Требования Языковой инспекции абсолютно антиконституционны. И абсолютно законны. Так бывает.
Решение данного конфликта при сложившемся политическом режиме может быть только одно — признание Государственным судом соответствующих положений Закона о языке и Закона о местном самоуправлении антиконституционными, что означает их отмену. Конституционного суда в Эстонии нет, его роль выполняет коллегия по конституционному надзору Государственного суда. И, согласно ст. 4 Закона о судопроизводстве конституционного надзора, пробиться туда я не могу — туда имеют право обращаться только Президент Республики, канцлер юстиции, собрание местного самоуправления и Рийгикогу, а также любой суд. Почему не только рядовой гражданин, но и даже член Рийгикогу не может обратиться в эту коллегию — тема для отдельного разговора. Опуская все детали и заслуженные упреки в адрес Президента Республики, канцлера юстиции, Рийгикогу, скажу лишь, что всерьез, как заявителя, можно рассматривать только собрание местного самоуправления.
И тут есть два варианта. Либо собрание местного самоуправления само обращается в Государственный суд с соответствующим ходатайством (атакует), либо ждет надзорного производства от Языковой Инспекции (защищается) и доводит дело до Государственного суда. Вариант, который мы наблюдаем в Нарве.
Есть и третий вариант, который мы применили у себя в Маарду в 1996, если не ошибаюсь, году. Приняли решение городского собрания о том, что рабочими языками городского собрания являются эстонский и русский. Это решение в порядке надзора пытались заставить нас отменить канцлер юстиции, уездный старейшина и тогда еще Языковой Департамент. Ничего у них не вышло, так как мы четко дали понять, что готовы к суду. И это — самый предпочтительный вариант, потому что вынуждает Языковую Инспекцию обжаловать в суде конкретное решение, а не фантазировать на тему «применения государственного принуждения» — задача, прямо прописанная в Уставе Языковой Инспекции. Сумма «принуждения» уже озвучена — 640 евро с депутата.
Общий фон
Общий фон языковой «обороны Нарвы» можно разделить на две составляющие — правовую и политическую, при этом обе они теснейшим образом переплетены.
Если говорить о правовом фоне, точнее, о конституционных правах национальных меньшинств, то их всего четыре. Четыре опорные точки, на которых можно было построить конструкцию мультикультурализма в Эстонии. Вместо этого законодатель последовательно уничтожил все, придумав законы таким образом, что все конституционные гарантии оказались сведены на нет. В теории конституционного права такой разрыв между формальной конституцией, т. е. собственно текстом конституции, и материальной конституцией, т. е. сводом вытекающих из нее законов, указывает на фиктивную конституцию. Последнее — юридический термин.
Термины
Перед тем, как перейти к описанию фиктивности эстонской конституции в части прав на использование языков нацменьшинств и региональных языков, следует остановиться на терминах. Например, многолетнее требование доброхотов ввести в Эстонии вторым государственным языком русский во многом исходит из того, что люди просто не знают, что такое «государственный язык». Люди не знают также, например, что такое «официальный перевод», и многие считают, что это перевод, сделанный присяжным переводчиком или заверенный нотариусом. А это совсем не так.
Эстонское законодательство в этом смысле крайне уклончиво. Например, ст. 3 Закона о языке (как и ст. 6 Конституции) говорит о том, что государственным языком Эстонии является эстонский язык. Но не говорит о том, что такое «государственный язык». От многократного употребления слова «халва» «государственный язык» в Эстонии стал восприниматься как «язык в государстве», обязательный для всех, в том числе нарвских таксистов. Вместе с тем «государственный язык» — это «язык государства», т. е. язык государственного управления, законодательства, судопроизводства. Там, где заканчивается «государство», там заканчивается и «государственный язык». От «официального языка» он отличается прежде всего символической нагрузкой. Соответственно, «официальный перевод» — это перевод на официальный язык, а не «официально заверенный перевод». Например, выходившие на русском языке «Правовые акты Эстонии» (помянем!) имели гриф «неофициальный перевод», хотя сам перевод и выполнялся Госканцелярией — официальнее некуда.
Гл. 3 Закона о языке «Устное и письменное делопроизводство» — очередная фантазия эстонского законодателя. Что такое «делопроизводство»? Закон это понятие тоже умышленно не раскрывает. Ответ на этот вопрос давало постановление правительства «Основы порядка делопроизводства правительственных учреждений», ст. 2 которого определяла, что «В понимании основ делопроизводством является деятельность, связанная с оформлением, обработкой, регистрацией, передачей и систематизацией документов». Т. е., если одним словом, то документооборот. Который по определению не может быть «устным». Языком общения называется «рабочий язык», а не «устный язык делопроизводства».
С остальными относящимися к делу терминами разберемся по ходу.
Как сделать конституцию фиктивной?
Моё понимание «обороны Нарвы» исходит из того, что, согласно конституции, делопроизводство в Нарве должно вестись на русском языке, а нарвские депутаты могут пользоваться любым рабочим языком по своему общему выбору. Понимание моё основано на Конституции.
Так, ч. 2. ст. 52 Конституции гласит, что «В местах, в которых языком большинства жителей не является эстонский язык, местные самоуправления могут в установленном законом объеме и порядке использовать в качестве языка внутреннего делопроизводства язык большинства постоянных жителей этого места».
Эта норма является частной по отношению к общей норме, изложенной в ч. 1 — «Языком делопроизводства государственных учреждений и местных самоуправлений является эстонский язык». Согласно теории права, в коллизии между общей и частной нормой всегда побеждает последняя.
Соответственно, Конституцией на Рийгикогу возложена обязанность принять закон, в котором должны быть отражены объем указанного права, и порядок пользования им. Посмотрим, как законодатель справился с задачей.
Начнем с того, что таких законов не один, а два, что уже указывает на какие-то хитрости. Первый — Закон о языке.
Ст. 11 Закона о языке «Использование языка постоянных жителей в качестве языка делопроизводства» гласит следующее: «В единицах местного самоуправления, в которых языком большинства постоянных жителей не является эстонский язык, по предложению собрания местного самоуправления и по решению Правительства Республики в качестве языка внутреннего делопроизводства местного самоуправления можно использовать, в дополнение к эстонскому языку, язык большинства постоянных жителей единицы местного самоуправления».
Рийгикогу не выполнило конституционное поручение
Напомню, что это поручение касалось установления объема и порядка пользования указанным в конституции правом. Про «объем» в ст. 11 Закона о языке не говорится вообще ничего. Т. е. вообще! Рийгикогу просто проигнорировало Конституцию.
Если же задуматься о том, что такое «внутреннее делопроизводство» и каковы его естественные объемы для местного самоуправления, то ответ напрашивается сам собой. Объем этого конституционного права для Нарвы — ведение всей документации местного самоуправления на русском языке. Той, что направлена «внутрь». Это естественным образом не касается обмена документацией с государством — отчетности, согласований и пр. Нарва уже давно могла установить русский язык собственного делопроизводства, руководствуясь непосредственно Конституцией — раз Рийгикогу свою задачу не выполнило.
Вместо этого Нарва предпочла «ходатайствовать» у Правительства Республики о «разрешении»…
«Разрешение Правительства Республики» — неконституционно. Дважды.
Даже если бы у нас не было этой конституционной нормы и перед парламентом встала бы задача узаконить в Эстонии права региональных языков и языков меньшинств, то такая процедура в отношении местных самоуправлений все равно была бы неприемлема. Потому что ст. 154 Конституции гласит, что «Все вопросы местной жизни решают и организуют местные самоуправления, которые действуют на основании законов самостоятельно». Местное самоуправление — это местная автономия, и ее определение, дополняющее конституционное, содержится в ст. 2 Закона о местном самоуправлении. Задачей Рийгикогу было бы принять закон, на основании которого самоуправление смогло бы принимать решения самостоятельно. Дать законом право решать вопросы местной жизни Правительству Республики — значит отвергнуть саму идею местного самоуправления. Что Рийгикогу и сделало. Т. е. у Государственного суда по части «порядка использования» не одно, а целых два основания для отмены этой статьи Закона о языке.
«В дополнение к эстонскому языку» — неконституционно
Ст. 11 Закона о языке не только не устанавливает объема и порядка использования, определимся для простоты, русского языка в Нарве в качестве языка внутреннего делопроизводства, но и полностью убивает само это право. Путем «расширения» «в дополнение к эстонскому языку». Если мы перечитаем содержание ч. 2 ст. 52 Конституции, то ничего про эстонский язык мы там не найдем, кроме указания на постоянных жителей, чьим языком он не является. А найдем его только в ч. 1 той же статьи, но про коллизию общей и частной нормы речь уже шла, и в этом вопросе существует полная правовая определенность. Стало быть, «расширение» это — неконституционно.
Почему это «расширение» убивает рассматриваемое право? Реальное право распознать довольно просто: применение права вызывает правовые последствия. Рийгикогу в своих фантазиях по поводу языка внутреннего делопроизводства в местных самоуправлениях ограничено с двух сторон: Конституцией и автономией самоуправлений. Норма права складывается тогда, когда притязание признается. Конституционная обязанность государства — признавать право города Нарва на русский язык делопроизводства. Потому что русские в Нарве — большинство. Осуществление Нарвой своего конституционного права налагает на государство соответствующие обязанности — публиковать, например, правовые акты Нарвы на русском языке в Riigi Teataja.
А фраза «в дополнение к эстонскому языку» означает, что Нарва имеет право… переводить свою документацию на русский язык. Основным (русский — «в дополнение») языком все равно остается эстонский, в связи с чем у государства никаких обязанностей не возникает. Интересно при этом, что государству не нужно никакого разрешения у народа на то, чтобы переводить свое законодательство на английский язык, чем оно уже не первый год за наш счет занимается. А вот для того, чтобы переводить свои правовые акты на русский язык, Нарве, по мнению законодателя, нужна не только соответствующая статья Конституции, но и разрешение Правительства Республики.
«Объём и порядок» в исполнении Закона о местном самоуправлении — неконституционны
Выше я уже указал на то, что для пущей невнятности ч. 2 ст. 52 Конституции раскрывается не в одном, а в двух законах. Ст. 41 Закона о местном самоуправлении (ЗоМС) называется «Использование языка в местных самоуправлениях». И представляет собой абсолютный шедевр эстонского законодательства. Придется привести ее полностью:
«(1) Языком делопроизводства в местных самоуправлениях является эстонский язык. У каждого есть право обращаться к местным самоуправлениям и их должностным лицам на эстонском языке и получать ответы на эстонском языке.
(2) Заседания собрания и управы проводятся на эстонском языке.
(3) Использование чужих языков, в том числе языков национальных меньшинств в местных самоуправлениях устанавливает Закон о языке. Данное по предложению собрания местного самоуправления на основании ст. 11 Закона о языке разрешение использовать в качестве языка внутреннего делопроизводства этого местного самоуправления язык большинства постоянных жителей единицы местного самоуправления действует до окончания полномочий указанного собрания.
(4) Если единица местного самоуправления получила согласно части 3 настоящей статьи согласие на использование в качестве языка внутреннего делопроизводства наряду с эстонским языком языка национального меньшинства, образующего большинство постоянных жителей единицы местного самоуправления, то собрание и управа могут принять решение о полном или частичном переводе работы заседаний соответственно собрания и управы на язык национального меньшинства».
Т.к. переводы с эстонского везде мои, то я могу позволить себе сохранить аромат оригинала и не заменять смущенно «чужой» язык на «иностранный», а «национальное меньшинство» употреблять так, как это делает весь мир, и не подменять его эстонской «национальностью в меньшинстве».
Давайте теперь разбираться.
Сразу отметим, что откуда-то появился «язык национального меньшинства», которого нет ни в ч. 2 ст. 52 Конституции, ни в ст. 11 Закона о языке. Выбрасываем.
Отметим, однако, что в данной статье есть хоть попытка установить «объем». Но так, что конституционное право самоуправления на свой язык внутреннего делопроизводства превратилось в «право» органов самоуправления на перевод «работы заседаний», и то в отношении одного депутатского состава.
Это противоречит и букве, и духу конституции.
Во-первых, установленное в ч. 2 ст. 52 Конституции право дано не органам местного самоуправления, а самому местному самоуправлению, которое, согласно ч. 1 ст. 2 ЗоМС, осуществляется «исходя из обоснованных потребностей и интересов жителей волости или города, а также с учетом особенностей развития волости или города». Право на русский язык делопроизводства в Нарве — это право прежде всего нарвитян, про которых в указанной статье ЗоМС ни слова, а не депутатского собрания, пусть даже самого распрекрасного.
Во-вторых, сделанная в Законе о языке придумка про «устный язык делопроизводства» тут выстрелила и скукожила все «делопроизводство» до рабочего языка заседаний. Нет, так дело не пойдет. Согласно эстонским же представлениям «делопроизводство» — это документооборот, и только. Куда ж указанное в Законе о языке «письменное делопроизводство»-то дели, законодатели?
Нет, никакого отношения к Конституции эти колбасные обрезки не имеют. Не говоря уже о временном ограничении — в Конституции это право постоянно. И отменить его может только ситуация, когда большинство жителей Нарвы перестанет считать русский своим родным языком. Что-то я не слышал о том, чтобы к этому шло.
Поэтому — выбрасываем.
Заключение
Установить указанные противоречия с Конституцией должна была, во-первых, конституционная комиссия Рийгикогу. Нет, не установила. Во-вторых, Президент Республики, подписавший оба закона. Не установил. В-третьих, канцлер юстиции, которому деньги платят именно за то, чтобы он эти противоречия устанавливал. Нет, и он ничего не нашел.
Это я про «сложившийся политический режим».
ИА REGNUM | Сергей Середенко