑ (1928) ‑ Казачество и казачьи области упоминаются в отделе, посвященном национальному вопросу.

В статье; ‑ «идеализм и реализм в Евразийстве» („Евразия» №, 16) — заявляется даже, что «евразийство сверхнационально, как синтез интернационального с национальным». Увы, это далеко не так. Фактически ‑ и в новейшей, именно, фазе своего развития — это движение уже без евразийской маски показывает свое русское «национальное лицо».

Приходится опасаться, что в меру реального его прогресса моменты евразийской идеологии будут все больше и больше капитулировать перед ново-русскими чаяниями политических возможностей, а, главным образом, аппетитов.

Евразийство — было цельным и интересным начинанием з момент своего ревденич. «Исход к Востоку» (1923) это безусловно наиболее удачный его дебют. Нельзя отрицать, что и потом евразийская публицистика дала не мало интересного и своеобразного печатного материала. Неудивительно поэтому, что оно вызвало живое внимание не только среди русской эмиграции, но имело приверженцев по ту сторону советского рубежа, особенно в литературе, что, естественно, т.к. большевизм сам очень живо интересовался Азиею…

Кажется, однако, что идейно евразийство перевалило уже через свой зенит. С парижским еженедельником «Евразия» появившемся в конце прошлого началась новая фаза в истории этого молодого движения: отнюдь не героическая, а скорее довольно прозаическая, с отменно демонстративным уклоном в сторону теперешней Москвы, что вызвало раскол среди его вожаков и заставило некоторых публично заявить о своем выходе из него … В этой новой фазе (какого то позднего сменовеховства, впрочем с критическими оговорками) евразийство многое теряет на своей первобытной подлинности.

Ех-инородцы Востока Европы — едва ли найдут в нем своего политического союзника, поскольку добровольно не изъявят желания сесть в федералистическую клетку после-большеницкой «Новой России», по направлению к какой явно держит курс теперешняя Евразия. По-видимому, ех-окраинам Восточной Европы будет совсем не по пути с новорусской Евразией, несмотря на то, что многие из них этнографически причастны к этому миру, по культурно и политически, т.е. одним словом, национально предпочитают (все таки ориентироваться на сумеречные Запад и Европу так категорически отвергаемые глашатаями евразийского учения и мировоззрения…

Источник:

Вольное казачество №32, 1929 г.

Центр Льва Гумилёва благодарит Андрея Ярового за предоставленный материал

Вам также может понравиться

Добавить комментарий

Ваш email не будет опубликован. Обязательные поля отмечены *

Вы можете использовать данные HTML теги: <a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <s> <strike> <strong>