Лекция исполнительного директора АНО «ЦПТ «ПолитКонтакт» Андрея Медведева в ходе Международного Молодежного Форума Соотечественников «Лидер XXI века»
17-18 октября 2013 г.
г. Минск, Республика Беларусь
Текст лекции составлен на основе обобщения ранее опубликованных по данной тематике собственных статей, а также на основе монографии члена-корреспондента РАН Г.И.Чуфрина «Очерки евразийской интеграции» (Москва, издательство «Весь Мир», 2013 год)
Прежде чем поговорить о перспективах и трудностях создания Евразийского экономического Союза и нынешнем состоянии интеграционных процессов, видится необходимым сделать короткий экскурс в отношении серии попыток консолидации на постсоветском пространстве, последовавшими после распада единой страны.
В результате ликвидации Советского Союза полтора десятка стран, в один момент ставших суверенными государствами, (обладающими абсолютно разными стартовыми экономическими возможностями, с разными показателями обеспеченности сырьевыми ресурсами, продовольствием, с разной степенью развитости промышленности, а также уровнем связей с внешним миром) столкнулись с проблемами экономического выживания, угрозой политического хаоса. Перед вновь образовавшимися государствами встал выбор, к которому они оказались мало подготовленными, по поводу способов обеспечения социальных потребностей населения, путей экономического развития и внешнеполитического курса. Происходило это одновременно с обострением взаимных территориальных споров, роста сепаратистских настроений и возникших на их основе вооруженных столкновений и даже войн в ряде образовавшихся стран, включая Россию.
Во многом, не готовность самостоятельно справиться с подобного уровня вызовами определило объединение большинства бывших советских республик в Содружество независимых Государств в качестве попытки коллективного поиска жизненно необходимых ответов на беспрецедентные до этого вызовы. При этом СНГ изначально не имело наднациональных полномочий, что в конечном итоге определило его аморфность, как межгосударственной структуры, фактически превратившейся в диалоговую площадку с постепенно сужающимся составом. Как известно, Узбекистан изначально минимизировал свое участие, Туркменистан является всего лишь ассоциированным членов, Грузия полностью вышла из состава СНГ после пятидневной войны 2008 года. По мнению ряда экспертов, СНГ – это не столько «форма цивилизованного развода», сколько реализованный способ нивелировать сопротивление тех, кто не желал расторжения Договора 1922 года о создании СССР, и фактически исторически — оправдать Б.Ельцина, Л.Кравчука и С.Шушкевича, подписавших Беловежское соглашение о его (СССР) ликвидации – «дескать, они не просто ликвидировали Советский Союз, а создали ему замену в виде СНГ».
Но как бы то ни было, в итоге, мы получили иллюзию политической суверенизации и разрушение системы взаимовыгодной дополняемости производственных, технологических, торгово-сбытовых и других хозяйственных связей – и, как следствие, практически все постсоветские страны оказались в стратегическом тупике.
Исходя из содержания термина «интеграция» (от латинского — восстановление, восполнение целого) существует обобщенное определение интеграции как сплочения, слияния общественных, государственных структур либо в рамки единого государства, либо в более широкую межгосударственную общность. Межгосударственная политическая и экономическая интеграция предполагает создание новых институтов власти с передачей им части суверенных прав национальных политических органов. Это подразумевает:
— наличие общего политического пространства и наличие верховного политического органа;
— согласованного юридического и административного пространства;
— общего экономического пространства;
Примером подобного рода интеграции с определенными поправками является Европейский Союз, который у подавляющего большинства населения постсоветского пространства является неким положительным образом региональной интеграции.
Если говорить о постсоветском пространстве, в частности о пространстве СНГ, то здесь мы наблюдаем то, что интеграционные процессы столкнулись с серьезными трудностями. Ход событий показал, что отсутствие наднациональных полномочий и отсутствие механизмов контроля за исполнением решений, принимаемых в рамках СНГ, быстро привели к тому, что данные решения носили необязательный характер для его участников. В результате попытки сохранения и поддержки необходимых межгосударственных связей на практике не соответствовали декларативным целям и носят весьма ограниченные результаты. Это касалось и экономического наполнения декларируемых межгосударственных отношений, что, в частности, проявилось в не выполнении Договора о создании экономического союза, подписанного в 1993 году, и который подразумевал последовательный и поэтапный переход к зоне свободной торговли, таможенного, платежного и валютного союза с целью формирования общего рынка товаров, услуг и капиталов.
Тем не менее, в ряде новых независимых государств здравомыслящие политики фактически всегда понимали жизненную необходимость на постсоветском пространстве в создании, укреплении и развитии межгосударственного экономического сотрудничества на многосторонней основе. И такие попытки, разные по своему содержанию и исходным целям, предпринимались неоднократно.
По поводу Союзного государства Белоруссии и России я подробно говорить не буду, потому что это отдельная тема, ею я никогда профессионально не занимался, Вы ее знаете намного лучше меня, и было бы правильно, если бы вы прочли мне лекцию о Союзном государстве Белоруссии и России, из которой я бы узнал много нового для себя. Мне же ближе ситуация, связанная с интеграционными попытками в постсоветской Средней Азии.
Так вот, касаясь республик бывшей советской Средней Азии и Казахстана, необходимо сказать, что убеждение в необходимости интеграции, так или иначе, разделяли все лидеры государств ЦА, что и нашло свое отражение в периодически озвучивавшихся интеграционных проектах с той или иной стороны. В частности, интеграционные предложения были озвучены в апреле 1993 года Исламом Каримовым, президентом Узбекистана; об идее создания конфедерации пяти центрально-азиатских республик заявлял в середине 90-х годов прошлого столетия Сапармурад Ниязов, первый президент Туркменистана. Но наиболее концептуально разработанную на тот момент идею — о создании Евразийского союза (ЕАС) — выдвинул президент Казахстана Нурсултан Назарбаев, с которой он впервые публично выступил в ходе лекции перед преподавателями и студентами в МГУ имени М.В.Ломоносова 29 марта 1994 года.
Традиционно отдавая дань уважения данному событию, все же необходимо отметить две вещи: во-первых первоначально данная презентация Н.Назарбаева была представлена не в столице России г. Москве, а в Великобритании, и двумя годами ранее. Во-вторых, чтобы не говорили «говорящие головы», финансово мотивированные из статей государственного бюджета Казахстана, все же придется признать, что изначально «идея» лидера Казахстана была направлена на самом деле не столько на общие интересы интеграции в рамках постсоветского пространства, сколько на реализацию собственных национальных целей. В процессе региональной интеграции Казахстан желал занять положение «старшего брата» в постсоветской Средней Азии, а уже потом, так сказать, коллективно выстраивать наиболее выгодные для себя взаимоотношения не только с Москвой, но и с Пекином, Вашингтоном, Брюсселем, а также – Дели, Тегераном, Анкарой и Исламабадом. Но дело не в том, что «информационная лапша» для спонсоров «московских говорящих голов» оказалась неэффективной с точки зрения соотношения «цена/качество», а в том, что точно с такими же намерениями (стать «старшим братом» в бывшей советской Средней Азии) до сих пор не расстался и Узбекистан, имеющий общие границы не только со всеми четырьмя азиатскими странами постсоветского пространства, но еще и с Афганистаном. В результате в Средней Азии были апробированы разные формы межгосударственной интеграции без участия России.
Первые соглашения о региональном сотрудничестве между странами Центральной Азии были достигнуты еще в 1993 году. Казахстан и Узбекистан заключили соглашение о мерах по углублению экономической интеграции, а в январе 1994 г. две страны подписали соглашение о создании Единого экономического пространства. В апреле того же года к данному соглашению присоединился Кыргызстан, после чего были предприняты попытки создания координационных органов, межгосударственных советов, секретариата ЕЭП. В марте 1998 года к указанным странам присоединился Таджикистан. После этого было принято решение акценты организации сместить на экономическое взаимодействие, ЕЭП было преобразовано в Центрально-Азиатское экономическое сообщество (ЦАЭС), которое затем, в декабре 2001 года, было реорганизовано в Организацию центрально-азиатского сотрудничества (ОЦАС).
Однако, «процесс не пошел», несмотря на периодические заявления о необходимости и важности региональной интеграции, страны Центральной Азии не смогли создать действенной региональной организации в силу ряда причин, ключевой из которых на политическом уровне являлась неготовность нынешнего поколения среднеазиатских элит к ограничению суверенитета ради достижения стратегических целей. «Субъективные факторы», в частности, соперничество за региональное лидерство, личные взаимоотношения президентов изначально препятствовали видящейся объективной и логичной социально-культурной интеграции. В результате этого в регионе добровольная «малая» интеграция в ближайшее время стала невозможной, а в отдаленном будущем и не нужна. Стало очевидно, что она стала возможна только в рамках «большого пространства» – типа ЕврАзЭС», Договор об учреждении которого был подписан 10 октября 2000 года в Астане и который после ратификации всеми участниками официально вступил в силу 30 мая 2001 года.
К концу 2003 года году стало понятно, что в рамках Организации центрально-азиатского сотрудничества большинство ключевых соглашений не было реализовано, в 2004 году в ОЦАС вошла Россия, после чего по предложению президента Узбекистана, после того, как Узбекистан присоединился к ЕврАзЭс, в 2005 году произошло слияние этих двух организаций.
В рамках ЕврАзЭс проделан колоссальный объем работы в целях первичного стимулирования многостороннего экономического сотрудничества между входящими в него странами, но, тем не менее, данный процесс тоже шел очень медленно, и на данный момент можно сказать, что изначально заложенный в данную организацию потенциал до конца не был реализован. Одной из главных причин тому является то обстоятельство, что само по себе членство в ЕврАзЭС автоматически, без взаимных уступок и поиска компромиссов, не могло привести к эффективности взаимодействия по хозяйственным вопросам между постсоветскими странами.
Забегая вперед, хотел бы отметить, что завершение успехом создания Евразийского экономического союза, как более высокой формы экономической интеграции на постсоветском пространстве, приведет к окончанию деятельности ЕврАзЭС, как интеграционного объединения, созданного в 2000 году. Но сейчас, прежде чем закончить часть нашей лекции, касающейся попыток «малой», без участия Россия, интеграции в рамках постсоветской Средней Азии и Казахстана необходимо сказать, что достаточно мощное влияние на интеграционные процессы в этом регионе, изначально оказывали и продолжают оказывают стратегии Китая и внерегиональных игроков. Однако сразу оговорюсь, что их появление является объективной закономерностью, заполнившей идеологический вакуум и экономическую разобщенность, вызванных крахом Советского Союза, а степень их влияния на сложности интеграции в рамках СНГ не стоит ставить во главу угла. Мне боле близка точка зрения, согласно которой «пресловутый внешний фактор» является все же катализатором, а не первопричиной дезинтеграции на постсоветском пространстве.
Перечислю лишь некоторые внешние стратегии, которые, на мой взгляд, на протяжении всего описываемого периода, включая данный момент, оказывают наиболее серьезное влияние на процессы интеграции стран бывшей советской Средней Азии и Казахстана с участием России. Прежде всего, это стратегии США (ГУУАМ (1995-2005), «Большая Центральная Азия» (БЦА) — 2006 г), Китая (в основе которой лежит принцип «мягкой силы» в китайском понимании), ЕС («ЕС — Центральная Азия» (2007 г)), Японии («ЦА + Япония» (2005)), Турции («Большой тюркский мир» начало 90-х годов XX века). Свои долгосрочные стратегии в отношении ЦА также имеют Иран, Пакистан, Индия, Южная Корея.
Перечисленные стратегии являются разными по степени проработанности, подкреплению реальными финансовыми ресурсами и наполненности реальными проектами.
На мой взгляд, стратегия Китая изначально была менее всего виртуальна, и сейчас мы все являемся свидетелями ее значительной эффективности, в ее основу лег воспринимаемый странами региона принцип «мягкой силы», изначально привнесенный в регион с Запада, но в последствии наполненный Китаем конкретной экономической экспансией. Китайские стратегические инвестиции (покупка акций ресурсодобывающих компаний, строительство транспортной инфраструктуры, выдача привлекательных займов, товарных кредитов и прочее) соответствуют долгосрочным целям КНР. При этом Китай до сих пор пока стремится всеми способами показать, что на политическом уровне не ставит целью прямую конкуренцию с США и Россией, по всей видимости, ожидая того момента, когда совокупность реализованных экономически выгодных проектов станет определять и политические отношения со странами региона. Данная стратегия весьма выгодно отличается от геополитической конкуренции РФ и США, которая далеко не всегда подкреплена серьезной экономической базой.
Наличие такого количества внешних стратегий, адресованных центрально-азиатскому региону, имеет неоднозначное и, причем разное значение для каждой расположенных в нем стран. При таком богатстве выбора все без исключения страны, несмотря на разность выбранных моделей собственного экономического развития, провозгласили в своей внешней политике принцип многовекторности. Однако, как оказалось, многовекторность мало провозгласить, необходимо еще и иметь ресурсы для того, чтобы ее себе позволить. Как показало время, на примере Киргизии, не всем данный принцип пошел на пользу. К сожалению, правящими элитами многовекторность зачастую воспринимается явно в упрощенном виде и, по сути, сводится к частой смене декларируемых внешнеполитических приоритетов. Опыт Киргизии в данной «многовекторности» фактически привел ее к порогу, за которым крах государственности. И, по всей видимости, Киргизия в данной трагедии может оказаться не единственной в своем роде. Однако злорадствовать по данному поводу не имеет никакого смысла, потому что до сих пор Россия и страны постсоветской Средней Азии, по сути, являются, сообщающимися сосудами, а в трудные времена взоры с мольбой о помощи со стороны последних, традиционно обращены к России.
Но как бы то ни было, в конце ХХ-го – начале ХХI-го века баланс между центробежными и центростремительными тенденциями начал приобретать свое эволюционно закономерное качество. Еще задолго до глобального кризиса 2008-2009 года вменяемые политики поняли неизбежную необходимость создания, укрепления и развития на постсоветском пространстве межгосударственного экономического сотрудничества на многосторонней основе. Что и говорить, что без коллективных усилий не получится противостоять угрозе спада внутреннего производства и снижению экспортных доходов от его итоговой продукции.
Тем не менее, в государствах постсоветского пространства до сих пор популярны изначально завышенные надежды на то, что тесное партнерство с западными промышленно развитыми странами, в частности членами Евросоюза, позволит кардинально решить с их помощью и за их счет свои прогрессирующие социальные и экономические проблемы. Данные иждивенческие ожидания сохраняются на фоне того, что уже давно определены основные интересы западных партнеров – доступ на выгодных условиях к добыче и экспорту энергоресурсов и других видов минерального сырья, максимальный доступ на местные рынки потребительских товаров и продуктов питания. Ни какого значимого содействия постсоветским странам в развитии высоких технологий иностранные инвесторы с периода распада Советского Союза не обеспечили и не собираются обеспечивать, в лучшем случае – за счет наличия более дешевой рабочей силы производится перенос некоторых видов сборочных производств, не более того.
Поэтому Евразийская интеграция – это действительно ответ на сложившуюся ситуацию, а создание Таможенного Союза между Белоруссией, Казахстаном и Россией в качестве логичного этапа на пути к созданию Евразийского Экономического Союза стало реальной заявкой на появление на евразийских просторах мощного конкурента существующим центрам силы в мировой и экономике и политике. Заявкой на достижение цели равноправного и взаимовыгодного участия в мировом экономическом сообществе. Поэтому я полностью разделяю тезис о том, что становление и развитие евразийской экономической интеграции не может рассматриваться исключительно в категориях межгосударственных отношений бывших союзных республик, а ныне суверенных государств Евразии. По своему значению это явление, вполне очевидно, носит даже не региональный, а глобальный характер, и его стратегические перспективы будут определяться сложным переплетением и взаимодействием многих внутренних и внешних факторов политического, военно-политического, экономического и социального характера.
В одной из публикаций мне частично уже доводилось высказываться по этому поводу. Позволю себе повториться в рамках сегодняшней лекции.
Сегодня мы живем в условиях жесткой конкуренции нескольких мировых проектов, претендующих на создание глобальной системы, намеревающейся определять будущее всех цивилизаций, живущих на Земле. Основными «соперниками», между которыми идет финансово-экономическая война на сырьевых, товарных, фондовых и валютных рынках, стали проект создания глобального мира, различные варианты которого предлагают правящие круги США, и китайский проект воссоздания (теперь уже на общемировом уровне) Поднебесной империи. Это то, что, как называется, лежит на поверхности.
Помимо этих видимых глобальных проектов, которые можно условно назвать «основными», поскольку силы, участвующие в их реализации, контролируют значительную часть природных ресурсов и располагают огромными военно-политическими возможностями, существуют еще, как минимум, два, не столь видимых невооруженным взглядом, мировых проекта. Это сегодня, хоть и далеко не всегда заметный в публичном пространстве, мондиалистский проект, являющийся прямым наследником дела Ватикана по созданию «католического мира», не обладающий видимым военно-политическим и природно-ресурсным потенциалом, но за то обладающий весьма значительными финансовыми ресурсами. И так называемый проект «финансового интернационализма», нацеленный на создание глобального общества, в котором классические национальные государства выступают в роли подчиненных по отношению к международным финансовым структурам и транснациональным корпорациям.
Эти четыре глобальных проекта во многом противоречат друг другу, как по своим целям, так и по средствам реализации. Однако было бы ошибкой рассматривать взаимоотношения между ними как непрекращающееся соперничество. Они связаны друг с другом системой сложных отношений взаимодействия и конкуренции, которые позволяют им ограничивать взаимные противоречия локальными конфликтами, не подвергая опасности относительную и шаткую стабильность, установившуюся на глобальном уровне.
Для государств, образовавшихся на территории СССР, наиболее важно то, что ни к одному из этих четырех глобальных интеграционных проектов, которые реализуются в современном мире, они не могут присоединиться на сколько-нибудь приемлемых для себя условиях. Включение в любой из этих проектов требует от них фактически полного отказа от государственного суверенитета и права на самостоятельное развитие, подчинения требованиям и нормам, навязанным извне.
В таком положении оказались, конечно же, не только республики бывшего СССР, но и многие государства Европы, Юго-Восточной Азии, Южной и Центральной Америки. Для того чтобы выстроить взаимовыгодные отношения с участниками глобальных проектов, эти страны объединяют усилия, увеличивающие их возможности по защите своего экономического и политического пространства от внешней экспансии.
Поэтому наряду с глобальными проектами в современном мире сосуществуют интеграционные проекты, которые реализуются на более низком уровне, охватывая отдельные макрорегионы или группы стран. Данные проекты («европейский», «иберо-латинский», «индуистский», «японский») зачастую «накладываются» друг на друга, а потому некоторые национальные государства участвуют одновременно в нескольких проектах. При этом каждое индивидуально принимает для себя решение о том, в какой доле и какой составляющей своего национального суверенитета оно жертвует, и что за это рассчитывает получить взамен. Но это происходит отнюдь не всегда, так как подобный подход подразумевает наличие в этих государствах элит, ответственных за судьбу своего государства, гражданами которого они являются.
Ни одна из стран постсоветского пространства неспособна ни предложить, ни даже сформировать собственный мировой проект. Поэтому в условиях современного мира они оказались перед выбором: превратиться в арену столкновения внешних глобальных проектов (что, собственно и происходит) или приступить к экономической и военно-политической интеграции на региональном уровне, позволяющей объединить усилия для совместного восстановления полного государственного суверенитета и его совместной защиты на глобальном уровне.
С этой точки зрения евразийская интеграция, как мне видится, является для постсоветских государств единственным способом дать ответ на исторический вызов, сохранить в новых, чрезвычайно сложных международных обстоятельствах, как перспективы самостоятельного развития, так и контроль над ресурсами, позволяющими обеспечить высокое качество жизни.
Сама идея евразийства основана на единстве и культурно-историческом взаимодействии евразийских народов в течение не одной сотни лет. Эта идея включает в себя несколько аспектов и сторон. Это идея диалога культур Европы и Азии, это и обозначение суперэтнической общности, это и элементы, взятые из идейно-политического движения 20-х годов XX века в Европе. В частности проекта Пан-Европы, который предложила группа европеистов того времени во главе с князем Р.Куденхове-Калерги и который после Второй мировой войны лег в основу современного Евросоюза. В основе евразийства лежат принципы открытости и терпимости общества, его готовности к восприятию полезного извне, то есть способности синтезировать воспринятое извне с собственной самобытностью, что, собственно и отличает его от проекта глобализации.
Однако на данный момент существуют серьезные препятствия для реализации «евразийского» интеграционного проекта на постсоветском пространстве, и было бы наивным и глубоко ошибочным преуменьшать многочисленные проблемы и трудности, которые стоят, и будут возникать в ходе эволюции ТС в ЕЭП и Евразийский экономический союз. Например, на начальной стадии создания ТС весьма сложным оказалось заручиться согласием Казахстана на увеличение ввозных пошлин на 5 тысяч товарных позиций, так как это решение могло серьезным образом сказаться на состоянии казахстанского внутреннего рынка и на уровне потребительских цен. Это лишь одна из сотни трудностей. С самого начала ТС столкнулся с серьезными проблемами, которые обуславливаются существенными различиями в национальных и групповых интересах — за два десятилетия входившие в состав Советского Союза национальные республики, став суверенными, разошлись достаточно далеко. В них сформировались самостоятельные хозяйственные группировки со своими собственными интересами, которые далеко не всегда совпадали и продолжают не совпадать с общенациональными. Откровенно негативное отношение к планам экономической интеграции демонстрирует та часть деловых кругов в постсоветских странах, которая, установив свой контроль над высоко прибыльными отраслями национальной экономики, в первую очередь над добычей и экспортом энергосырьевых ресурсов, намерена и далее эксплуатировать их в целях личного либо группового обогащения, не считаясь с национальными интересами.
Правомерно констатировать, что отношение к ТС в странах-учредителях было остается не однозначным. Это усиливалось тем обстоятельством, что наблюдалось заметное падение удельного веса постсоветских стран во взаимном внешнеторговом обороте, значительное сокращение масштабов взаимных торгово-экономических и инвестиционных связей. Необходимо также сказать, что неоднозначное отношение к ТС сохраняется и в России, которой в силу ее экономического потенциала и геополитических мотивов приходится нести бОльшую тяжесть расходов по формированию ТС и его функционированию, на интеграционные мероприятия и интеграционную инфраструктуру, а также вводить дополнительные преференции партнерам. Тем не менее, Россия идет на это сознательно в расчете на то, что за счет сложения природных ресурсов, капиталов, человеческого потенциала Евразийский экономический союз имеет шансы встать в один ряд и занять свое место с такими ключевыми игроками и региональными структурами как ЕС, США, КНР, АТЭС. При этом стать не только конкурентоспособным в индустриальной и технологической гонке, но и внести существенный вклад в обеспечение устойчивости глобального развития. Это далеко не всем нравится, в том числе и создателям глобального мира под диктатом и контролем США, которые однозначно не хотят видеть Россию в числе равноправных геополитических игроков. В частности, правящие круги США, заинтересованные в реализации собственного глобального проекта, предполагают в противовес Китаю превратить Россию в основную базу американских ТНК для освоения ими Сибири и стран Средней и Центральной Азии. Но все здравомыслящие политики понимают, что там, где доминируют ТНК, уже не остается места ни для национального бизнеса, ни для политического и экономического суверенитета страны. Как правило, вслед за американскими ТНК в страну неизбежно приходят военные базы США, различные военизированные структуры и частные наемные армии американских корпораций. А для удобства контроля над политическим и экономическим пространством той или иной страны ее фактически превращают в конгломерат плохо связанных между собой экономических и политических областей, фактически независимых от слабого центрального правительства. С аналогичной угрозой, помимо России, сталкивается также и Казахстан (правда, в значительно меньшей степени, поскольку существование этой страны в качестве самостоятельного геополитического игрока не рассматривается американской элитой как серьезное препятствие для реализации собственных планов). В результате понимания сути угроз Россия, Украина, Казахстан и Белоруссия, то есть страны с самыми крупными на постсоветском пространстве размерами ВВП, каждая по своему пришли к пониманию поиска алгоритма в пользу постепенного и последовательного укрепления и развития взаимного экономического сотрудничества. Уровень сегодняшних противоречий во взаимоотношениях указанных стран говорит о том, что данный алгоритм пока не найден, и его поиск потребует не только временных затрат, но и значительных интеллектуальных, материальных, а также очевидно, что на этом пути еще предстоит поломать немало копий.
Тем не менее, с созданием Таможенного союза его участники впервые за постсоветские годы договорились передать часть своего национального суверенитета наднациональному органу. Этим органом явилась Комиссия Таможенного союза, которой передались полномочия по формированию единого таможенного тарифа. Вслед за созданием Таможенного союза страны-учредители выразили намерение продолжить начатый ими интеграционный процесс, переходя в согласованные сроки к очередным его этапам, что и было зафиксировано в Декларации о евразийской интеграции, принятой президентами России, Казахстана и Белоруссии 18 ноября 2011 года. Одним из важнейших результатов принятия данной Декларации стало межправительственное соглашение о начале формирования с января 2012 года Единого экономического пространства (ЕЭП) – межгосударственного объединения с открытыми внутренними границами и общим внешним контуром – и достижения в его рамках более высокого уровня экономической интеграции со свободным передвижением между участниками ЕЭП не только товаров, но и услуг, трудовых ресурсов и капитала. В результате были определены 17 соглашений, первоначально составившие договорно-правовую базу ЕЭП. В дальнейшем готовятся к подписанию еще более 50 документов, регламентирующих деятельность ЕЭП.
Было решено, что ЕЭК будет носить двухуровневый характер. Верхний ее уровень должен включать в себя вице-премьеров трех стран-участниц ЕЭП. Нижний уровень, или коллегия, должен стать основным рабочим органом ЕЭП, принимающим решение об изменении пошлин, санитарного, ветеринарного и миграционного контроля и контролирующим распределение промышленных и сельскохозяйственных субсидий.
Решения ЕЭК подлежат непосредственному применению и выполнению на всей территории ЕЭП. В то же время, в целях защиты национальных интересов стран-участниц было предусмотрено, что если не будет достигнуто согласия между членами ЕЭС по какому-либо из обсуждаемых вопросов, решение по нему будет выноситься на рассмотрение Высшего Евразийского экономического совета, где оно может быть принято только консенсусом.
Всего в ближайшие пять лет Евразийской экономической комиссии намеревается передать 175 национальных полномочий, включая принятие решений по конкретной политике, техническим регламентам и субсидиям.
Что касается Украины, становится очевидным, что ее вступление в Таможенный Союз имело бы критически важное значение для всего процесса постсоветской интеграции, означая восстановление в основных чертах народнохозяйственного экономического комплекса, существовавшего до распада СССР. В свою очередь и для Украины развитие и укрепление хозяйственных связей со странами–членами ТС, являющимися основными ее торговыми партнерами, способно оказать весьма благоприятное влияние на состояние экономики и финансов страны, сыграв важную стабилизирующую роль и став серьезным фактором ее развития. Однако политическому руководству Украины и части элиты кажется, что вступление Украины в Евразийский Союз, присоединение к Таможенному союзу равносильно отказу от права принимать собственные политические и экономические решения. Украинская элита опасается утратить контроль над экономическим пространством страны. При этом (в отличие от Беларуси, России и Казахстана) враждебная позиция украинской элиты к интеграции на евразийском направлении опирается на национал-либеральные и откровенно националистические настроения, которые в той или иной степени разделяет значительная (и довольно активная) группа избирателей. На общенациональных выборах последнего десятилетия доля избирателей, разделяющих указанные концепции, в общем числе голосующих составляла приблизительно 15%—20%. Это создало условия для политических манипуляций, позволило создать видимость общественного раскола по вопросу о векторе интеграционных процессов. Причем этот общественный конфликт в результате деятельности политических и медийных структур обрел реальные черты и стал одним из важнейших факторов развития политического процесса на Украине. В действительности же, если прекратить искусственно подогревать, фиксировать и усиливать общественные противоречия, то в скором времени в результате общественного компромисса был бы принят евразийский интеграционный вектор. Это становится очевидным на фоне того, что постсоветские государства (за исключением стран Балтии, превратившихся в экономическую и культурную окраину ЕС) остались в стороне от мировых интеграционных процессов. В результате сложилась прямая угроза превращения бывших советских республик в мировую периферию, лишенную перспективы самостоятельного развития. Изменить ситуацию можно, только объединив усилия для совместной борьбы за достойное место в мировой экономической системе. Реализация «евразийского проекта» дает реальный шанс достичь этой цели.
Еще одна проблема, связанная с восприятием евразийской интеграции в украинском обществе, состоит в том, что она (с подачи ведущих СМИ и политических деятелей) воспринимается как серия экономических мер, а не как стратегия общенационального развития. Хотя очевидно, что интеграционный проект, направленный на региональную экономическую интеграцию с целью защиты права на самостоятельное развитие, а в перспективе — совместного восстановления полного государственного суверенитета и его совместной защиты на глобальном уровне, не может быть подчинен соображениям исключительно текущей экономической выгоды. Но в результате на Украине на первый план выходят вопросы, связанные с деятельностью крупных корпораций, стремящихся к сиюминутной максимальной прибыли. Несомненно, сегодня деятельность корпоративных структур представляет собой одно из главных препятствий на пути интеграционных процессов. Но преодолеть его удастся только в результате совместных усилий, направленных на создание общего социально-экономического и культурного пространства. Без перехода к интеграции противоречия, вызванные действиями корпоративных структур, будут только усиливаться.
Возможное вступление в ТС двух центрально-азиатских государств – Киргизии и Таджикистана, стран с чрезвычайно слабой экономикой и серьезными социальными проблемами, также сопряжено с большими сложностями, хотя и иного порядка, нежели с Украиной. Существуют сторонники присоединения Молдавии к ТС, которые призывают создать широкое и массовое движение в стране в пользу продвижения и реализации этой идеи. Они обоснованно считают, что вступление Молдавии в ТС позволит стране выйти на обширный рынок сбыта своей традиционной продукции, не пропускаемой на рынок Евросоюза, восстановить и модернизировать молдавские сельскохозяйственные и промышленные предприятия, поднять уровень жизни молдавского народа.
Как было сказано выше, евразийский интеграционный проект, не может быть подчинен соображениям исключительно текущей экономической выгоды. Но это не означает необходимость неизбежность «жертвенности собой», так как преимущества, которые получат участники евразийской интеграции, уже на начальной ее стадии касаются также и экономической сферы. Тем более что задачей членов ТС не является переориентация исключительно на взаимный товарообмен, и тем более самоизоляция от внешних рынков. Что же касается внутренней торговли, то необходимо отметить, что в результате упрощения пограничных процедур между странами-учредителями ТС наметилось улучшение положения в транспортных перевозках через общие границы, тогда как до начала формирования ТС зачастую 50% времени транспортировки товаров занимали простои на таможенной границе и таможенное оформление. К тому же таможенные сборы и плата за оформление могли увеличивать до 15% себестоимость продукции.
Дополнительные возможности развития партнерства в рамках Единого экономического пространства предоставляет анализ действующих тенденций глобального развития, который неоспоримо свидетельствует о том, что «центр тяжести» мировой экономики смещается из североатлантического региона на азиатский континент. А это, в свою очередь, предоставляет уникальный шанс странам-учредителям ТС (а затем и ЕЭП) через объединение своих усилий стать не просто транспортным коридором, по которому перемещаются товары из Европы в Азию и обратно, но играть роль интегрирующей силы, объединяющей экономические пространства двух континентов. Таким образом, железнодорожные перевозчики России, Казахстана и Белоруссии, объединившись, могут усилить совместный потенциал в конкурентной борьбе с морскими перевозчиками и, как минимум, вернуть себя позиции по транзитным грузоперевозкам, которые они утратили после распада СССР.
Общеэкономический эффект от создания единой системы управления транспортом оценивается в исследовании Евразийского банка развития (в частности, основываясь на исследовании «Единое транспортное пространство ЕврАзЭС: перспективы создания единой системы управления») в росте ВВП каждой страны – члена ТС/ЕЭП на 3-5% к 2015 году по сравнению с 2010 г. Наибольший эффект (до 2-3%) при этом должно обеспечить гармонизированное законодательство при осуществлении перевозок внутри единого транспортного пространства. От 0,5 до 1% эффекта может быть получено за счет сокращения аппаратов управления и передачи функций на наднациональный уровень. Вместе с тем, хотя предполагается, что создание единой транспортной системы управления транспортным пространством в рамках ЕЭП на наднациональном уровне должно быть выполнено к 2015 году, однако на практике этот процесс идет с большим трудом, ибо по-прежнему «наиболее острым остается вопрос готовности национальных правительств передать часть суверенитета в пользу экономической интеграции».
Эти сложности касаются и других отраслей экономики, поэтому рапортовать об успехах, безусловно, рано, что и признается всеми без исключения странами-учредителями ТС. Так, в обзоре Евразийского банка развития в марте 2012 года отмечалось, что, несмотря на некоторые экономические достижения, таможенная интеграция России, Беларуси и Казахстана к появлению единого инвестиционного пространства все еще не привела. Его отсутствие серьезно затрудняет решение важнейшей, фактически центральной задачи национального развития стран-участниц, то есть осуществления структурной перестройки на более высокой технологической основе. Соответственно — и преодоления отставания по основным показателям научно-технического прогресса и наукоемкости ВВП.
Тем не менее, очевидно, ЕЭП позволяет реализовать приоритетные направления сотрудничества в таких отраслях как энергетика, транспорт и телекоммуникации, а также – аграрно-промышленный комплекс, обрабатывающая промышленность, включая машиностроение и станкостроение; компьютерные технологии, медицина и биохимия. Устранение таможенных, законодательных и прочих барьеров на пути межгосударственной кооперации в сфере высоких технологий создает благоприятные условия для восстановления научных и производственных связей, в результате чего предприятия наукоемкой промышленности окажутся в явном выигрыше.
При этом, говоря о сотрудничестве в области энергетики, не стоит, допустим, ограничиваться российско-казахстанским сотрудничеством в рамках добычи, переработки и транспортировки на мировой рынок углеводородного сырья. Не меньшее значение имеет взаимодействие в ядерной энергетике. Например, важным этапом стало соглашение об учреждении совместного ядерного центра в г. Ангарске по обогащению урана (ЦОУ) на производственной базе Ангарского электролизного химического комбината. В 2010 году было также подписано соглашение, которое предусматривает получение Казахстаном собственной доли в одном из действующих российских предприятий – Уральском электрохимическом комбинате (г.Новоуральск). В свою очередь российская корпорация «РосАтом» приобрела в Казахстане ряд урановых месторождений. Благодаря этим договоренностям Казахстан получил доступ к мощностям крупнейшего в мире предприятия по обогащению урана и может повысить добавленную стоимость практически половины всего урана и снизить зависимость «Казатопрома» от колебаний цен на природный уран. Российско-казахстанское сотрудничество по расширению мощности Экибастузской ГРЭС-2 является важнейшим, но далеко не единственным примером взаимодействия двух стран в производстве электроэнергии. Например, важным объектом сотрудничества является Петропавловская ТЭЦ-2, одна из наиболее мощных теплоэлектроцентралей Казахстана по комбинированной выработке электрической и тепловой энергии.
Взаимоотношения России и Белоруссии по энергетическим вопросам имеют также важный, но одновременно и сложный характер в общей системе их двусторонних отношений. О непростых российско-белорусских отношений в сфере поставок нефти и газа, достаточно много написано. Но важно, что к концу 2011 года и моменту вступления в силу ЕЭП сторонам удалось достичь соглашения об особых условиях поставок российских углеводородов в Белоруссию и существенном снижении цен на них. Белоруссия также рассчитывает, что с завершением строительства с российской помощью АЭС на ее территории острота энергетических проблем страны серьезно ослабнет. В целом же необходимо сказать, что, несмотря на определенные трудности, стоящие на пути развития энергетического сотрудничества в рамках ЕЭП, данное сотрудничество является важным условием укрепления взаимодополняемости экономик трех стран. И значение данного сотрудничества выходит за рамки сугубо экономического взаимодействия сторон, способствуя развитию и углублению отношений доверия между ними, в том числе и благодаря предоставлению ценовых скидок на торгуемые энергоресурсы, тарифных льгот при использовании нефте- и газотранспортных сетей и т.д.
Следующий пласт проблем. Следующий и не единственный – все пласты проблем, не говоря о каждой в отдельности, невозможно уделить внятное внимание в ходе часовой лекции. Поэтому – следующий пласт сложностей, но не последний. В рамках ЕЭП предстоит так же проделать большую работу по поводу упорядочивания процедур для легальных трудовых мигрантов, обеспечения их прав и законных интересов. Параллельно с этим решить вопросы нелегальной миграции, вызывающей законную обеспокоенность в российском, казахстанском и белорусском обществах. В начале 2012 года Евразийский банк развития подготовил доклад по проблемам трудовой миграции в ЕЭП, в котором был проведен углубленный анализ экономических и институционально-правовых последствий ратификации соглашений между членами ЕЭП в области трудовой миграции. Речь, в частности, шла о соглашении о правовом статусе трудящихся-мигрантов и членов их семей, а также о соглашении о сотрудничестве по противодействию нелегальной трудовой миграции из третьих государств. Подписание этих соглашений было призвано обеспечить постепенную гармонизацию национального законодательства государств-участников ЕЭП и формирование ими единой миграционной политики. Это тоже большая проблема, по тому, что трудовая миграция – несомненно, весьма болезненный процесс, сопряженный с вынужденным выездом мигрантов из родных мест, зачастую на довольно длительный срок, работой и проживанием в непривычных бытовых условиях и т.д. Вместе с тем следует признать, что длительный исторический опыт совместного нахождения в рамках единого государства положительно влияет на то, что адаптация трудовых мигрантов из других постсоветских государств в странах ЕЭП происходит все же намного проще по сравнению с мигрантами из стран «дальнего зарубежья», таких как Китай, Вьетнам, Турция.
Следующим, и не менее важным блоком вопросов являются проблемы и перспективы валютно-финансового сотрудничества. Сохранение нескоординированной валютной политики в странах ЕЭП может существенным образом минимизировать положительные эффекты от интеграционных связей. Нельзя при этом игнорировать опыт Евросоюза, переживающего, начиная с 2010 года, острейший кризис еврозоны. Созданию Европейского валютного союза предшествовала длительная работа по унификации экономической политики и выравниванию основных макроэкономических показателей странами Евросоюза, а также достижению ими максимальной унификации фискальной политики в области налогообложения, госрасходов, в том числе на социальные нужды, установления максимально допустимого размера дефицита госбюджета, борьбы с инфляцией. В действительности, однако, эти требования были нарушены целым рядом стран еврозоны, что и привело к упомянутому кризису. Соответственно серьезным уроком для стран-членов ЕЭП является необходимость достижения таких межгосударственных соглашений по финансовой политике, которыми было бы предусмотрено введение строгих санкций к их нарушителям. Неслучайно поэтому участники ЕЭП в декабре 2010 года подписали ряд взаимных обязывающих соглашений по типу Копенгагенских критериев Евросоюза. Согласно этим соглашениям годовой дефицит государственного бюджета любой из стран-участниц ЕЭП не должен превышать 3% ВВП, государственный долг быть не выше 50% валового внутреннего продукта, а уровень инфляции (индекс потребительских цен в среднегодовом выражении) не превышал более чем на 5 пунктов уровень инфляции государства-участника ЕЭП, имеющего наименьший рост цен. Таким образом, формирование правил хозяйствования на территории ЕЭП предполагает налаживание, развитие и совершенствование валютно-финансового сотрудничества между участниками этого объединения вплоть до создания единой валюты. Плюсы от введения единой валюты понятны — ее введение позволило бы изменить нынешнюю ситуацию, когда значительная часть расчетов в рамках ЕЭП проводится в долларах или евро, причем основные расчетные центры находятся вне этого интеграционного объединения. Однако очевидно, что решение о создании единой валюты явно потребует значительного времени, так как, по крайней мере, в условиях сохраняющейся глобальной финансовой нестабильности это представляется невыполнимым. Оно может быть рассмотрено только, когда будет достигнута стабильность торговых балансов и резервов участников соглашения по этому вопросу. К тому же создание единой валюты для расчетов между собой может стать возможным в практическом плане, видимо, только после образования ими общей валютной зоны и достижения согласия между ними по поводу единого эмиссионного центра. При этом велика вероятность того, что роль единой валюты должна будет выполнять не денежная единица одной из стран-участниц ЕЭП, а принципиально новая валюта, аналогичная евро.
В заключение хочу повториться и в еще раз подчеркнуть, что перечисленные сложности, естественно, не являются единственными, их намного больше. Плюс к этому – они (эти сложности) существуют на фоне, когда в политических и деловых кругах целого ряда постсоветских стран сохраняются и культивируются подозрения по поводу конечных целей интеграционных мероприятий на постсоветском пространстве и той роли, которую намерена играть в их проведении Россия, которой приписываются великодержавные и неоимперские планы. В этой связи России необходимо значительно усилить качественное информационное сопровождение своих действий, акцентируя внимание на том, что развитие именно экономического сотрудничества в рамках евразийского проекта, является и будет оставаться на обозримую перспективу магистральным направлением ее взаимодействия с партнерами по интеграции. Однако нельзя допустить, чтобы, перескакивая через этапы постепенной интеграции, спешить через пропаганду плюсов опережать реальные результаты и замалчивать объективно существующие проблемы, трудности и неминуемые сложности на данном пути. Задача непростая, но вполне выполнимая, так как очевидно, что интеграция ресурсов и усилий позволит постсоветским государствам добиться доминирующего положения не только на своих традиционных рынках, и увеличить свое экономическое присутствие в третьих странах, но самое главное выстроить выгодные для себя отношения с внешними глобальными проектами, о которых говорилось выше. В противном случае экономическое пространство бывшего СССР (в том числе и народное хозяйство Украины, кстати) окажется под контролем европейских, американских и китайских экономических структур, а в итоге: отказ от самостоятельной геополитической роли — это путь к дальнейшей деградации, к превращению наших стран и нашего общего геоэкономического пространства в арену столкновения других, более удачливых, геополитических игроков, к утрате перспективы самостоятельного развития и контроля над национальными ресурсами.