Общегражданская идентичность в контексте формирования башкирской городской культуры

Противоречивые процессы, запустившиеся с распадом советской государственности, привели к глубинным трансформациям массового сознания, в том числе и у нынешних представителей башкирского общества, в котором демонтаж общегражданской (советской) идентичности привел, особенно в 90-е годы, к доминированию региональной, этнической, религиозной и других форм групповых идентичностей. Сегодня наметился обратный процесс – постепенной реинтеграции постсоветских общностей в новый российский проект, основанный на доминировании интересов и ценностей «большого общества» (по терминологии социолога А. Ахиезера), который в идеале должен собрать разнородный российский социум в единую систему, объединенную общенациональными целями и задачами. Однако данные процессы имеют нелинейный характер; и пример Республики Башкортостан показывает, что различные этнические группы региона по-разному реагируют на инициативы федерального центра в сфере нациестроительства, национальных отношений, что, в свою очередь, делает актуальным поиск новых интеграционных механизмов, решения коммуникативных задач, призванных сгладить, неизбежно возникающие в этих условиях, конфликтные ситуации.
Особую актуальность указанные вопросы имеют для современного башкирского общества, переживающего в настоящий момент сложную трансформацию связанную с переходом от аграрного к городскому типу существования, которая с одной стороны носит объективный характер, с другой, осложнена целым комплексом нерешенных проблем, главной из которых остается отсутствие устойчивой национальной идентичности, способной не только собрать разрозненные башкирские субгруппы и субкультуры на основе новых постаграрных ценностей, но и включающей в себя общегражданские установки, противостоящие крайним формам национализма, локализма и регионального сепаратизма.
К настоящему моменту общая численность башкир в мире составляет около 1,6 миллиона человек. В России проживает 1 584 554 башкир (четвертый по численности народ РФ), из них 1 172 287 в Башкортостане.

Одной из особенностей социального развития республики является относительно большая доля сельчан в структуре населения – 39,5% (4-е место среди субъектов федерации); доля горожан – 60,4%. Для сравнения, в Челябинской области на селе проживает 17,5% жителей, Свердловской – 15%, Самарской – 20%, Татарстане – 25%. В среднем по России данный показатель составляет порядка 25%.
Уже в структуре сельского населения РБ доля башкир составляет 43,2%, татар – 24,0%, русских – 20,7%. Как отмечают социологи, даже сегодня «несмотря на постепенное уменьшение доли сельскохозяйственной деятельности в общей структуре занятости башкир, она остается более высокой, чем у татарской и русской части населения» [Валиахметов, 2012, с. 107].
Несмотря на запаздывающий характер, с 1970-х годов наблюдается бурный рост городского населения и у башкирского населения. С этого периода до настоящего времени прирост увеличился более чем в два раза. Для примера, удельный вес башкир-горожан в структуре башкирского общества в 1926 году был всего 2,0%; в 1959 – 13,6%, в 1970 – 20,0%, а в 1989 – уже 42,4%. Однако, несмотря на эти, достаточно высокие темпы, башкирское население, после русских и татар республики, остается наименее урбанизированным. Так, наибольшая степень урбанизации приходится на русское население (44,7%), далее следует татарское (25,6%), и только за ними башкирское (19,4%).
Во многих городах республики, и в частности в ее столице, башкиры значительно – в два и более раз – уступают в численности русским или татарам (по данным переписи 2010 года, башкиры в Уфе составляли 17,1% населения, в Стерлитамаке – 15,8%, в Белорецке – 19%, в Кумертау – 18%, в Бирске – 14,6%, в Благовещенске – 14%) [Асылгужин, 2014, с. 35].
Таким образом мощным, а, возможно, и основным фактором, влияющим на современные социально-политические, социокультурные процессы как в регионе, так и внутри башкирского социума, является в настоящий момент большая доля (59%) носителей сельских ценностей и традиционного мировоззрения; башкирское общество даже сегодня – это преимущественно аграрное общество, которое из-за неорганичности урбанизационного перехода вошло в тяжелый социокультурный кризис.
В то же время исторический переход к «городскому» этапу в развитии общества, связанный с масштабной социокультурной трансформацией, изменением внутренней структуры, стереотипов поведения можно считать свершившимся фактом. Демонтаж патерналистского авторитарного режима М. Рахимова, основой которого была преимущественно аграрная субрегиональная элита, запустившиеся вслед за этим довольно радикальные реформы в местной экономике и социальной сфере, также объективно привели к тому, что «башкирская деревня» пришла в движение, а значительная доля башкир-сельчан стала переезжать в города республики, либо была вынуждена заняться архаическими видами экономической деятельности – натуральным хозяйством, извозом, отходничеством. Так, только с 2011 по 2016 годы уровень временной трудовой миграции в Башкирии вырос с 113 тысяч до 148 тысяч человек, в основном за счет жителей села республики. Одновременно с этим в социальную ткань села стали проникать ценности городской культуры, стандарты потребительского общества и образа жизни, приводя к уродливым сочетаниям современности и архаики, на фоне общего экономического упадка. Фактически основная масса башкирского населения сегодня – это преимущественно носители сельского менталитета, традиционных ценностей, поведения, обладающие высокой витальной энергией, но уже живущие в матрице урбанистической культуры, внутри ее социального пространства и логики.
При этом происходит активное размывание традиционных ценностей и жизненных ориентаций, что перестает отличать башкир в этом аспекте от русских и татар республики. По мнению социолога и демографа Ф. Б. Бурхановой, современные башкиры, как и другие этносы, являются уже носителями репродуктивных установок, характерных для населения урбанизированных территорий. Данные «анализа в разрезе город/село показывают, что нормы и поведение городского и сельского населения сблизились, сельские жители практически перестали быть проводниками традиционных для этноса взглядов на рождение вне брака, многодетность, аборты и другие вопросы деторождения. Заметные различия взглядов башкир-горожан и сельчан обнаружены лишь в представлениях о числе детей» [Бурханова, 2015, с. 73].
На данные процессы аграрная часть башкирского общества закономерно ответила усилением архаики. Но, несмотря на многие негативные аспекты, ситуация в целом не такая уж беспросветная, поскольку, как показывают исследования, в условиях кризиса архаика выступает как ресурсосберегающий и обеспечивающий выживание социальный механизм – за счет максимального упрощения и одновременного упорядочения социокультурной жизни. Хотя выйдя за определенные пороговые значения, ее актуализация может обернуться инволюцией как системным упрощением, которое будет уже противоположно вектору развития [Ламажаа, 2003, с. 36].
Другой ответной реакцией со стороны башкирского традиционализма на «догоняющие» реформы власти стала заметная политизация части населения, а также национальной интеллигенции, которая восприняла данные изменения (и в некоторых случаях небезосновательно) как попытку снизить статусно-ролевое положение башкирского народа и позиции государственно-национальной автономии.
Интересным и показательным в данном контексте является творчество талантливого башкирского карикатуриста Камиля Бузыкаева (родом из Учалинского района РБ), который быстро набрал широкую популярность в социальных сетях и Интернете за последние годы, причем далеко за пределами республики. К примеру, известный журналист и основатель «WikiLeaks» Джулиан Ассанж поделился у себя в твиттере карикатурой К. Бузыкаева сделанной на трагические события в Каталонии. Резонанс в России вызвал и его рисунок, посвященный коллизии из-за совпадения Дня знаний и Курбан-байрама 1 сентября 2017 г. в «мусульманских» республиках РФ. В Башкортостане он получил популярность, прежде всего, за способность метко и остроумно отражать в рисунке ту или иную злободневную политическую проблему фиксируя ее в общественном сознании, в том числе сатирически изображая высокопоставленных чиновников, деятелей культуры и местных акторов (за что его иногда обвиняют в политической ангажированности).
Возрождение этого жанра в постсоветской Башкирии само по себе интересное и любопытное явление, однако, в культурологическом смысле его можно трактовать как одно из проявлений народной «смеховой культуры» в современном башкирском обществе (в рамках концепции М. Бахтина). Это своеобразная традиционалистская реакция этнической, во многом еще аграрной культуры, чьи представители, таким образом, выражают свое негативное отношение к произошедшим социально-экономическим и политическим переменам в регионе. То есть художник, несмотря на «легкий», неакадемический жанр карикатуры, сумел уловить не только определённые общественные настроения формирующиеся в элитах, но и «народных» слоев. Одновременно в творчестве К. Бузыкаева присутствуют и постмодернистские черты, особенно когда он отходит от аксиологических норм традиционной культуры (чем он, на наш взгляд, сильно снижает значимость своих рисунков). Художник словно балансирует между «смехом» традиционного общества и «иронией постмодерна».
Все это косвенно указывает на имеющуюся проблему слабой коммуникации между башкирским социумом и местной властью; говорит об отсутствии действенных механизмов диалогового режима в системе «общество-власть».
Тенденции этнического «полураспада», несформированность устойчивых горизонтальных связей толкают современных представителей башкирского общества, в особенности наиболее активные слои, на формирование идентичностей более локального уровня – религиозного, узкоэтнического, городского, профессионального и др. Соответственно, на фоне неработающих социальных институтов мы можем наблюдать сегодня лишь набирающую обороты архаизацию общественных отношений, а также возникновение целого спектра идентичностей внутри башкирского «мира», что во многом закономерно для «урбанизационного перехода».
Одновременно на месте сегментов аграрного общества происходит формирование общества современной массовой культуры, достаточно сильно оторванной от своих традиционных исторических корней, которое уже не хочет прилагать усилия к созданию новых форм высокой и народной культуры. Глядя на нынешнее башкирское общество, мы действительно уже не может найти явного башкирского своеобразия. Своеобразие порождается традиционализмом, в первую очередь тем многоукладным и поликультурным обществом, которое было характерно для аграрного социума, когда параллельно существовали миры крестьянства, башкирской элиты и духовенства, где эти миры сложно взаимодействовали друг с другом, порождая целый комплекс башкирской духовности.
Сегодня, когда все это осталось в прошлом, и возник унифицированный образ жизни, который диктуется мегаполисом, остатки традиционного уклада отмирают и уходят на периферию современного развития. Башкирская культура становится более безликой, находящейся под давлением глобалистических ценностей общества массового потребления, массовой попсы, и чем больше она теряет своеобразие, тем больше на уровне компенсации пытается сохранить свою идентичность. Представители общества все больше ощущают углубляющийся кризис идентичности и все больше нуждаются в новом объединяющем мифе, за который можно зацепиться, и даже пусть в качестве фасада сохранить на сегодняшний день свою национальную идентичность.
В условиях постепенного складывания основ городской культуры важной остается проблема сохранения и функционирования башкирского языка. Наметившаяся деэтнизация башкирского общества требует поддержки его языка, в том числе и государственной, включая качественные исследования в данном направлении. В настоящий момент эмпирическая (социологическая) база, к сожалению, крайне мала для того, чтобы точно понять: в каком состоянии находится современный башкирский язык, сужается ли сфера его применения, а если нет, то в какой плоскости протекают негативные процессы?
Социологическое исследование ЦГИ 2017 года показало, что, на первый взгляд, позиции его не такие уж плохие. Так, среди опрошенных башкир на вопрос: «Какой язык вы считаете родным?» 77,2% ответило башкирский; русский в качестве родного выбрало 12,5%, татарский – 9,4%, другой – 0,9%.
Но необходимо иметь в виду, что в данном случае языковая идентичность идет больше в качестве этнического маркера. И даже русскоязычные башкиры не владеющие башкирским, но сохранившие национальное самосознание, могут признавать его родным. Доля выбравших в качестве родного татарский, а это почти 10%, видимо, имеет двойную идентичность, то есть когда человек являясь башкиром по самоидентификации, считает, что говорит на татарском языке (северо-западный диалект башкирского языка). Башкир же, признавших родным русский язык (12,5%), можно отнести к числу глубоко ассимилировавшихся, но еще сохранивших этническое сознание.
Однако более конкретную картину в этом аспекте дают ответы на вопрос: «В какой степени Вы владеете языком своей национальности?». Они распределились следующим образом:
Свободно говорю, читаю, пишу – 60,3%
Свободно говорю, читаю, но не пишу – 13,9%
Свободно говорю, но не читаю и не пишу – 14,5%
Разговариваю с трудом – 2,4%
Понимаю, но не говорю – 5,5%
Не владею – 3,3%
Всего – 100%
Таким образом, мы видим, что нынешние башкиры обладают разными уровнями освоения родным языком и полноценно им владеют лишь 60%. Довольно значительная часть в основном говорят и читают, но не пишут (28,5%). 11,2% из опрошенных башкир крайне плохо или совсем не владеют родным языком.
На первый взгляд, современные позиции башкирского языка можно считать относительно неплохими. Довольно широкой пока еще остается и сфера его применения (местные СМИ, телевидение, театр и т.д.). Однако язык развивается не за счет, скажем, его использования на эстраде или в СМИ, а прежде всего, на уровне высокой культуры – национальной литературы (поэзии, прозы), то есть в области, которая сегодня не только находится в явном упадке, но и усиленно размывается продуктами глобализации и «общества потребления». Следовательно, с этой точки зрения, состояние и будущее башкирского языка, не вызывает особого оптимизма.
Сегодня башкирская городская культура активно формируется, но в основном в форме потребительской массовой культуры. И это хорошо видно на примере башкирской эстрады, где наряду с «деревенскими» исполнителями появилась «глобалистская» версия «этнической» масскультуры. Представители интеллигенции зачастую трактуют ее появление в сугубо негативном ключе, видя, и справедливо, в этом угрозу национальной культуре. В то же время данные явления возникли в первую очередь из-за спроса со стороны самих башкир-горожан, то есть носят объективный характер; кроме того, массовая культура обладает и определенным интеграционным потенциалом, также работающим на поддержание этнической идентичности.
Показателен в этой связи феномен башкирского исполнителя Радика Юльякшина, выступающего иногда и под сценическим именем Элвин Грей. Он стал первым представителем национальной эстрады, сумевшим собрать аншлаг в восьмитысячном комплексе «Уфа-Арена». Однако здесь важно отметить то, что его целевая аудитория уже не чисто сельская, а преимущественно башкирско-татарская городская молодежь, как и он сам, первого и второго поколения. Одновременно это говорит о том, что общество, хоть и медленно, но все же приобретает новую постаграрную социокультурную гомогенность, и башкирской советско-деревенской эстраде, возможно, придется со временем серьезно потесниться или совсем уйти со сцены.
Обращает на себя внимание и тот факт, что в поле башкирской культуры по мере урбанизации постепенно увеличиваются виды искусств, связанные со стилизацией, то есть социальным феноменом, который можно отнести к неоархаике (творчество группы «Курайсы» Р. Юлдашева, этно-рок проект «Аргымак», шоу «Зайнетдин», этнотуры, стилизация башкирской одежды и национальной атрибутики). Стилизация само по себе положительное явление, поскольку способствует популяризации этнической культуры, но на фоне размывания башкирской народной и высокой культуры, может трактоваться как постмодернистский феномен. Кроме того, стилизовать народную органику, фольклор – это все-таки творчество несколько иного плана, чем создание авторских песен. Поэтому между новыми этно-группами и творчеством таких легендарных команд башкирского рока как «Дервиш-хан», «Рух», «Караван-сарай» и др., при всей внешней схожести, существует огромная разница. Также можно зафиксировать, что в башкирском социуме сегодня формируется, по определению П. А. Сорокина, «пассивно-чувственный» тип культурной ментальности, для которого характерны не только сугубо потребительская направленность жизненных ожиданий, но и крайняя узость восприятия реальности и социальных практик, сосредоточенная на техниках чувственных удовольствий.
Переход к новому урбанистическому этапу жизни общества, изменение карты запросов, требуют создания соответствующего культурного продукта. И можно констатировать, что процесс заполнения пространства необходимым контентом в целом идет неплохо. Помимо молодежного сегмента (эстрада, башкирские рок и поп-группы), развивается и массовая культура, рассчитанная на широкие слои населения. Наметились положительные тенденции в сфере национального кинематографа, изменения формата передач на телевидении и т.д. Заметным явлением культурной жизни стал выход на экраны художественно-исторического фильма «Бабич» режиссера Б. Юсупова о трагической судьбе поэта и видного участника башкирского национального движения времен революции Шайхзады Бабича. В жанре молодежной комедии снят фильм А. Аскарова «Из Уфы с любовью», который сумел выйти в широкий российский прокат. В сфере высокого искусства большой резонанс вызвал спектакль известного башкирского режиссера А. Абушахманова «Зулейха открывает глаза», поставленный по одноименному роману Г. Яхиной.
Однако данные положительные явления, к сожалению, происходят на фоне масштабных разрушительных процессов, имеющих сложный социокультурный характер. Что такое башкирский социум сегодня в культурологическом плане? Фактически это полуаграрный традиционализм, который, тем не менее, имеет внешнюю институциональную форму Модерна, причем Модерна советского. Исторически парадигма Модерна возникла и формировалась через отрицание институтов традиционного общества, Премодерна, архаики (секуляризация, культ науки, ценности Просвещения). Сегодня же современный мир переживает новый этап, связанный с усилением постмодернистских тенденций в различных областях жизни, когда размываются уже структуры самого Модерна. Но сутью и философией Постмодерна является не только отрицание, преодоление сложившихся институтов современности, но и сочетание, порой прямо противоположных идей, ценностей, различных явлений; например, архаики и постиндустриальных технологий, лакун традиционной сельской жизни и сверхсовременного города и т.д. Типичным примером Постмодерна может служить башкирская деревня, где с 1990-х годов неуклонно идет сужение реального сектора экономики, закрываются школы, медпункты, библиотеки, но при этом почти каждый житель имеет сотовый телефон, доступ в интернет, персональный компьютер.
Другими словами, оборотной стороной формирования башкирской городской культуры, структур «общества потребления» становится ослабление, снижение статуса и роли «институтов современности». В частности, системы национальной печати (газет, журналов), науки. Еще десять лет назад башкирские ученые из УНЦ РАН, Академии наук РБ были активными участниками социальной и политической жизни республики, формировали общественные настроения, были «духовными» авторитетами для широких слоев башкирского населения. Теперь эту нишу постепенно занимают различного рода блогеры, эксперты, комментаторы и т.д. Это в свою очередь создает благодатную почву для распространения таких негативных явлений как фолькхистори, псевдорелигиозных концепций; приводит в итоге к постепенному отходу от норм и принципов рациональности к сугубо мифологическому мышлению. Слабая модернистская прослойка внутри общества зачастую не может противостоять данным процессам, поскольку главным союзником на стороне архаики выступает массовость, подкрепленная растущим невежеством. В этих условиях представителям науки, элиты крайне важно не идти на поводу стереотипов и настроений массового сознания, а необходимо осуществлять максимально объективный анализ текущего состояния общества, даже рискуя получить при этом ярлык «врага народа».
Размывается и такой сложный социокультурный феномен традиционного общества как «башкирская национальная интеллигенция», в первую очередь это касается представителей сферы «высокой культуры» – поэтов, прозаиков, художников, сценаристов и режиссеров национального театра, статусная роль которых также неуклонно снижается, что меняет, упрощает до примитивности структуру башкирского социума. Особенно сильное снижение позиций произошло у современной башкирской литературы. Формально сегодня там наблюдаются попытки разрешить накопившиеся застойные проблемы, преодолеть инерцию последних десятилетий. В очередной раз сменился председатель Союза писателей РБ, им стал З. Алибаев; появились новые имена и молодые писатели (А. Баймухаметов, А. Шаммасов и др.). Однако это несопоставимо с потерей слово- или текстоцентристской ориентации башкирского общества, с изменением социального статуса национальной литературы. Вслед за российским обществом (в европейских и американских культурах это произошло еще 1950-60-е годы), башкирский литературоцентризм не выдержал конкуренции со стороны альтернативных искусств, а сама культура оказалась вытесненной из сферы серьезной жизни в сферу развлечений. А ведь при всех дискуссионных моментах башкирская литература советского периода была цельным и по-своему самобытным явлением, в которой были не только такие имена как Мустай Карим, Рами Гарипов, Назар Нажми и др., но и пласт авторитетных русскоязычных писателей, как например, Газим Шафиков.
Это означает, что без прямой государственной поддержки «институты Модерна» и «высокой культуры» могут в башкирском обществе со временем окончательно уйти на периферию общественной жизни.
Вместе с тем современное состояние башкирского социума не настолько трагично как может показаться на первый взгляд. Да, оно сегодня атомизированно и фрагментировано на различные субгруппы; ее представителей в полной мере практически ничего не объединяет: ни религия, ни идеология, ни язык. Фактически единственными факторами консолидации являются на сегодняшний день лишь территория и общая история происхождения. Кроме того, его части имеют различные уровни развития. Так, часть башкир-горожан второго и третьего поколения живут уже либерально-демократическими ценностями, есть прослойка консервативной национально-ориентированной элиты, но одновременно практически сложилась и значительная страта архаизирующего городского и сельского «низа». Однако параллельно с этими процессами, ценности утилитаризма все же проникли в культурные коды и постепенно сформировали новую программу социальной жизни – не на основе моральных ценностей, а с элементами индивидуалистского прагматизма и рационализма. Другими словами, сегодня нет гомогенного и цельного социального «тела», но есть полный противоречий, сложный и разнородный «организм», находящийся в режиме трансформации. Но при этом даже, на первый взгляд, деэтнизированное поколение башкир-горожан тяготеет именно к этническим ценностям, так как понимает, что в сложных условиях урбанизированного пространства этническая идентичность дает определенную защиту, не говоря уже о том, что может послужить источником высокого статусного положения.
В целом хотелось бы отметить, что категории «этнос», «народ», которые часто употребляются, в том числе и в научной литературе, не тождественны понятию «социум», имеющему более широкое значение. В обществе может быть несколько «этносов». Так, в 1990–2010 годы в башкирском обществе культурно и политически доминировала общность, основанная на аграрных ценностях и идеологии этноцентризма. Сегодня она, как жизненная стратегия, потерпела поражение, а параллельно ей стала формироваться новая идентичность, ядром которой являются урбанизационные ценности, а также ценности общества потребления. То есть в социальном пространстве башкирской культуры фактически сформировалось «два народа»: «аграрный» и «городской». Однако эти два дискурса пока слабо объединены, а где-то даже и противопоставлены друг другу. Тем не менее, в этом случае главным должно стать понимание того факта, что нынешнее башкирское общество является принципиально разнородным – вплоть до антитрадиционных субкультур. К примеру, определенным шоком для башкирской общественности стало известие о создании по инициативе, в том числе и башкирских девушек (детей творческой интеллигенции, горожанок во втором поколении), интернет-группы «Феминизм в Башкортостане», ратующих за права секс меньшинств. И как бы к подобным явлениям не относились носители фундаменталистских установок, прежней однородности оно уже никогда не достигнет, а значит необходимо искать новые посттрадиционные формы интеграции, которые бы учитывали интересы всех башкирских субгрупп.
В тоже время было бы ошибочно и поощрять данные тенденции, поскольку они ломают традиционную систему нравственных запретов в башкирском обществе, социально-психологическим регулятором которых, по мнению Ю. Лотмана, является стыд. Как он отмечал в своих работах, каждая эпоха создает свою систему стыда – «один из лучших показателей типа культуры», а область культуры – «это сфера тех моральных запретов, нарушать которые стыдно». Следовательно, появление нынешних «революционерок в юбке» в сфере морали, как ни парадоксально, явление скорее антимодернистское (и, в сущности, глубоко провинциальное, так как более урбанизированные этносы давно «переболели» подобными крайностями). Это в условиях становления «общества модерна» феминизм начала ХХ века имел определенную прогрессивную направленность, так как боролся с инерцией Премодерна, архаики. В нынешних условиях это уже чисто разрушительный, деструктивный социальный феномен. Кроме того, табуированность культуры и «система стыда» в башкирском социуме намного выше, чем в целом в российском обществе. На башкирском телевидении или в национальных СМИ, даже сегодня нет открытой пахабщины или непристойностей, а значит именно традиционная культура может и должна стать в итоге основным ресурсом органичной или «консервативной» модернизации, поскольку для либеральной ее модели у общества просто нет ни исторических, ни социокультурных устоявшихся и значимых предпосылок.
Современное состояние башкирского общества затруднено и тем, что распад этничности, сложившихся институтов, наконец «башкирского мира» как сложного универсума символов, не находит должного адекватного решения. Нет нового субъекта истории, способного разрешить накопившиеся проблемы и противоречия, новой формы идентичности. Теоретически, а также по опыту других обществ, такую интегрирующую роль может сыграть частичное формирование институтов современных наций, но при сохранении и с опорой на этничность. Как пишет по этому поводу Р. Вахитов: «Этнологи-конструктивисты убедительно показали, какую роль в создании наций играет изобретение национальной истории, символов, мифов и т. п., и в этом с ними трудно спорить. Но отсюда вытекает и вывод, что если существование нации не поддерживать специально при помощи механизмов воспроизводства национальной идеологии и культуры, то она просто распадется и превратится в конгломерат враждующих социальных групп, каждая из которых будет претендовать на больший объем прав» [Вахитов, 2016, с. 40].
Другим фактором преодоления расколотости башкирского общества может стать развитие и расширение значения традиции или «срединной культуры», которая формирует устойчивую и непротиворечивую совокупность ценностных ориентаций, снимает напряженность оппозиционных ценностей, формирует устойчивый нравственный идеал, приемлемый для широких масс на достаточно длительный период. В контексте обыденной жизни на основе срединной культуры складывается устойчивая сеть социальных отношений, обеспечивающая стабильность и единство общества, происходит взаимная адаптация социальных групп и снимаются наиболее острые противоречия. Именно эти свойства обыденной жизни позволили А. Ахиезеру назвать ее «последней баррикадой» защиты общества от роста дезорганизации и хаоса. Однако он ее понимал в либерально-демократическом ключе, мы же предлагаем трактовать понятие «срединной культуры» с понятием «традиции» или культуры как таковой.
Башкирское общество таким образом столкнулось сегодня с новыми и серьезными вызовами, которые не найдя нужного решения компенсируются в основном за счет усиления архаики, что не способствует движению вперед, а лишь ухудшает общую ситуацию. Это в свою очередь приводит к опасной политизации этничности, затрудняет формирование и освоение общегражданских ценностей. Однако полноценное изучение данных вопросов в настоящий момент сопряжено с определенными методологическими трудностями. Так, одним из наиболее дискуссионных проблем последних десятилетий является вопрос о соотношении общероссийской гражданской идентичности с региональной, этнической и религиозной идентичностями и об оценке их как совмещающихся по принципу иерархии, дополняющих друг друга либо вступающих в конфликт. Сегодня авторитетные российские ученые в основном апеллируют к теории множественных идентичностей, а одной из главных целей государственной национальной политики стало усиление деятельности по дальнейшей интеграции социально, экономически, этнически разнородного российского общества в единое социокультурное пространство, по снижению в нем уровня конфликтности. Поскольку, по мнению этносоциолога Л. М. Дробижевой, именно «совмещенные множественные идентичности, а не конкурирующие и выстраиваемые иерархически – государственно-гражданская, этническая, региональная, локальная идентичности – признак гармоничного развития общества» [Дробижева].
Однако процесс освоения общегражданских ценностей в современном башкирском обществе идет крайне неровно, скачкообразно, с большими трудностями и противоречиями. Сильное влияние на него оказывают и внешние факторы (политические, социально-экономические) и внутренние (социокультурные, демографические). Это, в свою очередь приводит к тому, что иерархия идентичностей в нем меняется, имеет неустойчивую, и не всегда положительную, динамику.
Так, смена власти в республике в 2010 году, завершение «эпохи» регионального авторитаризма, первоначально привели к ослаблению крайних форм этнонационализма, а сам социум представлял собой пестрый конгломерат различных социальных групп и порой полярных, в ценностном плане, субкультур. В этих условиях роль этничности в башкирском обществе постепенно ушла на периферию массового сознания, а политические лозунги перестали интересовать основные элитные и социальные группы. Вероятнее всего, именно пережитый шок, а также болезненная ликвидация патерналистского регионального режима привели к тому, что общегражданская и локальная идентичности стали превалировать в башкирском обществе над этнической, что в принципе было нехарактерно для полуаграрного, во многом этноцентричного социума.
К примеру, социологическое исследование 2011 года, проведенное в Башкортостане Институтом социально-политических и правовых исследований РБ совместно с Институтом социологии РАН (руководитель проекта Л. М. Дробижева), показало очень интересную с точки зрения социокультурной динамики общества картину. В частности, ответы респондентов башкир об ощущении своей близости с различными социальными группами выявили тогда, что не только общероссийская идентификация преобладает над этнической, но и даже локальные идентичности имеют большее значение для опрошенных. Так, у представителей башкирского общества иерархия идентичностей (по убывающей) сложилась следующим образом – в первую очередь «земляки», «жители вашего города, села», «граждане России», и лишь затем «люди той же национальности» и «люди вашего вероисповедания» [Социологический ответ…, 2012, с. 42].
На вопрос же: «Кем вы себя чувствуете в большей мере?» лишь 34,2% башкир ответили «Скорее человеком своей национальности». «Скорое россиянином» – 11,9%; «ни тем, ни другим» – 3,1%, а подавляющее количество респондентов идентифицировали себя «и как россиянином, и как человеком своей национальности» – 48,8%. Что в очередной раз подтвердило истинность утверждения, что современные башкиры в большинстве своем являются носителями и общегражданской, и этнической идентичностей, одновременно.
Казалось бы все указывало на то, что этнический фактор не является абсолютной доминантой в сложном спектре башкирской идентичности, и сложились благоприятные условия для постепенной интеграции в новый общероссийский проект, а также для дальнейшего освоения гражданских ценностей. Однако в силу ряда причин политического и социально-экономического характера наметившаяся модернизация башкирского общества после 2014 года была во многом оборвана. Незначительная модернистская прослойка внутри общества по ряду причин самоустранилась, отошла на второй план, а уже осенью 2017 года в регионе прошла череда протестных митингов башкирской общественности («в защиту языка») с участием от 2,5 до 3 тыс. человек. Цифра очень значительная для республики, где акций с таким количеством участников, собранных по этническому принципу, не было с начала 1990-х годов. Отмена башкирского языка в качестве обязательного предмета в школах республики стала последней каплей для общественности, которая с 2010 года практически все изменения происходящие в республике интерпретировала в основном через призму «антибашкирской политики». И более глубокий анализ этих событий показывает, что под давлением внешних угроз в башкирском обществе фактически заново восстановилась субъектность «эпохи суверенитета». Атомизированный и разорванный социум резко сплотился вокруг этнических ценностей, а его представители почувствовали на некоторое время новое единение, включая, до этого аполитичных башкир-горожан второго и третьего поколения. Единство это во многом мнимое – нынешнее башкирское общество по-прежнему сильно расколото, в нем много противоречий и агрессии, его различные части не слышат и плохо понимают друг друга. Глубинная же природа данного явления, на наш взгляд, еще более противоречива, так как социологически это скорее контрмодернизационное движение. Формально такая организация как «Башкорт» действительно сумела возглавить и выразить протестные настроения коренного населения в связи с понижением статуса башкирского языка. Однако идеологически и содержательно – это лишь повторение «суверенитетской» риторики начала 90-х годов, созданной в свое время такими учеными и общественниками как проф. Д. Ж. Валеев, М. М. Кульшарипов и др., а значит она уже в значительной мере неадекватна новой реальности и как политический проект обладает очень слабым позитивным потенциалом. Во многом по данной причине у башкирского общества сегодня нет устойчивого «образа будущего», но при этом постепенно набирают силу и транслируются определенной частью башкирской элиты идеи, связанные с пантюркизмом, независимого от России государства, с тотальной исламизацией; которые зачастую близки национальному самолюбию, но, тем не менее, далеки от существующей постсоветской действительности. В то же время налицо и активное проявление этничности. Однако последнему как раз проще всего найти объяснение, поскольку общество, находящееся в сложном и переходном состоянии, с высоким уровнем традиционализма, имеет все возможности для этнической мобилизации, а сам национализм как политическое явление может со временем принять в нем вполне реальные и устойчивые формы.
Теперь данные трансформационные сдвиги массового сознания подтверждаются и результатами социологических опросов. Так, после прошедших митингов в республике, в октябре-ноябре 2017 года Центром гуманитарных исследований был проведен массовый опрос населения Башкортостана. Исследование проводилось в 13 городах и 32 муниципальных районах Башкирии. Всего было опрошено 1094 человек.
Опрос в частности показал, что под воздействием вышеуказанных процессов у представителей башкирского общества, сравнительно с замерами 2011 года, заметно изменилась иерархия идентичностей в вопросе ощущения близости с различными социальными и иными группами (сумма ответов «часто» и «иногда»).
Теперь после группы «люди вашего поколения, возраста», идет категория «люди той же национальности», то есть данная групповая идентичность у башкир поднялась с четвертого места до второго. Затем «жители вашего города, села», «жители республики», «профессии», «одного с вами достатка», «люди вашего вероисповедания», «политических взглядов». Гражданская же идентичность с третьей позиции в 2011 году, упала, за прошедшие шесть лет, до последней строчки (9 место).
Для сравнения: у других этносов республики она также занимала и занимает отнюдь не лидирующие позиции – 8-е место у татар и 7-е у русских. Что, вероятно, связанно с низкой политизированностью массового сознания. Хотя в 2011 году степень близости с «гражданами России» у них все же была на 3 и 2 месте соответственно. Графа же «ощущение близости с жителями вашей республики» занимает сегодня в иерархии идентичностей у башкир, татар и русских РБ более высокие позиции – 4, 5, 6 место соответственно.
То что у опрошенных в 2017 году башкир более массовыми оказались поколенческие, поселенческие идентичности и идентичность по достатку и профессии, в целом вполне закономерно, поскольку это идентичности, постоянно ощущаемые людьми в повседневной жизни. В то же время заметное повышение роли этнической идентичности в современном башкирском обществе явление скорее негативное, поскольку в данном случае она проявилась как ответная реакция на конкретное политическое решение со стороны федерального центра. Но связывать ее напрямую с радикальным этническим национализмом было бы, на наш взгляд, ошибочно, так как этничность сама по себе сложное и многомерное явление. Кроме того, она является источником и энергией любого национального проекта. Это то, что легитимирует его в истории, дает ему временную перспективу и культурную идентичность. Этничность есть форма исторической памяти, запечатленной в этнониме. Это корни, без которых невозможно сформировать устойчивую национальную идентичность.
В то же время оговоримся, что речь в данном случае идет о сложных вопросах, связанных с выстраиваемыми иерархиями внутри различных этнических сообществ региона, то есть лишь об одном из «срезов» массового сознания. Когда же жителям республики был задан вопрос конкретно о гражданской самоидентификации, картина стала иной, что в целом не позволяет утверждать о растущей угрозе со стороны регионализма как об устойчивой тенденции. Так, башкортостанцами в регионе себя ощущают только 18,5% населения, 37,5% называют себя, прежде всего, гражданами России, 38,5% в равной мере россиянами и жителями республики. В настоящий момент интегральный показатель общегражданской идентичности в Республике Башкортостан – чувство близости с гражданами России (по методике Федерального агентства по делам национальностей), составил, согласно результатам социологического опроса, – 70,6%.
В этническом «срезе» ситуация также скорее характерная для региона. Так, среди русских значительно большая, по сравнению с другими этносами, доля тех, кто относит себя к россиянам (59,1%), у татар – в равной мере и к тем и другим (47,2%).
Однако наиболее большую разницу данных демонстрируют представители «титульной» национальности РБ. В частности, башкиры чаще, чем другие, считают себя больше башкортостанцами (37,3%), в равной мере и россиянами и башкортостанцами – 37,6%, в большей степени россиянами – 21,5%, ни тем не другим – 2,4%, затруднились с ответом – 1,2%.
Для сравнения: по результатам опроса 2011 года Института социологии РАН тех, кто чувствует себя больше башкортостанцами среди башкир было – 25,0%, в равной мере – 63,5%, больше россиянином – 10,0%, число же затруднившихся с ответом практически не изменилось и составило – 1,5% [Социологический ответ…, 2012, с. 45].
Интересно также, что при сравнительном анализе опросов 2011 и 2017 годов гражданская самоидентификация практически не изменилась у татар РБ, а у русских, наоборот, выросла доля тех, кто больше чувствует себя россиянином (с 40,2% до 59,1%). Последнее можно объяснить тем, что в условиях усиления патриотической риторики, а также процессов, обусловленных ростом унитаристских тенденций со стороны федерального центра, русские республики закономерно ответили увеличением доли тех, кто считает себя больше россиянином и в меньшей степени жителем своей республики.
Таким образом, общая картина относительно нынешнего положения башкирского общества довольно противоречивая, поскольку косвенно указывает на то, что в отличие от русских и татар РБ, значительная часть коренного населения стала медленно дрейфовать в противоположную сторону от общероссийского гражданского проекта. Однако при этом, мы видим, что одновременно среди башкир увеличилась и доля тех, кто стал считать себя больше россиянином (с 10,0% до 21,5%). Что является другой крайностью, поскольку оптимальным здесь, наверное, можно считать состояние, когда человек испытывает гордость и за Россию, и за свою республику. В целом необходимо отметить, что ослабление региональной идентичности в действительности не менее опасно, чем ее крайние проявления в форме сепаратизма. Сегодня одним из побочных проявлений данного процесса можно считать увеличение среди молодёжи РБ доли тех, кто не связывает с ней свое будущее, а также наметившая в последние годы устойчивая тенденция роста количества студентов обучающихся за пределами республики.
Все это в очередной раз является свидетельством того, что башкирское общество внутренне расколото, не может на данном этапе выработать институциональные механизмы для решения своих проблем. И это очень мощный деструктивный фактор, поскольку, по мнению А. Ахиезера, расколотое общество живет в состоянии хронической неспособности последовательно преодолевать социокультурные противоречия, а также острейших конфликтов, которые в итоге могут привести к катастрофе [Ахиезер, 1991, с. 127]. Одним из главных условий для преодоления негативных тенденций должно стать, на наш взгляд, усиление работы по переходу социума в состояние «диалогового режима», в том числе через поиск сложного баланса между традицией и инновацией, сельским и городским, этническим и общегражданским. Консолидация его различных сегментов в рамках формирования и укрепления башкирской национальной идентичности; нового проекта, способного не только создать предпосылки для поступательного развития общества, но и уберечь его от опасной и ненужной политизации.

Азамат Буранчин
Кандидат исторических наук, сотрудник Центра гуманитарных исследований Республики Башкортостан

Литература

1. Асылгужин Р. Р. Процессы урбанизации башкир в Республике Башкортостан // Панорама Евразии. Научный общественно-политический журнал. 2014. №1 (12).
2. Ахиезер А. С. Россия: критика исторического опыта. Т.1. М., 1991.
3. Бурханова Ф. Б. Брак и семья и у башкир // Социологические исследования. 2015. № 8.
4. Валиахметов Р. М. Динамика и особенности изменений структуры сельского и городского башкирского населения // Традиция и толерантность: проблема понимания. Мат. Всероссийской научно-практической конференции. Уфа, 2012.
5. Вахитов Р. Р. Национальный вопрос в сословном обществе: этносословия современной России. М., 2016.
6. Дробижева Л. М. Теоретические проблемы изучения гражданской идентичности и социальная практика // http:// www.perspektivy.info/rus/gos/teoreticheskije_problemy_izuchenija_grazhdanskoj_ identichnosti_i_socialnaja_praktika_2014-09-10.htm.
7. Ламажаа Ч. К. Архаизация общества в период социальных трансформаций // Гуманитарные науки: теория и методология. 2003. № 3.
8. Социологический ответ на «национальный вопрос»: пример Республики Башкортостан. Институт социологии РАН. М.; Уфа, 2012.

Вам также может понравиться

Добавить комментарий

Ваш email не будет опубликован. Обязательные поля отмечены *

Вы можете использовать данные HTML теги: <a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <s> <strike> <strong>