Дай Сюй: Китаю и России следует создать Евразийский альянс

Только вступив в 2012 год, президент США Барак Обама обнародовал новую военную стратегию, в которой основной упор делается на Китай и Иран. После этого, Штаты, с одной стороны, заявили о проведении совместных провоцирующих Китай учений с Филиппинами, с другой, три американских авианосца зашли в Персидский залив. Европейский Союз в свою очередь объявил о запрете импорта иранской нефти. США и Европа связали Иран в военной, политической, экономической и дипломатической сферах. Так называемая новая военная стратегия, угрожающая Китаю и направленная против Ирана, была раскрыта.

Новая американская военная стратегия представляется поверхностной для Москвы, однако, в ходе событий «российской зимы» США продемонстрировали свое отношение к желанию Владимира Путина вернуться в Кремль, поэтому позицию Вашингтона Россия знает довольно четко. РФ крайне неожиданно начала противиться военной силе США, направленной против Ирана, решительно заявив о причинах продажи боевых самолетов Сирии и зенитных ракет Ирану.

В американской стратегии завоевания мира Евразия является основным полем действий. В настоящее время происходят процессы изолирования и окружения, Китай и Россия, которые обладают комплексной мощной силой, являются последней стратегической целью. Будучи странами, которые преследуют единые интересы, а также которые несут важную миссию в мире, КНР и РФ должны совместно сдерживать действия США по давлению на слабые страны, а также укротить стратегические амбиции в создании империи.

Можно сказать, что сближение Китая и России – это неизбежный результат стратегического давления США, а также выбор, которые стороны сделали в целях собственного выживания. В противовес комплексной силе стран, Китай и Россия по отдельности значительно отстают от США, и лишь только вместе обладают мощной силой. В экономическом аспекте, КНР и РФ взаимно дополняют друг друга, страны могут избежать энергетическую блокировку и рыночные ограничения со стороны США. После того, как уменьшилась экономическая зависимость Евразийского сообщества от США и Европы, в политическом плане было получено больше свобод. С военной точки зрения, огромная территория, население, многочисленные военные, вместе с тем, Китай и Россия являются общепризнанными ядерными державами, даже Соединенные Штаты во главе с НАТО не смогут создать эффективное географическое окружение. Важно то, что КНР и РФ являются самыми прочными политическими образованиями на евразийском континенте, обладают исторически длительной цивилизацией и совершенной промышленной и сельскохозяйственной базой. Взаимодействие между Китаем и Россией не только будет способствовать продвижению безопасности и развитию двух государств, но и может привлечь внимание других стран на территории Евразии, в том числе Ирана и Пакистана, чтобы нарушить стратегические планы США в регионе.

Вспоминая события Холодной войны, некоторые люди считают, что открытое взаимодействие Китая и России, в особенности, принятие странами американского врага Ирана и Пакистана, с которым США поддерживают «прохладные» отношения, может привести к новой Холодной войне. На самом деле, это своеобразная попытка заставить США принять неприемлемую для них идею.

Сегодня Соединенные Штаты являются страной, у которой больше всего союзников в мире. Нет таких государств, которые бы не заключали союзов. Даже Индия, известная своей политикой неприсоединения, принимает участие в многих «невидимых» альянсах. Поэтому Китаю и России нет необходимости беспокоиться. Безопасность превыше временных экономических интересов, кооперация – это выбор с самой низкой себестоимостью.

Китаю следует пересмотреть политику неприсоединения в годы Холодной войны, изменить меры по решению международных дел, которые опираются лишь на экономические интересы и мирные цели, планировать будущее развитие страны со стратегической высоты. Одновременно с атакой на море, необходимо постепенно завоевывать западную часть Евразии с целью замены пространства на время, препятствовать осуществлению американской стратегии сдерживания, чтобы получить больше возможностей для современного строительства.

Взаимодействие Китая и России предоставило базовую гарантию для поддержания мира на планете в 21 веке. Латинская Америка представляет собой внешнюю силу Евразийского сообщества, Африка – дружественная сила, в Азии также много сторонников. З. Бжезинский в свое время говорил, что сплоченность Евразии – это страшный сон для США. По его мнению, соединение политических сил в Евразии приведет к тому, что Соединенные Штаты не смогут доминировать в мире. Китаю и России следует идти рука об руку и придерживаться единых позиций по большому спектру вопросов. Во всяком случае, это лучше, чем награждать Барака Обаму Нобелевской премией.

Дай Сюй,
научный сотрудник Центра стратегических исследований Китая
Пекинского университета

Читать далее...

Христианство – миссия Степи

d-p-b
Обращал ли кто-нибудь внимание на одну деталь генетико-биографической парадигмы Героя-сотера евразийских мифов? Среди устойчивого символического ряда, сопровождающего рождение и возмужание героя, малозаметно, но прочно присутствует компонент, недвусмысленно связывающий мессианического агента с номадным бытом, миром пастушеской воли, вечным архетипом бродяжеской свободы, экзистенциального странствования.

Древнейшие иранские предания называют светоносного Митру воспитанником пастухов. Этот же атрибут позже был придан исторической фигуре Кира – первого сакрализированного персидского царя.

Величайший родоначальник европейской императорской власти, легендарный основатель священного Рима, Rex и Pontific Ромул, как известно, сходным образом был вместе с братом Ремом отнят от сосцов волчицы и взят на воспитание добрым пастухом Фаустулом.

Также далеко не случаен во взятом аспекте факт происхожднния Будды из племени шакьев(саков) – индоскифов в Капилавасту, о чем свидетельствует популярный его эпитет – Шакья-муни(мудрец из шакьев).

Пастушеское амплуа великолепного индоарийского Кришны, спасенного пастухами от избиения в младенчестве, также отчетливо демонстрирует священно-символическую доминацию номадического культурного типа в метафизических планах Континента.

Евангельский миф, рассмотренный в контексте индо-европейской и, шире, евразийской мифо-символики не представляет собой чего-то принципиально нового как во внешней фабульной стороне, так и в своем концептуальном содержании. Ни один из его ключевых символических элементов не является автономным и находит себе расширенную перспективу в ряде параллельных религиозно-метафизических систем. Все говорит о существовании единой метарелигиозной космо-этической теоремы, идейно питающей частные концепции исторических религий и являющейся неизменным инвариантом последних.

Что же дает христианский мифологический сюжет в плане обозначенной символической корреляции? Один из текстов Евангелия явным образом указывает на присутствие этой универсальной мифологемы в символьном пространстве христианства: “В той стране были на поле пастухи…”(Лук.2,8). Пастухи здесь выступают в качестве первых, кто совершил поклонение родившемуся на свет Спасителю. Колыбель в хлеву, пеленание в окружении домашнего скота(что усиливается в иконографии) подчеркивает номадическую атмосферу происходящего. Пастухи же выступили первыми адептами и проповедниками Благой вести: “И все слышавшие дивились тому,что рассказывали пастухи” (Лук.2,18). Все вместе позволяет однозначно идентифицировать данную сюжетную ипостась Христа с общей парадигмой “пастушеских иереев” Евразии.

В чем же корень и критерий такой очевидной позитивности кочевого культурального начала? Рене Генону удалось найти наиболее адекватный подход к настоящей проблеме в виде разработанной им концепции солидификации, или “отвердения мира”. В соответствие с ней, динамика универсальных космических трансформаций происходит в направлении от максимальной ликвидности, витального аморфизма и пневматичности природных эссенций к их крайней твердости, фиксированности, мертвому кристаллизму. Применяя такую логику, нетрудно установить положительный характер подвижных, текучих, легко реактивных субстанций и соответственный негативизм недвижных, застывших, косных. И следовательно к первым, по всей очевидности принадлежат номадические, кочевые общности, а к последним должны относится оседлые, пространственно очерченные, заключенные в стены. Таким образом раскрывается позитивизм кочевого уклада и вместе с тем его сущностная антитеза в лице оседлого градостроительного быта. Это напряженное противостояние, по мнению Генона, нашло выражение в библейском мифе о Каине и Авеле: “И был Авель пастырем овец, а Каин был земледелец…”, который также сообщает об известном и, увы, неутешительном для кочевого мира исходе этого мифологического конфликта.

Надо сказать, что на особую символическую роль этого мифа независимо от Генона указывали и другие исследователи. Так,похожим образом трактовал его М.Волошин в известном произведении “Путями Каина.Трагедия материальной культуры”. Любопытно также,что Лев Гумилев, известный апологет номадизма, применял слово “каинит” для своих мировоззренческих противников.

Внимательно разбирая концептуальные узлы обоих типов социо-исторического праксиса, Генон определил преимущественно пространственный вектор активности мигрирующих обществ и временной вектор активности оседлых, что на фоне обозначенной конфронтации, выражается в фатальном процессе поглощения пространства временем (убийство Авеля), а в эсхатологической перспективе – в самопожирании времени в результате его нелимитированной экспансии, что и составит смысл “конца времен” с последующим состоянием вневременного, вечного и исключительно пространственного эдемического присутствия.

В рамках настоящего исследования заслуживает внимания типология искусств, приводимая Геноном. “Живущие в пространстве”, не обременяющие собственную мобильность какими-либо габаритными артефактами,создают фонетические шедевры (музыка,эпическая словесность). “Живущие во времени”, не связанные потребностью перманентной миграции, посвящают себя творчеству пластических форм (живопись,ваяние,зодчество).

Последнее обстоятельство напрямую связано с возведением оседлыми постоянных жилищ, с присущей им тенденцией градостроения. Отмеченный библейский миф в своем продолжении содержит сведения о постройке Каином первого города. Небезынтересно, что анологичный архетип содержат и другие параллельные традиции. Так, славянский эпос повествует о первом градостроителе князе Кие, чье имя этимологически возводимо к Каину (от арамейского корня “qjn” – ковать; анологично славянское “кий” – молот и идентификация Кия в некоторых фольклорных вариантах с кузнецом). Поэтому название первого города русской эпической истории “Киев”(город Каина-кузнеца) безупречно с точки зрения эйдетического образца традиции. Что же касается признанной темной этимологии имени Авель(Abel), то ее вполне можно отнести к Велесу(Волоту) -”скотьему богу славян” и, вероятно, к нормано-скандинавскому Бальдру, юному богу из асов.

Урбанизм таким образом выступает логически необходимым следствием оседло-земледельческих культур в их критической стадии, переходящей в цивилизацию ремесленников-индустриалов. Причем изначальная культуральная коллизия оседлых и кочевых на этой стадии достаточно архаизируется и уступает место более поздней оппозиции города и деревни.

Характерна преемственность существующая в лингво-семантическом плане между деревней и концептом номадного простора, космологического пространства. Известна семантическая двойственность английского “country”, обозначающего как страну, общепространственный топос, так и деревню, сельскую местность. В финальной части “Слова о полку Игореве” можно найти строку: “Страны ради, гради весели”, которую традиционно переводили: “Страны рады,грады веселы”.Д.Лихачев, проникнув в семантическую структуру этого фрагмента, дал наиболее адекватный смыслу перевод: “Села рады,грады веселы”, восстановив ныне утраченный архаический аспект лексемы. Подобным образом французское “paysan” – пейзанин, крестьянин – образовано от “pays” – местность, страна, родственного русскому “весь”- село, английскому “waste” – пустыня, и, по-видимому, иранскому “Эран Вэж” – арийский простор – названию мифической прародины в Авесте.

Как явствует, пространственная открытость деревни противостоит “отгороженности”, локальной замкнутости города. Антитетичность города и деревни проявляется еще и в другом обстоятельстве, указанном тем же Рене Геноном. Речь идет о степенях “отвердения”, материализации мира,прямо коррелирующих с коэффициентами твердости веществ, используемых в качестве материала при строительстве человеческих жилищ. Сравнительная отделочная послушность и недолговечность древесины, из которой традиционно строились (а в России строятся и посейчас) дома в деревнях, противополагается при этом кристаллической твердости минералов (камня) и металлов, преобладание которых в строительных технологиях городов бесспорно. Приведенные соображения имеют немаловажное значение при герменевтическом углублении в символическую ткань христианского мифа.

Сошествие в мир Христа-Слова явилось мессианической манифестацией типично номадной фонетической гнозо-этики, высшим достижением которой выступает звуковая модель космоса, священный слог АУМ в индуистской традиции, чьи корни лежат в ведаических песенных ритуалах арьев, древних кочевников – колонизаторов евразийского простора.

Стало почти каноническим символическое соотнесение Христа с ветхозаветным Авелем, причем связь эта, как видится, не ограничивается простым признаком “невинноубиенности”. Сама христианская сотериологическая терминология испытала определяющее влияние несчастного “пастыря овец”. Центральное в евангельской этике слово “спасение” производно от аутентичного семантического ряда – “пасти”, “оберегать”, “охранять”(стада) – указывающего на пастушескую среду возникновения. Любопытна также связь греческого “сотер” – спаситель (от “soterios” – спасающий,спасительный) и “сатир”(saturos), свидетельствующая, по всей вероятности, об их общей основе. При этом “сатир” первоначально означало именно “пастух”, на что указывает известный зооморфизм этого персонажа, как результат карикатуризации оседло-аграрным сознанием противоположного культурного типа.

Отсюда же характерная для притчевого нарратива Евангелия скотоводческая тема,распространенный эпитет Христа “добрый пастырь”, соответствующая атрибутика церкви и ее служителей (омофор и посох православных епископов).

Принципиально символическое наследование Авелю Христом и в ином отношении. Если Каин в перспективе становится кузнецом и градостроителем-каменщиком, имеющим дело с минерало-металлургическими урбанистскими стихиями (закономерна и настораживающа фигуративность Каина в ритуалах “вольных каменщиков”), то переживший свою гибель и проделавший анологичную культурную эволюцию Авель не мог стать ни кем иным, как плотником, действующим в древесно-растительной руралистской среде. Это и произошло в случае с Христом – плотником по происхождению и своей “профессии” (“Не плотник ли Он…?”;Мар.6,3), факт, на котором мало кто заострял внимание.

Такая линия находит свое продолжение в деструктивистской направленности новозаветной миссии по отношению к иудаизму, олицетворенному каменным иерусалимским храмом (“…не останется здесь камня на камне”. Мар.13,2). Отсюда и встречаюшийся эпитет Христа – “Разрушающий храм” (Мар.27,40). Причем, данное храмоборчество может быть сведено к общей традиционной антиурбанистской этике. В этом случае сошествие Христа-Логоса в мир является лишь частным отражением древней мифологемы вербальной манифестации божества, которая ранее нашла выражение в истории Вавилонского столпотворения. Ягве воспрепятствовал строительству, проявившись в фонетической сфере путем смешения языков строителей. Тем самым обнаружилось, отмеченное Геноном, категориальное противостояние фонетики и пластики. Ярко выражена эта мысльу Маяковского:

Городов вавилонские башни,
возгордясь,возносим снова;
а Бог города на пашни
рушит,мешая слово.

Знаменательно, что в христианской эсхатологии Вавилон символизирует урбанизм в целом: “И один сильный Ангел взял камень, подобный большому жернову, и поверг в море,говоря: с таким стремлением повержен будет Вавилон, великий город, и уже не будет его”(Отк.18,21).

Можно увидеть в этом любопытную параллель евангельскому эпизоду на Галилейском море, где ученики увидели Исуса, “идущего по морю”, и что окончилось неудачной попыткой Петра-Камня последовать такому примеру. Усомнившись, Петр пошел ко дну в отличие от Исуса, символизирующего здесь оппозиционное древесное и непотопляемое начало.

В контексте всего евангельского писания Петр обладает скорее отрицательной репутацией, сюда относится и упомянутое сомнение на море, и известное троекратное отречение. В одном случае Исус прямо называет его “сатаной” и “соблазном” (Мат.16,23), что укладывается в традиционную идею негативизма камня. Что же касается обращенных к Петру слов Христа:”ты – Петр, и на сем камне я создам Церковь Мою” (Мат.16,18), то здесь позволительна экзегеза, учитывающая существующий в индуизме иконографический канон Шивы, попирающего в качестве своего подножия Трипурасуру – демона трех городов, порушенных Шивой, что составляет главный его подвиг, восходящий к пафосу Риг-веды, повествующей о разрушении героическими арьями “медных городов” дасью.

Исходя из сказанного, становится допустимым отождествление сыновьей ипостаси Троицы христианства с богом-разрушителем индуистской Тримурти. Уместно таким образом говорить об “иисус-шиваизме” для обозначения характера божественной активности в эпоху кали-югического упадка. Именно через призму такого видения можно с максимальной трагической отчетливостью узреть раскаленный сущностный стержень христианства, до поры до времени скрытый за хаотическим нагромождением символьных энигм и парадоксов, осознать суть рискованной доктрины спасения в эпоху экстрeмального убытка. В период затмения, когда увлеченная эйфорией своего видимого триумфа временная стихия, подавившая любые пространственные детерминанты космополитическим абстрактом “современности”, занялась апокалиптическим самостягиванием, бешенным ускорением темпа циклических оборотов, воспроизведением кризисного метаисторического эйдоса Сатурна-Крона, пожирающего собственные порождения.

Сатурн у латинян занял место греческого Хроноса отнюдь не в результате номинально-механической подмены в процессе культурной адаптации к эллинистической мифо-религиозной традиции. Его имя восходит к этиному, связывающему в единый семантический блок греческое “historia”, русское “старый” и ряд других индо-европейских лексем, содержащих идею временного измерения. Этим наглядно доказывается наличие более или менее осознанной и артикулированной концепции времени в разных традициях. В средневековой астрологии Сатурн наделен мрачными атрибутами гибели, заката, отчаяния, ядовитой тоски. Это узнаваемая свинцовая меланхолия братоубийцы-Каина, гнетущее бремя всеобщего одиума. Существует этимология, связывающая Saturn – Satan. Люди Сатурна “любят земледелие и горное дело, им нравится быть повелителями и жить в замках”(Георг фон Веллинг).

Сатурн положил конец целокупной гедонии Золотого века, разменяв автаркийную тотальность пространственного экзистенса на бесконечную сумму хронокорпускул, ежесекундно громоздящих профанно-калейдоскопическую буфф-реальность. Горе тем, кто всерьез поверит в действительность этого гипнотического марева. Сатурн-серпоносец безжалостно посечет всякого, легкомысленно увлекшегося его магической игрой. Лишь придет время жатвы. Час спазматической агонии Титана, настигнутого неумолимым фатумом “футур-шока”. И звезды спадут с неба, и силы небесные поколеблются…

Сейчас родила старуха-время
огромный,
криворотый мятеж!

Долгожданную бурю!

Упоительный “реванш Авеля над Каином”(Р.Генон). Недаром Шиву наградили эпитетом Маха-кала. “Большое время”. Огромное. Ad absurdum. Когда хронология граничит с эсхатологией. Когда высвободившаяся номадная стихия разносит в пыль косные материальные конструкции – олицетворенного демонического Вритру. Четыре всадника… Ужасающие кочевые орды Гогов и Магогов, в шторме, поднятом танцующим Шивой, претворяющие мертвую субстанцию в мультипотенциарный хаос нового Эона. И на ослепительном коне Иггдрасиле вновь победно воссядет отмщенный Герой. Арийский Калькин. Белый конь. Сакральный тотем. Десятая аватара…

Franc Charpentier,1999.


Читать далее...

Рукопожатность расистов за счет союза с «Единой Россией»

Сегодня в Санкт-Петербурге состоялась встреча правых партий (как они сами себя позиционируют), которые провозгласили координационно-консультативный совет и сейчас выдвигают либеральные требования к правительству по упрощению выборных процедур и регистрации партий. В перспективе намечены совместные действия, но, думаю, до этого не дойдет. Во-первых, как таковое правое поле они не формируют, потому что среди участников есть как правые (националисты и либералы), так и левые и даже единоросы.

Симптоматичен состав участников. Националисты представлены тремя силами, которые в целом, малозначительны для Санкт-Петербурга. Отделение Народно-Трудового Союза российских солидаристов представляет Д. Руотси. Организация идеологически находится где-то между корпоративистским национализмом и либерализмом. Русское общественное движение представляет А. Кузнецов, а региональное движение «Национальные демократы» — С. Пихтелев. Двое последних – бывшие руководители ДПНИ, движения, которое закрыли за экстремистские действия и публикации, попахивающие расизмом. Их разделение на разные движения было закономерным, потому что как и в других регионах оба они представители «чердака» и «подвала» националистического движения. Семен Пихтелев – интеллигент, строящий имидж чиновника новой формации, Алексей Кузнецов представитель хулиганствующего подполья, из-за которого ДПНИ и закрыли.

Также в совет вошел (внезапно!) единорос Игорь Шувалов, он руководитель регионального отделения Российского социально-консервативного союза. Еще он, правда, руководитель одного из центральных клубов «Единой России» в Санкт-Петербурге – Центра социально-консервативной политики. На федеральном уровне Российский социально-консервативный союз возглавляет Юрий Шувалов, родство с которым Игоря Шувалова официальная партийная летопись отрицает… ну или замалчивает. Сам Российский социально-консервативный союз создавался под праймериз как та сила, которая, выглядя со стороны некоммерческой организацией, пополнял партийный список якобы гражданскими активистами (а по сути теми же единоросами) в той трети списка, что отводилась Путинным для непартийных. И, как и все социально-консервативное, этот союз ну никакого отношения к правым партиям не имеет.

Петербургские активисты ДПНИ, предположительно, в летнем лагере по подготовке боевиков «русский тигр» (п. Кавголово). Крайний слева — С. Пихтелев

От либеральных правых два представителя — Е. Маутер, представитель регионального отделения ВПП «Правое дело» и П. Еремеев, от «Демократического выбора». Последний тоже состоял в ДПНИ (и вообще много где состоял), откуда вышел из-за нереализованных лидерских амбиций, имеет устойчивые либеральные взгляды и хипстер.

Союз «Правого дела» на региональном уровне, я так понимаю, это попытка поиграть с «умеренными националистами» в обход прямого запрета Михаила Прохорова. Как это соотносится со словами самого лидера партии: «Ни с какими националистическими движениями «Правое дело» дела иметь не будет. Никакой «русский вопрос» мы поднимать не намерены… Считаю, что нет лучшего способа расколоть Россию, чем навязать ей «русский вопрос». Считаю, что тот, кто делает это, враг России и всех, кто в ней живет» — я не очень представляю. Думаю, что желающим будет интересно задать вопрос и получить ответ на эту тему от самого Прохорова, скажем, в твиттере.

Ну и наконец, организатором всего является Георг Габриелян, глава регионального отделения ООО «Российская Христианско-Демократическая перспектива». Считается, что христианская доктрина – это чисто правая тема, националистическая. Однако это не так. Нагорная проповедь, притча о самаритянке, помоги ближнему, общинность – это все безусловные левые ценности. И христианская демократия, как и политический ислам, в общем-то – это изначально левая идеология. Отсюда такие идеи как социально-ориентированная рыночная экономика, социальное государство, популяризм (идеология, которая стремится к согласованности действий и взаимной заботе в отношениях между всеми частями общества), общее благо, единство человечества, справедливость.

Боевики ДПНИ отрабатывают точность стрельбы под Тверью для более успешного «марша» белой расы по Евразии. Фото с сайта dpni.org

Судя по всему, пилотным для всех российских националистов этот проект не будет. В регионах интересы этих групп и партий расходятся еще шире, чем в Санкт-Петербурге, так как в Северной столице все эти идеологии в целом испытывают сильное влияние европейского регионализма. А в «глубокой» России и националисты намного нерукопожатнее, и проблемы с этническими меньшинствами гораздо острее. Это не какие-то единичные случаи с мигрантами, а организованное противодействие правым. И уж кому, а «Правому делу» и «Единой России» такой кадрово-политпехотный резерв точно не нужен. Не уверен, что и в Петербурге что-то из этого совета состоится кроме очередного клуба дебатов.

Виталий Трофимов-Трофимов, «Эхо Москвы»

ДПНИ — эсктремистская организация, запрещенная в апреле 2011 года решением суда по заявлению Движения по защите прав народов, обвинившем ДПНИ в культивации расизма. В пресс-службе Движения по защите прав народов нам сообщили, что им известно о проводимом экстремистами из бывшего ДПНИ круглого стола вместе с представителями «Единой России» и «Правого дела». В движении считают недопустимым противоестественный союз христиан и партий с радикалами. В ближайшее время они планируют подготовить официальное обращение в исполкомы соответствующих партий и получить официальное разъяснение на этот счет.

Читать далее...

Поморский зверобойный промысел с позиции международного права коренных народов

Зверобойный промысел долгие годы был одним из важных источников самого существования поморского населения Архангельской области. Вопрос о признании поморов в качестве коренного малочисленного населения стоит бок о бок с правом местного населения на традиционное рыболовство и охоту на морских млекопитающих. Несмотря на то, что поморское население не признано в качестве коренного малочисленного народа на территории Российской Федерации, с позиции международного права поморы вполне могут претендовать на этот статус, так как их самосознание, образ жизни, глубокое укоренение на конкретной территории, особые культурные и религиозные обычаи, равно как и язык, могут давать им право на это[Xanthanki, 2007]. Тем более, что в Едином перечне коренных малочисленных народов существуют аналогичные этнические группы[7], которые также могут быть отнесены скорее к субэтническим и этнографическим группам, нежели к самостоятельным народам с позиции этнологов (например, кереки[3] или нагайбаки[Исхаков, 1994]). Но это не вопрос права, а скорее результат политической воли Правительства РФ, а также, вполне возможно, серьезных дискуссий со стороны ученых различных областей науки. К слову, даже не относя поморов к коренному малочисленному народу, было бы разумно обратиться к практике регионального законодательства. Как, например, в Якутии, где республиканская власть в своих законодательных инициативах пришла к тому, что в 2004 году распространила действие 82 федерального закона о гарантиях прав коренных малочисленных народов (в соответствии с п.3 статьи 3) на русское арктическое старожильное население: русскоустьинцев и походчан [1]. Также уместно отметить тот факт, что, даже не признавая в качестве коренного народа, государство должно учитывать их права в качестве языкового и культурного меньшинства (72 федеральный закон, статья 1[5]; п.1 статьи 26 Конституции [4]).
Зверобойный промысел, наряду с китобойным, с позиции международного права коренных народов относится к категории культурных прав аборигенных сообществ. Существует принципиальная разница между коммерческим и традиционным зверобойным промыслом. Международная китобойная комиссия выделяет китобойный промысел в интересах коренных сообществ как правомочный и неотъемлемый, причем не только с позиции удовлетворения их пищевых потребностей, но и с целью защиты культурных прав[Lenzerini, 2008]. Комитет по правам человека в своем комментарии к статье 27 Международного пакта о гражданских и политических правах недвусмысленно намекает на то, что деятельность (промысел) национальных и этнических меньшинств является выражением их культурных особенностей, которые должны быть под защитой государства[8].
Основным объектом поморского зверобойного промысла являлся гренландский тюлень. По поводу возраста особей этого морского млекопитающего, которые использовались в качестве объекта для промысла, в свое время велись ожесточенные споры. Первоначально в общественно-политической среде ставился вопрос о защите белька – новорожденного детеныша, что вполне оправданно с точки зрения существующих международно-правовых стандартов в области защиты окружающей среды. Однако полный запрет на промысел всех особей этого животного может быть расценен как нарушение культурных прав конкретной этнокультурной группы, тем более, что именно серка – половозрелый тюлень был объектом поморской охоты[6].
Представляется важным пересмотреть концепцию полного запрета зверобойного промысла в Архангельской области с целью защиты прав местного этнокультурного сообщества, которое за 3 года с момента запрета промысла не получило никаких компенсаций и субсидий для развития промысловых альтернатив.

Задорин Максим
ассистент кафедры международного права и сравнительного правоведения
Юридический институт
Северный Арктический федеральный университет имени М.В.Ломоносова

Конференция, посвященная Дню российской науки «Развитие Северо-Арктического региона: проблемы и решения»,
6-9 февраля 2012 года,
г. Архангельск
Список литературы:

1. Закон Республики Саха (Якутия) от 15.04.2004 133-З № 269-III // Якутия. – № 84. –12.05.2004.
2. Исхаков Д. М. Нагайбаки // Народы России. Энциклопедия.М.: Большая Российская энциклопедия. – 1994. – С. 238–239.
3. Кереки // Народы России. Атлас культур и религий. – М.: Дизайн. Информация. Картография. – 2010. – 320 с.
4. Конституция Российской Федерации (далее – Конституция РФ) // Российская газета. – № 7. – 21.01.2009.
5. Федеральный закон от 17 июня 1996 г. N 74-ФЗ “О национально-культурной автономии” // Собрание законодательства Российской Федерации. – 17.06.1996. – №. 25. – ст. 2965.
6. Поморский центр публичной политики. URL: <http://www.pomorcpp.org/insight/print.html?id=1830> (дата последнего обращения: 25.01.2012).
7. Постановление Правительства РФ от 24.03.2000 № 255 (ред. от 02.09.2010) «О Едином перечне коренных и малочисленных народов Российской Федерации» // Российская газета. – № 66. – 05.04.2000.
8. Human Rights Committee General Comment No. 23 of 6 April 1994.
9. Lenzerini F., Indigenous Peoples’ Cultural Rights and the Controversy over Commercial Use of their Traditional Knowledge. F.Rrancioni and M.Scheinin (eds.). Cultural Human Rights, Leiden, – 2008. – P. 4.
10. Xanthanki A. Indigenous Rights and United Nations Standards. Self-Determination, Culture and Land. Cambridge University Press. – 2007. – P. 9.

Релевантно:

Новая этническая экология

Читать далее...

Социально-культурные предпосылки терроризма

Философы со времен Просвещения говорили о достоинстве, свободе и правах человеке, но весьма мало писали о его несовершенстве. Уповая на исторический прогресс, мы просмотрели причины появления новых форм зла. Пора спросить: кто такие преступники, маньяки, террористы? Являются они наследием старого мира или порождением новых форм существования, в том числе и благ цивилизации? Сегодня мы философствуем в условиях чрезвычайной ситуации. Стремительно распадаются старые привычные формы жизни, а складывающиеся новые отношения людей не радуют, потому что оказываются весьма далекими от идеалов. Как, например, расценивать нарастающий индивидуализм людей, стремление к личной независимости и комфорту, разрушительным образом действующих на целостность социальной ткани? Исчезают политические и государственные добродетели, и никто уже не желает нести на своих плечах трансцендентальный груз служения Отечеству.

Вспышки терроризма, ставшие отличительной чертой нашего времени, требуют своего осмысления и анализа прежде всего для того, чтобы не только противодействовать террору, но и устранить саму возможность его применения. Естественно, что для этого должны быть соединены усилия как психологов и политиков, так и военных. В «мозговой атаке» на террор должны принять участие и философы. В последние годы как у нас, так и за рубежом стали появляться социально-философские исследования природы, видов, а также стратегий и тактик террора.

Традиционный подход состоит в описании его происхождения и эволюции как форм протеста тех или иных меньшинств — маргинальных личностей, групп или целых народов, права которых ущемляются большинством — господствующим классом, государством, церковью. Специфика террора усматривается в тактике «партизанской борьбы», которая не признает ни правил, ни знаков отличия и этим ввергает в ужас профессиональных военных.

Трудности борьбы с террористами затеняют то обстоятельство, что в современном обществе они обрели новое качество. Национальные, этнические, религиозные и классовые противоречия не объясняют ни спектакулярности протеста, ни виральности новых форм зла, обусловленных коммуникативными структурами. Современное общество, якобы старательно очищаемое от беспорядка, на самом деле представляет собой благодатную почву для террора. С одной стороны, сложные технологические структуры подвержены сбоям, и об этом свидетельствуют все более ужасные по своим последствиям технические катастрофы. С другой стороны, автономные индивиды, привыкшие к защите со стороны полиции, утратили не только бдительность, но и способность сопротивления в целом.

Все сказанное позволяет сделать вывод, что понимание причин террора как сопротивления демократизации и цивилизации со стороны «тоталитарных», «архаичных» режимов оказывается явно недостаточным.

На основе анализа литературы, посвященной осмыслению террора, можно выявить четыре стратегии его проблематизации: как характеристики объективного мира (натуралистический дискурс); как состояния субъективной воли (критический дискурс); как понятия (спекулятивный дискурс); как формации (генеалогический дискурс). Мне кажется полезным обратить внимание на специфику современного террора как медиума современных коммуникативных систем. Террор всегда сопровождается дискурсивным обоснованием и символическим пониманием. Во-первых, его причины кроются не где-то вне, а внутри самого общества; оно само находит и даже порождает своих врагов. Вступив в эру высоких цивилизаций, человечество стало бояться чужих и отгораживаться от них стенами. Во-вторых, террор во многом является побочным продуктом «лингвистики». В конце концов, разве понятия «раса» и «цивилизация» не являются своего рода научными мифами?

Конечно, «натуральный» чужой стремительно исчезает, и об этом свидетельствуют толпы людей, одетых в живописное стилизованное этническое тряпье и проводящих время в барах и пабах современных мегаполисов. Вместе с тем город не только стирает, но и прочерчивает свои различия. Главари исламских террористов, как правило, получили образование на Западе. Но они не приняли его ценностей: Аятолла Хомейни вернулся с Запада, чтобы завоевать Иран; исполнителем первого теракта в Международном торговом центре в 1993 г. был тихий и незаметный инженер-химик; летчики-террористы, атаковавшие его спустя восемь лет, получили образование в США. Это свидетельствует о том, что мегаполисы не справляются с ролью «плавильного тигля» наций и этносов. Более того, именно в них складываются новые жесткие различия и разгораются конфликты.

Следует иметь в виду, что «критико-иделогическая» риторика и семиотическая техника анализа принуждают к абсолютизации символического подхода, в рамках которого растворяется специфика как политического, так и культурного террора. Между тем следует различать такие формы зла, как вербальное насилие или компьютерные вирусы и заранее спланированные, тщательно подготовленные акции боевиков, стремящихся не только испугать, но и убить как можно больше людей. Террор — это всегда насилие, протест, интенсивно и эффективно противодействовать ему можно только повышением способности людей активно ему противостоять.

Косвенно о трансформации форм зла можно судить по дискуссиям медиков, юристов, политиков, священников, а также специалистов по этике, конфликтологии и т. п. Предлагаемые ими дополнения к традиционным нормам права и морали говорят о недостаточности Нагорной проповеди в новых условиях и о появлении новых — стерильных — форм зла. Отмена смертной казни, перенос войн в космос, победа над массовыми инфекционными болезнями, помощь бедным и другие важные достижения доказывают наличие не только технического, но и нравственного прогресса. Человечество становится гуманнее, и по отношению к нему уже немыслимы убийства, войны, геноцид, болезни, бедность.

Любые формы жестокости осуждаются, и во всех сферах жизни от школы до казармы можно наблюдать становление дружеских или, по крайней мере, партнерских отношений между теми, кто приказывает и подчиняется. Именно в свете несомненной гуманизации и рационализациижизни кажутся необъяснимыми всплески
насилия и жестокости, о которых с наивным цинизмом сообщают наши масс-медиа.

В. Беньямин, которого вряд ли кто может заподозрить в симпатии к фашизму, еще в 20-е годы написал «Метафизику насилия», в которой, пророчески предчувствуя приход фашизма, считал его расплатой за демократию. Более того, различая две формы насилия — мифическую и божественную, он показал, что апелляция к ним происходит как акт учреждения права в ходе смены одного миропорядка другим. Казнь короля, или в последние годы суд над лидерами тоталитарных государств, показывает, что для этого, по сути дела, нет правовых оснований. Король и диктатор сами являются учредителями законов. Их трудно осудить на основе установленного ими самими законодательства, однако было бы несправедливо применять по отношению к ним «демократические» законы. Будь то народные трибуналы, которые судили во время революции, будь то демократический суд, выступающий от имени «прав человека», все эти институты справедливости так или иначе сталкиваются с проблемой насилия, которая проявляется в том числе и в акте учреждения закона.

Становление человека в процессе гиперинсуляции сопровождалось порывом выхода наружу, и это создавало высокое напряжение. Вторжение окружающей среды в жилище предлюдей также приводило к драматическим последствиям. Охотник легко превращался в жертву, а природные катастрофы уничтожали с большим трудом возведенные стены; хищники и враги проникали в святая святых первобытной группы — в пространство мать-дитя — и уничтожали их. Все это было той высокой ценой, которую человек платил за свое биологическое несовершенство и культурную изнеженность. Стабильное существование и порядок взрываются в чрезвычайных ситуациях, и люди снова оказываются нагими и беззащитными перед природой. В таких условиях чрезвычайно важной оказывается способность вернуться от утонченного к рутинному образу жизни, к вечному повторению того же самого.

Так открывается горизонт символической иммунологии и психосемантики, вне которого немыслимо существование homosapiens с его хроническими страданиями.

 В периоды высокой культуры основную опасность представляют собой не столько хищники и природные катастрофы, сколько враждебно настроенные соседи. Стресс чужого — это не чисто психологический продукт биологической слабости существа, условием выживания которого является агрессивность. Человек как  несовершенное, открытое существо не добр и не зол по природе. Он — медиум техники (включая социальные и политические технологии, а также культурные антропотехники). Человеческая агрессивность не врожденная, а социально унаследованная. Конечно, крупные акции террористов принимают поистине апокалипсический характер, но я думаю, что и это не основание для манихейства. Если посмотреть на наш глобализирующийся мир с точки зрения безопасности, то можно прийти в ужас. Наше общество плохо защищено от сбоев, и любой недовольный, психически неустойчивый или просто нетрезвый человек может вызвать чудовищную техническую катастрофу. На самом деле вина лежит не на технике.

В широком смысле террор — следствие нашего мышления, сформировавшегося на парадигме войны и покорения природы, а также технологии власти, опирающейся на насилие, ведущей к отчуждению людей. Страх перед новыми информационными технологиями, научно-техническими открытиями в области генетики и атома во многом вызван последствиями использования этих открытий людьми, мышление которых воспитано в традициях завоевания и покорения природных или человеческих ресурсов. Между тем как современный многополярный мир, так и современная техника предполагают совсем другое мышление, основанное не на агрессии, а на мирном сосуществовании и сотрудничестве.

Многие считают, что терроризм и насилие не отвечают современному уровню цивилизации. Однако не секрет, что в истории более высокие культуры, более цивилизованные народы терпели поражение от варваров. Некоторые современные историки делают вывод, 11 сентября были похоронены надежды на мирный путь развития человечества. На самом деле война не является неизбежной. Цивилизованные народы должны посмотреть на себя глазами своих предков и таким образом увидеть недостатки, очевидные их «нецивилизованным» соседям. Точно также противники глобализации могли бы обратить свою энергию на развитие и укрепление символической иммунной системы своего общества, которым они дорожат. Сильные культуры не боятся чужих влияний и не являются агрессивными. Мы должны признать право любого народа гордиться своей культурой и сохранять ее своеобразие в условиях глобализации.

В условиях единого экономического и информационного пространства совсем не обязательно всем питаться в «макдональдсах», носить одинаковую одежду и петь одни и те же песни. Именно свободное взаимодействие сил, а не насилие могут способствовать сохранению прочной социальной ткани общества. Террор — это эрозия не только Запада, но и Востока.

Марков Борис Васильевич — заведующий кафедрой Философской антропологии Санкт-Петербургского Государственного Университета,
доктор философских наук, профессор

Читать далее...

Миграционная взаимозависимость

( Часть II «Евразийская миграционная система: от экономического прагматизма к возрождению цивилизационного единства»)

Периодизация становления Евразийской миграционной системы

Под воздействием рассмотренных факторов между странами постсоветской Евразии сформировались устойчивые миграционные потоки. За внешней тенденцией сокращения масштабов миграционного взаимодействия между странами СНГ, отмечаемого официальной статистикой и рядом исследователей, скрываются глубокие структурные изменения миграционных потоков и возрастание масштабов нерегистрируемой миграции, «невидимой» для статистики.

В течение 1990-х – 2000-х гг. Евразийская миграционная система пережила несколько этапов, характеризующихся изменением как движущих факторов миграции и соответственно структуры миграционных потоков, так и позицией России как основной принимающей страны к происходящим на постсоветском пространстве миграциям. Периодизация истории Евразийской миграционной системы представлена в таблице 4. Включение в периодизацию позиции России представляется принципиально важным, т.к. эволюция миграционной политики основной принимающей страны играет исключительно важную роль, причем не столько в определении количественных и качественных параметров миграционных потоков в Евразийской миграционной системе, сколько в их характере (см. подробнее: Ивахнюк, 2011). В частности, широкое распространение нелегальной миграции в регионе во многом является результатом противоречивой миграционной политики России, которая искусственно вытесняла мигрантов за границы правового поля.

Таблица 4.

Период Доминирующие миграционные потоки Основной фактор миграции Позиция России как принимающей страны
1991–1995 Беженцы и вынужденные переселенцы / «репатриация» Этнический / политический Формирование миграционного законодательства. Относительная либеральность миграционных законов компрометируется несовершенством их исполнения.
1996–2001 Переселение в Россию представителей титульных национальностей из стран СНГ / трудовые / нелегальные Экономический Проявление противоречивости миграционного законодательства.Попытки концептуализировать отношение к миграционному притоку.
2002–2005 Трудовые / нелегальные / возникновение новых миграционных векторов Экономический Жестко ограничительная политика. Доминирование силового подхода в борьбе с нелегальной миграцией
2006 – н.в. Трудовые / нелегальные Экономический Либерализация миграционной политики в отношении граждан стран СНГ. Развитие трудовой миграции

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Первый этап (1991-1995 гг.) с определенной долей условности можно считать периодом, когда Евразийская миграционная система уже начала функционировать как система. Доминирование потоков вынужденной этнической миграции не является проявлением системных связей, существующих между странами, оно скорее говорит об особенностях этнического расселения населения в данном регионе. А форс-мажорные обстоятельства и вовсе могут нарушать действие объективных миграционных закономерностей и формировать направление миграционных потоков не в соответствии, а вопреки им, например, не в ту страну, где экономическая ситуация более благополучна, а в ту, где будет обеспечена этническая безопасность. Тем не менее, мы включаем этот период в историю Евразийской миграционной системы, поскольку, во-первых, миграционные процессы этого периода имели значение для формирования миграционной политики стран СНГ, а, во-вторых, уже на этом этапе проявились в определенной степени и потоки экономической миграции, хотя они не имели доминирующего характера.

Этот период связан с непосредственными последствиями дезинтеграции Советского Союза. Создание новых независимых государств, во многом на основе этнической консолидации, сопровождалось формированием таких политически детерминированных выталкивающих факторов миграции, как социально-экономическая и политическая нестабильность, рост национализма, дискриминация по этническому признаку, ущемление гражданских прав. Мигрантами руководила в основном боязнь остаться во вновь возникших государствах в качестве этнического меньшинства. Свобода въезда и выезда, гарантированная законодательствами новых суверенных государств, играла важную роль в принятии решения о переселении в те годы. Миграция носила в основном семейный характер.

Для этого этапа характерно преобладание потоков вынужденной миграции из зон вооруженных конфликтов. В первой половине 1990-х гг. не менее 5 млн. чел. покинули места постоянного проживания в зонах вооруженных конфликтов: около 2,4 млн. выехали в другие страны СНГ (из них более 1 млн. чел. получили статус беженца и вынужденного переселенца), 2,2 млн. стали внутренними перемещенными лицами. Позднее свыше 1,6 млн. чел. вернулись в места постоянного проживания (Мукомель, 1999, с. 69).

Поскольку учет международной миграции в те годы не был отлажен, трудно оценить общую численность мигрантов, переехавших в другие государства СНГ. Только в Россию прибыло в этот период почти 6 млн. мигрантов. Более 70% прибывших в Россию иммигрантов были русскими по национальности. Из Казахстана – страны, где в 1989 г. проживало четверть внутрисоюзной русской диаспоры, – выехали около 20% из них, что составило почти 40% вернувшихся в Россию русских (Население России 2001, с.112).

Россия, прежде «отдававшая» свое население, превратилась в крупный центр притяжения мигрантов, став, таким образом, центром новой миграционной системы. Движение было обоюдонаправленным, однако, соотношение прибывших в Россию из бывших советских республик и выбывших из России в эти государства составило 4:1.

Важной чертой этого этапа стала масштабная эмиграция в страны старого зарубежья. В 1991-1995 гг. из государств СНГ эмигрировали около 1,5 млн. чел. – в основном из России, Казахстана и Украины. Эмигранты выезжали в основном в Германию (52%), Израиль (28%) и США (15%). Эмиграция в дальнее зарубежье также носила преимущественно этнический характер: 80% эмиграционного оттока приходилось на лиц немецкой и еврейской национальности.

Уже на первом этапе получила развитие и экономическая миграция, хотя и по своей мотивации, и по формам она была тесно переплетена с вынужденной миграцией. Выталкивающие экономические факторы в начале 1990-х гг. (сокращения штатов на остановившихся предприятиях, невыплата заработной платы, гиперинфляция, коллапс рынка потребительских товаров и т.д.) вынуждали людей к поиску альтернативных источников существования. Одним из таких источников были поездки за рубеж с целью заработка. Граждане бывшего СССР не имели никакого опыта официального зарубежного трудоустройства, поэтому преимущественно они выбирали неформальный вид деятельности, связанный с поездками за рубеж и приносящий доход. Экономическая миграция в этот период была представлена, прежде всего, эпизодическими и «челночными» поездками граждан стран СНГ за рубеж с целью покупки/продажи и транспортировки через границу небольших партий потребительских товаров. Участие в такой коммерческой деятельности явилось элементом стратегии выживания для значительной части населения в новых суверенных государствах в наиболее сложный период их развития, последовавший сразу вслед за распадом СССР и разрывом прежних экономических связей.

Второй этап (1996-2001 гг.) характеризовался относительной социально-политической стабилизацией в странах СНГ, прекращением или замораживанием вооруженных конфликтов, что привело к сокращению масштабов вынужденной миграции. В России, которая остается крупнейшей принимающей мигрантов страной региона, пик миграционного притока был пройден в 1994 г., когда Россия приняла более 1 млн. мигрантов. К 1996 г. миграционный приток сократился более чем вдвое. Аналогично снизились масштабы эмиграции из Казахстана, Узбекистана, Кыргызстана, Беларуси. В меньшей степени, но также пережили сокращение миграционного оттока Украина и Молдова. В то же время произошло изменение миграционного потока. На фоне сокращения объема миграций, связанных с переселением на постоянное место жительства, происходил бурный рост временных форм миграции. Кроме того, сокращение регистрируемого статистикой миграционного потока сопровождалось ростом нелегальной иммиграции.

Произошло и некоторое изменение причинно-мотивационного ряда. Помимо уменьшения потоков беженцев и вынужденных переселенцев, на сокращении масштабов миграционных потоков сказалось также исчерпание наиболее «активного» миграционного потенциала русскоязычного населения, постепенная адаптация национальных меньшинств к новым социально-экономическим и политическим обстоятельствам, общая «нормализация» ситуации и некоторое ослабление дискриминации по национальному признаку.

В то же время все более отчетливые контуры приобретали экономические выталкивающие факторы. На фоне некоторой экономической стабилизации в России (временно приостановленной финансовым кризисом 1998 г.), в других странах СНГ экономические реформы пробуксовывали, свертывание занятости в государственном секторе экономики в тот период еще не сопровождалось соответствующим расширением спроса на рабочую силу со стороны частного сектора. Безработица – как явная, так и скрытая – принимала катастрофические размеры.

В этих условиях возрос поток в Россию представителей титульных национальностей, проживавших в странах СНГ. Между 1993 и 2000 гг. они составили почти 850 тыс. чел, или 22% из 3,8 млн. иммигрантов, въехавших в Россию на постоянное место жительства. Особенно многочисленным был приток украинцев – 312 тыс. чел., армян – 261 тыс. чел., азербайджанцев – 92 тыс. чел., грузин – 51 тыс. чел, таджиков – 32 тыс. чел., узбеков – 22 тыс. чел. (Население России 2003-2004, с. 323). Перепись населения России 2002 г. выявила существенный недоучет иммиграции в постсоветский период. Эксперты считают, что большинство из 1,8 млн. дополнительно учтенных переписью иммигрантов – также титульное население бывших советских республик (там же).

В то же время возрастали масштабы временной экономической миграции граждан новых независимых государств в Россию. В экономической миграции за рубеж многие домохозяйства видели главное, если не единственное средство выживания в условиях глубокого экономического кризиса. Доходы, получаемые мигрантами за рубежом, составляли значительную часть бюджета мигрантских домохозяйств: 25-30% в Армении (Roberts, Banaian, 2004), до 40% в Украине (Прибыткова, 2003), 70-80% в Таджикистане (ADB, 2007; ЕК/МОМ, 2005), 40-50% в Молдове (World Bank, 2006).

В период 1994-2001 гг. общее число иностранных работников, официально привлеченных на работу в России, составило более 1,5 млн. чел. Только в 2001 г. здесь официально работали почти 300 тыс. трудовых мигрантов, примерно половина из них – из государств бывшего Советского Союза.

Именно на этом этапе возрастает масштаб нелегальной трудовой миграции в Россию. Простота пересечения границ в безвизовом режиме «наталкивается» на крайне усложненные и забюрократизированные процедуры регистрации мигрантов по месту пребывания и получения разрешений на работу. В результате подавляющее большинство мигрантов предпочитают (а чаще – вынуждены) пребывать и работать вне правового поля, т.е. нелегально. Для работодателей длительная процедура оформления разрешений на привлечение иностранной рабочей силы при растущем предложении въезжавших в Россию в поисках работы граждан стран СНГ, готовых начать работу в любой момент и практически на любых условиях, стала стимулом для распространения практик нелегального найма иностранных работников.

Доминирование нелегальных форм занятости мигрантов является также результатом своеобразия сложившейся в России экономической системы с ее значительным сегментом теневой экономики и неформальным рынком труда. Производство в теневом секторе экономики России оценивается Госкомстатом в четверть ВВП, а занятость в нем – в 15-30% от общего числа работников (Радаев, 1999, с. 10). Мигранты, которые прибывают в Россию в поисках работы, гораздо легче находят рабочие места в теневом секторе занятости; там их не спрашивают о регистрации и прочих документах.

Активное вовлечение титульных народов бывших республик СССР, особенно народов Закавказья и Центральной Азии, в миграционные потоки, как постоянные, так и временные, составляет заметный контраст по сравнению с советским периодом, когда эти народы характеризовались низким уровнем территориальной мобильности. Так, по данным переписи населения 1989 г., 88% киргизов проживали в своей республике (и 98% – в центрально-азиатском регионе). Для узбеков соответствующие цифры составляют 85% и 97%, для туркменов – 93% и 98%, для таджиков – 75% и 99%. Активизация миграционных процессов в закавказских и центрально-азиатских государствах, наряду со сдвигами в демографических показателях, дает основания говорить об ускорении в прохождении ими фаз мобильного перехода.

Третий этап (2002-2005 гг.) связан с общей тенденцией более жесткого отношения к миграции и мигрантам в мире после террористических актов 11 сентября 2001 года в США. В Евразийской миграционной системе это выразилось в сдвиге приоритетов межгосударственного сотрудничества в области миграции в рамках СНГ в сторону угроз национальной безопасности, в усилении силового подхода в управлении миграционными процессами, перенесении акцентов в миграционной политике основной принимающей страны – России – на пресечение нелегальной миграции, в усилении административных мер против нелегальных мигрантов, что, впрочем, при существующих масштабах коррупции в правоохранительных органах не давало ожидаемого эффекта. Передача функций управления миграционными процессами в России в ведение Министерства внутренних дел, которое традиционно выполняло функции исключительно силового ведомства, сказалась на формировании отношения в обществе к мигрантам как потенциальным нарушителям, если не преступникам. Рост мигрантофобии и этнической неприязни стимулировался средствами массовой информации и политиками, строящими свои политические лозунги на националистических принципах превосходства русских. Все это способствовало созданию крайне неблагоприятного фона для миграционных процессов.

В то же время факторы, стимулирующие миграционные потоки, не перестали существовать: экономическая ситуация в странах выезда мигрантов продолжала оставаться сложной; возможность заработков в России являлась притягательной для значительного числа жителей новых независимых государств; уже сложились мощные миграционные сети, поддерживающие миграционный приток, несмотря на ограничения миграционных властей; заработки в России стали элементом семейной стратегии среди значительного числа жителей стран СНГ; произошла этно-профессиональная сегментация российского рынка труда и формирование «этнических ниш занятости», или «национальной профессиональной ориентации» мигрантов (Каменский, 2002, с. 106).

В результате миграция с целью трудоустройства в подавляющей своей части «ушла в подполье», чему в немалой степени способствовал правовой нигилизм большинства российских работодателей. Фактически попытки подавления нелегальной миграции привели к противоположному результату – возрастанию ее масштабов и утрате контроля над миграционными процессами со стороны государства.

На этом же этапе произошли важные сдвиги в структуре Евразийской миграционной системы. Если в 1990-х гг. только Россия характеризовалась как центр Евразийской системы, то в начале 2000-х гг. новой страной притяжения мигрантов и центром Центрально-Азиатской региональной миграционной подсистемы стал динамично развивающийся Казахстан.

Четвертый, нынешний этап является во многом результатом принципиального изменения миграционной политики в основной принимающей стране системы – России. Это изменение, в свою очередь, связано с переосмыслением глубины демографического кризиса в России и роли международной миграции в ее современном экономическом и демографическом развитии. Власти России кардинально пересмотрели принципы миграционной политики в отношении трудовых мигрантов из государств СНГ, с которыми установлен безвизовый режим въезда. Основная цель правовых нововведений – сокращение масштабов незаконной трудовой миграции путем расширения легальных каналов временного трудоустройства граждан СНГ.

Началом нового курса стало принятие в 2006 г. федеральных законов, создавших преференции в пребывании и трудоустройстве в России для граждан стран СНГ, с которыми Россия имеет безвизовый порядок въезда. Этот шаг, несомненно, сыграл в пользу усиления Евразийской миграционной системы. В течение 2007 года, т.е. после того, как новые законы вступили в силу, на миграционный учет в России встали около 7 млн. граждан стран СНГ, российские миграционные службы выдали более 1,7 миллионов разрешений на работу иностранным гражданам, что на 70% больше, чем в 2006 г. и в 2,5 раза больше, чем в 2005 г. Существенно изменился и состав иностранной рабочей силы, официально привлекаемой на работу в России: теперь более двух третей зарегистрированных трудящихся-мигрантов – это граждане стран СНГ, что, конечно, больше соответствует реальной ситуации, чем половина, как это было еще в 2006 г. (см. рисунок 1). Тем самым фактически сделан важный шаг на пути к созданию общего рынка труда стран СНГ.

Рисунок 1.Численность иностранной рабочей силы в России (по числу выданных разрешений на работу), тыс. чел.

Источник: Данные Федеральной миграционной службы

Итак, следующие признаки позволяют охарактеризовать постсоветскую Евразию как единую миграционную систему:

  • Наличие устойчивых миграционных потоков между бывшими союзными республиками. Структура этих миграционных потоков подвижна, меняется со временем, они лишь частично отражаются статистикой, но их массовость не подлежит сомнению.
  • Между странами, входящими в Евразийскую миграционную систему, существуют прочные экономические, культурные, политические связи, что связано с общим историческим прошлым и длительным существованием в рамках единой страны. Нынешнее существование региональных интеграционных группировок, таких как таможенный союз, ЕврАзЭС и СНГ, укрепляет отношения между странами. В частности, идет поиск механизмов формирования единого рынка труда стран-участниц.
  • Миграционные потоки сфокусированы главным образом на одной стране – России, которая выступает центром новой миграционной системы.
  • Для постсоветских государств Центральной Азии новым центром притяжения мигрантов становится Казахстан, что позволяет говорить о складывающейся субрегиональной миграционной системе в рамках более крупной Евразийской системы.
  • Существование общего языка для постсоветского пространства существенно расширяет возможности трудовой миграции в регионе.
  • Очевидна взаимная заинтересованность в миграции России и Казахстана, одной стороны, и стран происхождения мигрантов, с другой стороны. Эта заинтересованность основана на сложившихся демографических и экономических тенденциях и обеспечивает сохранение режима безвизового въезда между большинством стран региона.

Миграционная взаимозависимость

В 1970-х – 1980-х гг. имела широкое распространение теория зависимого развития, ее сторонники доказывали, что развитие капитализма создало такой международный порядок, при котором «ядро» более развитых стран и периферийные аграрные страны связаны между собой неравными и асимметричными отношениями. Эти отношения можно охарактеризовать как отношения зависимости вторых от первых (Frank, 1972; Baran, 1973). В рамках этой теории международная миграция интерпретировалась как один из инструментов, который закрепляет зависимый характер развития менее развитых стран.

За прошедшие десятилетия картина мира претерпела существенные изменения. Целый ряд государств, прежде считавшихся отсталыми (а значит, зависимыми), добились высоких результатов в экономическом развитии и вследствие этого изменили свое место в мировой иерархии, разорвав прежде считавшуюся неизменной конструкцию мировой экономической системы. Примерами таких превращений являются такие страны, как Португалия, Испания, Греция в Европе, Турция, Сингапур, Малайзия, Гонконг, Тайвань, Южная Корея в Азии, Аргентина, Венесуэла, Чили в Южной Америке. Тем не менее, отношения зависимости между странами существуют. Причем не просто существуют, но и усиливаются. Правда, приобретают при этом качественно иной характер: характер взаимной зависимости. Теоретиками глобализации описаны процессы глобальной взаимозависимости, выражающиеся в таком направлении развития международной кооперации производства, развития международного разделения труда, внешней торговли и международных экономических отношений в целом, при котором нормальное развитие национальных экономик становится невозможным без участия в этих процессах. Глобализация создает мощные стимулы для адаптации стран к стремительно формирующимся новым мировым реальностям, поскольку только через развитие стран во взаимодействии может быть обеспечено мировое равновесие (Белл, Иноземцев, 2007, с.213).

В контексте трудообеспеченности развития мирового хозяйства возникает такая ситуация, когда дефицит трудовых ресурсов в более развитых странах делает их зависимыми от взаимодействия с менее развитыми государствами – через формирование возможностей для переноса трудоемких производств, а также через обеспечение притока недостающей рабочей силы. Присутствие иностранной рабочей силы на рынках труда индустриальных и постиндустриальных государств превратилось в постоянно действующий фактор, обеспечивающий устойчивость и конкурентоспособность их экономик. Возвращаясь к вышеупомянутой теории зависимости, можно сказать, что через механизм международной трудовой миграции реализуется «обратная» форма зависимости – более развитых стран от менее развитых, точнее, отношения зависимости становятся двусторонними и возникает явление, которое мы назвали миграционной взаимозависимостью.

Суть миграционной взаимозависимости заключается в том, что на современном этапе мирового развития международная трудовая миграция является фактором, принципиально меняющим отношения между более развитыми странами (импортерами трудовых ресурсов) и менее развитыми странами (экспортерами трудовых ресурсов). Поскольку через механизм международной миграции происходит перераспределение ресурсов развития, без которого ни одна, ни другая группа стран не могут обойтись, эти страны (группы стран) оказываются в отношениях взаимной зависимости, подталкивающих их к поиску партнерских форм взаимодействия и к укреплению интеграции.

Со стороны менее развитых стран эта зависимость определяется возможностью доступа к рынкам труда других государств для части их относительно избыточного населения. Эта возможность не только сокращает безработицу на национальных рынках труда, но дает дополнительные ресурсы для экономического развития стран выезда. Экспортируя трудовые ресурсы, эти страны обеспечивают возвратные финансовые потоки в виде денежных переводов мигрантов. Масштаб мигрантских переводов в последние годы существенно возрос. Их значение для стран выезда не ограничивается улучшением условий жизни мигрантских домохозяйств; они превращаются в средство улучшения макро-показателей финансового положения стран и выступают как инвестиционный ресурс развития бизнеса.

Со стороны более развитых стран зависимость от участия в процессах международной миграции обусловлена современными тенденциями их демографического развития, которые выражаются в принципиальных количественных и качественных изменениях в населении. Абсолютное сокращение численности трудовых ресурсов, старение населения, увеличение коэффициента демографической нагрузки, дифференцированное отношение коренного населения к выбору профессий – все это делает невозможным заполнение вакансий рынка труда только местными работниками. Практика перемещения трудоемких производств в государства с более низкой заработной платой имеет естественные пределы, определенные существованием производств, трансграничный перенос которых невозможен. В строительстве, сфере услуг, сельском хозяйстве сохраняется относительно высокая доля ручного труда, который не привлекает местное население даже при наличии безработицы. Уже произошедшие трансформации рынков труда в развитых странах превращают присутствие иностранных рабочих в важный элемент их экономического развития. Кроме того, приток иностранной рабочей силы выступает фактором сдерживания инфляции и повышения конкурентоспособности предприятий и отраслей в развитых странах.

Миграционная взаимозависимость является эластичной, подстраивающейся под экономическую и демографическую динамику конкретных стран. Масштаб миграции может сокращаться, миграционный вектор может менять свое направление, как то предписывает теория мобильного перехода, но миграционная зависимость при этом не исчезает. Пример «азиатских тигров» иллюстрируют то, как в случае быстрого и эффективного экономического роста миграционная зависимость может кардинально изменить свои формы: в Южной Корее, Малайзии, Сингапуре, Гонконге на смену оттоку мигрантов пришло привлечение работников из-за рубежа, причем зависимость от наличия иностранной рабочей силы быстро возрастает (Skeldon, 2005). На постсоветском пространстве пример такого рода дает Казахстан.

При анализе миграционной взаимозависимости исследовательский фокус смещен с непосредственно миграции (мигрантов) на структуры, которые оказываются подвержены воздействию миграции. Исследователями давно замечено, что международная миграция населения формирует устойчивые социальные трансформации как в принимающих странах, так и в странах происхождения, причем на разных уровнях: на уровне государства, общества в целом и местных сообществ. Именно эти трансформации приводят к формированию миграционной взаимозависимости, иными словами, «встраиванию» мигрантов в экономическую и социальную структуру общества, превращая миграцию в норму жизни, как государственной, так и индивидуальной.

В таблице 5 систематизированы факторы миграционной взаимозависимости в разрезе тех структур, которые подвержены воздействию миграционных процессов и оказываются, в конечном счете, в зависимости от них. Среди этих структур – экономика и общество принимающих стран и стран происхождения (макро-уровень), домохозяйства в странах, принимающих мигрантов, а также мигрантские домохозяйства в странах происхождения (микро-уровень).

Таблица 5. Факторы миграционной взаимозависимости 

 

 

 

Страны происхождения

Макро-уровень
  • Участие в международном рынке труда как форма сокращения безработицы на национальном рынке труда
  • Денежные переводы мигрантов как источник пополнения платежного баланса
  • Денежные переводы мигрантов как средство сокращения бедности
  • Инвестиционный потенциал мигрантских переводов
  • Развитие торгово-экономических связей со странами, принимающими мигрантов (предпринимательская деятельность вернувшихся мигрантов)
Микро-уровень
  • Наличие возможностей заработков за рубежом как необходимое условие семейных стратегий
  • Зависимость домохозяйств от денежных переводов мигрантов
  • Социальный престиж работы за рубежом
  • Накопления мигрантов как условие развития малого и среднего бизнеса
 

 

 

 

 

 

 

Принимающие

страны

 

 

Макро-уровень

  • «Демографически обусловленная» зависимость от притока мигрантов для пополнения численности рабочей силы
  • Мигранты как ответ на меняющуюся структуру рынка труда вследствие изменения возрастной структуры населения
  • Сохранение трудоемких производств, обеспечение которых рабочей силой происходит преимущественно за счет мигрантов
  • «Этнический бизнес» диаспор
Микро-уровень
  • Изменение мотиваций коренного населения в выборе профессий при условии, когда непрестижные профессии остаются за мигрантами
  • Спрос на иностранных работников в домохозяйствах (няни, помощники по хозяйству, сиделки и т.д.)
  • Устойчивый спрос населения городов на предоставляемые мигрантами сервисы (например, этнические рестораны) как фактор современного культурного многообразия
  • Частные услуги легальных и нелегальных мигрантов по ремонту квартир, мелкому бытовому ремонту и т.д. для малоимущих слоев населения

И в российской, и в зарубежной литературе термин «зависимость» в применении к международной миграции населения встречается редко, но если встречается, то, как правило, в негативном и даже алармистском контексте. О зависимости от притока иммигрантов рассуждает английский исследователь Д. Коулмен, автор концепции третьего демографического перехода, несущего необратимые этнические сдвиги европейскому населению (Коулмен, 2007). Сторонником резкого ограничения иммиграции является также известный американский консервативный политик П. Бьюкенен, который сетует на уже сформировавшуюся зависимость Запада от иммиграционного допинга в своей книге с характерным названием «Смерть Запада» (Бьюкенен, 2003). Л.Л. Рыбаковский предостерегает Россию от «необоснованной переоценки возможности такого варианта демографического развития, при котором динамика населения полностью зависит от внешнего миграционного допинга» и означает «попадание в миграционную зависимость» (Демографическое будущее России, 2001, с. 36,40). Оппонентом ему выступает А.Г. Вишневский, указывая, что именно иммиграция должна стать ключевым фактором демографического и экономического роста России, но избегая термина «миграционная зависимость» (Вишневский, 2004).

Тем не менее, миграционная взаимозависимость уже стала реальностью постсоветского пространства. Опуская в рамках этой статьи экономические выкладки, демонстрирующие наличие устойчивых отношений миграционной взаимозависимости, связывающие страны постсоветского пространства на настоящем этапе их развития, укажем лишь на то, как эти отношения проявляются в двух группах стран региона – странах происхождения мигрантов и странах их приема.

Для оказавшихся после дезинтеграции Советского Союза в наименее благополучном экономическом отношении «малых» стран региона участие в международной экономической миграции стало средством сокращения безработицы и бедности населения и, следовательно, смягчения социальной напряженности. Соседство «исторически близкой» России с ее масштабным рынком труда предопределило направление миграционных потоков. По мере увеличения доли населения, вовлеченного в миграционные потоки, и общего роста уровня заработной платы в России как основной принимающей стране, объем денежных переводов мигрантов возрос настолько, что он стал важным источником пополнения платежного баланса стран-получателей, в большинстве случаев существенно превысив масштаб прямых иностранных инвестиций и официальной помощи развитию. Денежные переводы повышают текущее потребление мигрантских домохозяйств и тем самым стимулируют рост тех отраслей национальной экономики, которые сориентированы на производство продовольствия и потребительских товаров. Кроме того, заработанные за рубежом деньги несут в себе инвестиционный потенциал и способствуют более активному втягиванию определенной части населения в процессы развития страны через организацию малого и среднего бизнеса.

Одновременно Россия оказалась в глубоком демографическом кризисе, при котором восполнение дефицита трудовых ресурсов происходит преимущественно за счет их импорта. Экономический подъем России на фоне возросших доходов от экспорта, рост инвестиций в производственные отрасли, строительный бум, развитие сферы услуг – все это настоятельно и срочно требует дополнительных рабочих рук. Даже при курсе развития, ориентирующемся на высокотехнологичные отрасли, рост экономики России во многом зависит от привлечения иностранной рабочей силы. При этом на национальном рынке труда происходят заметные трансформации: российские граждане отдают предпочтение профессиям, сориентированным на более перспективные отрасли, отвергая непрестижные виды работ, которые готовы заполнить мигранты. Это новое разделение труда приобретает устойчивый характер и становится элементом экономической системы страны, находя подтверждение в официальном признании властей, что России не обойтись без мигрантов.

Миграционная взаимозависимость, в условиях отсутствия адекватных легальных каналов трудовой миграции, проявляется в росте незаконной миграции. В Евразийской миграционной системе существование безвизового режима въезда между большинством стран постсоветского пространства и распространенность практик нелегального найма иностранных работников приводят к тому, что численность незаконных трудовых мигрантов многократно превышает численность легально работающих иностранных граждан. С этим связаны многочисленные негативные последствия, как для самих мигрантов, так и для стран происхождения и назначения. Права незаконных мигрантов не защищены, как правило, они не могут реализовать свой квалификационный потенциал, подвергаются сверх-эксплуатации, подчас становятся жертвами торговли людьми и попадают в трудовое рабство. Страны происхождения не имеют механизмов должной защиты прав своих граждан, если те находятся в странах назначения в нарушение местного миграционного, трудового, налогового законодательства. Принимающие страны сталкиваются с разрастанием теневого рынка труда, нарастанием социально-этнической напряженности, несут финансовые потери в виде недополученных налогов. В связи с этим борьба с незаконной миграцией является одним из приоритетных направлений межгосударственного сотрудничества в рамках региональных организаций на постсоветском пространстве.

Однако даже нерегулируемая трудовая миграция и распространенность нелегальных форм трудоустройства, как это имеет место в Евразийской миграционной системе, может становиться стихийным средством сокращения рисков, связанных с региональными дисбалансами. Снижение напряженности на внутренних рынках труда, сокращение бедности, формирование альтернативной системы социального обеспечения, сокращение риска социальных конфликтов и возникновения потоков беженцев – все это реальные последствия международной трудовой и экономической миграции на постсоветском пространстве, которые позволили странам бывшего СССР осознать потенциал международной миграции для стабилизации их экономик в исключительно сложный период рыночной трансформации. Миграция стала для бывших советских республик дополнительным фактором интеграции на новой основе взаимозависимости и взаимодополняемости.

Может показаться, что миграционная зависимость в Европейской миграционной системе проявляется сильнее, чем в других миграционных системах, т.к. страны еще совсем недавно были частью единой страны и миграционные потоки здесь более активны. Однако болезненный «развод» бывших союзных республик и отчуждение, особенно отчетливо проявлявшееся в первой половине 1990-х гг., говорят скорее о том, что «новые» связи, к которым относится и международная трудовая миграция, складывались на совсем не простом фоне.

Скорее, пример Евразийской миграционной системы свидетельствует о том, что миграционная взаимозависимость стран в рамках миграционных систем формируется на основании, прежде всего, объективных экономических и демографических тенденций, подкрепленных социально-психологическими связями, которые могут возникать как до, так и после оформившейся экономической мотивации.

Сформировавшаяся миграционная взаимозависимость и сохранение свободы передвижения между странами СНГ является в настоящее время, быть может, самым крепким звеном, цементирующим отношения между ними. Международная трудовая миграция уже выступила в регионе стабилизатором социальной ситуации и механизмом экономической самоорганизации населения; она берет на себя функцию выравнивания национальных балансов трудовых ресурсов, способствует ускорению экономического развития, создает условия для развития местного бизнеса, выступает альтернативой государственной системы социальной поддержки населения. Наконец, взаимная зависимость стран, принимающих мигрантов, и стран их происхождения выражается в растущем межгосударственном сотрудничестве в области международной миграции в рамках региональных организаций. И – что особенно важно подчеркнуть в рамках рассматриваемой темы – миграционная взаимозависимость, будучи прежде всего явлением экономическим, в конкретных условиях Евразийской миграционной системы выходит за рамки экономики и пробуждает на неком новом витке историческую память проживающих искони здесь бок о бок народов. В этой памяти – добрососедство, единство, партнерство, взаимодополняемость.

Миграционное сотрудничество как фактор интеграции на постсоветском пространстве

После дезинтеграции СССР на постсоветском пространстве, тем не менее, сохранили силу объективные факторы, способствующие интеграции стран на новом уровне взаимодействия суверенных государств. Существование тесных производственных и научно-производственных связей, единой энергетической, транспортной и коммуникационной сети, в сочетании с исторически и геополитически определенной близостью, представляют собой основу для экономической интеграции бывших советских республик в рамках существующих региональных организаций. Экономическая целесообразность помогла преодолеть конъюнктурное политическое отчуждение первых пост-дезинтеграционных лет.

Новым важным фактором интеграции выступила межгосударственная трудовая миграция. Демографический дисбаланс, особенно отчетливо проявившийся в постсоветский период, превратил международную миграцию в механизм регионального перераспределения важнейшего фактора производства – труда. Миллионы нелегальных трудовых мигрантов «голосуют ногами» за создание единого рынка труда на постсоветском пространстве. Когда же потенциал трудовой миграции был осознан странами региона как важный, во многом безальтернативный, ресурс экономического развития как принимающих стран, так и стран происхождения, сотрудничество в миграционной сфере стало принимать качественно иной характер конструктивного взаимодействия, нацеленного на максимизацию выгод и минимизацию издержек международной трудовой миграции.

Российские исследователи отмечают, что «миграция является достаточно мощным фактором интеграции между странами СНГ. Это своеобразный «цементирующий» элемент между странами на территории постсоветского пространства» (Рязанцев, 2007, с. 506; см. также: Топилин, 2004; Зайончковская, 2002). Другие, напротив, видят в принципиальном несовпадении интересов стран-доноров и стран-реципиентов и в распространении незаконной миграции основания для нарастания конфронтации между странами СНГ (Мукомель, 2005). Естественно, что миграционные процессы между странами бывшего СССР оцениваются неоднозначно. Уже тот факт, что миграция происходит преимущественно в незаконной форме и даже количественный масштаб миграционных потоков не поддается относительно точной оценке, говорит о том, что процесс сохраняет во многом стихийный характер, а усилия, направленные на регулирование миграционных потоков, лишены необходимого статистически достоверного основания.

В то же время, последние законодательные инициативы России в миграционной сфере, сближающие ее с государствами бывшего СССР, активизация позиции стран происхождения и развитие форм межгосударственного взаимодействия в миграционной сфере свидетельствуют о формировании новой тенденции укрепления регионального сотрудничества на основании осознанной миграционной взаимозависимости. Это придает новый импульс интеграционным процессам на постсоветском пространстве.

На данный момент на постсоветском пространстве сложилась модель многоформатной интеграции, которую можно условно представить в виде «интеграционной пирамиды 2–3–6–11», имея в виду Союзное государство, в которое входят два государства – Россия и Беларусь, Таможенный союз и Единое экономическое пространство, объединяющее три страны – Беларусь, Казахстан Россию, ЕврАзЭС, членами которого являются шесть стран, и СНГ, включающее одиннадцать государств.

Наиболее высокий уровень миграционной интеграции достигнут Союзным государством Россия–Беларусь. Для граждан обеих стран действует принцип свободного пересечения границы, а также свободы при выборе места проживания и трудоустройства. Белорусским гражданам, приезжающим в Россию, не требуется разрешительных документов для легального пребывания, им не нужно получать разрешение на работу, если они приехали с целью трудоустройства. Они уравнены с российскими гражданами в получении работы и не учитываются статистикой как иностранные работники. Аналогична ситуация для российских граждан в Беларуси.

Таможенный союз, объединяющий Беларусь, Казахстан и Россию, нацелен на создание единого экономического пространства, необходимым элементом которого является формирование к 2012 г. общего рынка труда за счет свободного передвижения рабочей силы. Для достижения этой цели в рамках Таможенного союза разработаны соглашения, регулирующие создание правового поля для легальной трудовой миграции между государствами-участниками, а также в отношении трудовых мигрантов из третьих стран: Соглашение о правовом статусе трудящихся-мигрантов и членов их семей, Соглашение о сотрудничестве по противодействию нелегальной трудовой миграции из третьих государств. Происходит формирование единого банка данных о вакансиях рынков труда, отрабатывается механизм заключения прямых соглашений со странами, «поставляющими» мигрантов, об организованном наборе рабочей силы требуемой квалификации для крупных предприятий в странах-членах Таможенного союза.

Таможенный союз объединяет те страны ЕврАзЭС, которые демонстрируют в настоящий момент наибольшую готовность и заинтересованность в экономической интеграции. Предполагается, что в будущем, по мере готовности экономик остальных государств-участников ЕврАзЭС, а также гармонизации их законодательств, они присоединятся к странам «тройки». Уже сейчас активный интерес к подключению к Таможенному союзу проявляет Кыргызстан. С включением стран, «поставляющих мигрантов единый рынок труда, созданный пока тремя постсоветскими государствами, действительно превратится в региональный инструмент интеграции трудовых ресурсов.

Евразийское экономическое сообщество является региональной структурой, ставящей перед собой стратегическую цель экономической интеграции входящих в него государств, в том числе формирования общего рынка труда. Осуществление этой цели достигается путем согласованной политики в области трудовых отношений, регулирования миграции рабочей силы, экономически и социально оправданного ее территориального перераспределения с учетом интересов государств. Сотрудничество в миграционной сфере встроено в более широкий контекст создания единого социального пространства, где трудовые мигранты уравнены в правах с гражданами стран пребывания. Важным шагом на этом пути является принятая в 2007 г. Концепция согласованной социальной политики государств–членов ЕврАзЭС. Впрочем, создание Евразийского экономического пространства странами-членами Таможенного союза вносит неопределенность в будущее существование ЕврАзЭС, поскольку две организации очевидно дублируют друг друга.

Содружество Независимых Государств – самая многочисленная, но и самая внутренне противоречивая региональная структура на постсоветском пространстве. Не все государств СНГ связаны соглашениями о безвизовом пересечении границ, что является наиболее очевидным преимуществом для граждан постсоветских стран. Тем не менее, сотрудничество в миграционной сфере является одним из перспективных направлений деятельности СНГ, имея в виду взаимную заинтересованность государств в создании условий для свободного передвижения рабочей силы в регионе. Об этом свидетельствует активизация миграционного сотрудничества в последние годы. Даже некоторые из тех стран, которые поначалу дистанцировались от участия в согласованных действиях СНГ в области миграции, как например, Узбекистан, сейчас активно стремятся к укреплению миграционных связей с Россией и Казахстаном.

Внутрирегиональная международная миграция на постсоветском пространстве является процессом, в который вовлечено большое количество людей и который существенно затрагивает интересы практически всех государств региона. Поэтому те условия, в которых происходит миграция, в которых осуществляется трудоустройство и интеграция мигрантов, а также то, как на государственном уровне формируется отношение к мигрантам и к оценке их роли в развитии принимающих стран и стран происхождения, – все это создает общий фон интеграционных процессов между новыми независимыми государствами. От того, насколько последовательно-созидательной будет позиция правительств в области миграционного сотрудничества, во многом зависит общая дальнейшая судьба интеграционных процессов на постсоветском пространстве.

Заключение

Не будет преувеличением сказать, что во всех странах постсоветского пространства межгосударственная миграция в последние два десятилетия приобрела такую роль, какую на никогда не играла прежде (исключение составляет разве что практически закрытый для международной миграции Туркменистан). Во многом масштаб миграционных потоков оказался неожиданным для властей этих государств. Наряду с отсутствием опыта управления процессами международной миграции это вылилось в доминирование стихийных форм миграции, распространенность нерегистрируемой занятости мигрантов в странах въезда, отсутствие правового статуса у значительной доли мигрантов, рост антимигрантских настроений.

Так что указывая на объективно положительный потенциал международной миграции населения, нельзя не признавать, что миграционные процессы на постсоветском пространстве имеют неоднозначные – как положительные, так и отрицательные –последствия. Неупорядоченные, стихийные потоки мигрантов приводят к росту неучтенной занятости, фактическому разрастанию теневого сектора экономики в принимающих странах, прежде всего, в России, давлению на систему социального обеспечения, росту мигрантофобии и межэтнической напряженности, недоиспользованию квалификационного потенциала мигрантов, нарушениям их прав. Незаконные мигранты подчас становятся жертвами торговли людьми и попадают в трудовое рабство, что ломает человеческие судьбы. Велики и сугубо экономические потери: только из-за невыплаченных трудовыми мигрантами налогов бюджет Российской Федерации недополучает, по нашим оценкам, 200-250 млрд. руб. ежегодно. Эти негативные последствия во многом являются результатом применения неадекватных механизмов управления миграционными процессами, прежде всего, в России.

Следует также признать, что миграция подчас становится разменной картой во внутриполитической борьбе. Усилиями ряда политиков, а вслед за ними и средств массовой информации, в России целенаправленно разжигаются настроения мигрантофобии, этнической неприязни и расового превосходства. На фоне безразличного отношения государства это наносит тяжелый урон общей атмосфере, в которой формируется миграционная политика. Хуже того, в ряде случаев власти сами превращают миграционные взаимоотношения со своими, казалось бы, естественными геополитическими партнерами в заложницу политической конъюнктуры. Стоит упомянуть лишь ситуацию, когда ухудшение политических отношений между Россией и Грузией в 2005 г. привело к введению жесткого визового режима между странами, или депортацию таджикских мигрантов из России в 2011 г. в ответ на конфликт, который мог бы быть (и был!) решен дипломатическими средствами.

Тем не менее, возникновение Евразийской миграционной системы на «развалинах» Советского Союза говорит о том, что потенциал межгосударственного сотрудничества бывших советских республик дополняется новыми формами – в частности, сотрудничеством в области перераспределения трудовых ресурсов, что соответствует интересами всех государств региона и наполняет новым содержанием ре-интеграционные тенденции. Мы далеки от вывода, что если активизируется миграционное движение между странами, то они «автоматически» сближаются. В постсоветском регионе оценка социально-политических последствий усиления миграционного взаимодействия между странами, еще недавно составлявшими единое целое, должна быть особенно осторожной. И не только потому, что здесь со всей жесткостью проявляются упомянутые выше негативные «издержки» миграции. Но также потому, что эти страны уже прошли в 1990-х гг. через период резкого политического размежевания, основанного на надуманных лозунгах «национального возрождения», которые по сути прикрывали национал-шовинистические идеи правящих элит. Вирус национализма был запущен даже в искони многонациональной и веротерпимой России.

Сейчас на смену взаимному политическому дистанцированию первых лет после распада СССР приходит поиск новых форм взаимовыгодного межгосударственного взаимодействия. Начало третьего десятилетия постсоветского развития евразийского пространства знаменуется усилением ре-интеграционных тенденций. Возрождение философии евразийства может дать ту идейно-концептуальную основу, на которой произойдет новое единение стран и народов, имеющих многовековой опыт совместного существования. Совсем не случайно многократно повторяемое апеллирование к термину «евразийский» в названиях региональных структур – Евразийское экономическое сообщество, Евразийское экономическое пространство, Евразийский банк развития,… Евразийский союз, наконец.

Уже сложившаяся – и осознанная постсоветскими государствами! – миграционная взаимозависимость закладывает в это возрождающееся единство крепкий камень экономического прагматизма. Это проявляется, во-первых, в том, что миграционные процессы, особенно процессы международной трудовой миграции, оказываются прочно встроенными в национальные экономики постсоветских государств, обеспечивая принимающие страны необходимой им рабочей силой и одновременно предоставляя возможности трудоустройства гражданам стран происхождения, благодаря чему формируются возвратные финансовые потоки в виде денежных переводов мигрантов. Во-вторых, через механизм миграционного взаимодействия снижаются риски региональных дисбалансов и, таким образом, обеспечивается устойчивость развития и рост экономического потенциала региона в целом. В-третьих, взаимная зависимость стран, принимающих мигрантов, и стран их происхождения выражается в растущем интересе к межгосударственному сотрудничеству в области международной миграции в формате региональных организаций. Таким образом, миграционные процессы приобретают системообразующие признаки, формируя единое миграционное пространство, и объективно становятся фактором интеграции стран постсоветского пространства.

Ивахнюк И.В., доктор экономических наук, профессор экономического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова.

Список источников

Арутюнян Л.А. (2003) Трудовая миграция населения Армении: средство, предотвращающее бедность // Трудовая миграция в СНГ: Социальные и экономические эффекты. Отв. редактор Ж.А.Зайончковская. М.: Центр изучения проблем вынужденной миграции в СНГ, с. 95-116.

Белл Д., Иноземцев В. (2007) Эпоха разобщенностей. Размышления о мире XXI века. М.: Центр исследований постиндустриального общества.

Бьюкенен П. Дж. Смерть Запада: чем вымирание населения и усиление иммиграции угрожают нашей стране и цивилизации. М.: Изд-во АСТ, 2003.

Вишневский А.Г. (2004) Демографическое будущее России // Отечественные записки, № 4, 2004. http://www.strana-oz.ru/?numid=19&article=897

Госкомстат (1991) Национальный состав населения СССР. Государственный комитет СССР по статистике. М.: Финансы и статистика.

Демографическое будущее России (2001) / Под ред. Л. Рыбаковского и Г. Кареловой. М.

ЕК/МОМ (2005) Трудовая миграция в странах Центральной Азии, Российской Федерации, Афганистане и Пакистане. Аналитический обзор. Европейская Комиссия / Международная организация по миграции. Алматы.

Зайончковская, Ж. (2002) 10 лет СНГ – десять лет миграций между странами-участниками // Население и общество, № 62, Май

Ивахнюк И.В. (2003) Две миграционные системы в Европе: тенденции развития и перспективы взаимодействия // http://www.archipelag.ru/agenda/povestka/povestka-immigration/strategii/dve_sistemi/

Ивахнюк И.В. (2005) Международная трудовая миграция. Учебное пособие. М., МГУ-ТЕИС.

Ивахнюк И.В. (2007) Евразийская миграционная система // Вестник МГУ. Серия Экономика, № 3, с.36-57.

Ивахнюк И.В. (2008) Евразийская миграционная система: теория и политика М.: МАКС Пресс, 192 с.

Ивахнюк И.В. (2011) Перспективы миграционной политики России:Выбор верного пути. Серия «Миграционный барометр». М.: МАКС Пресс, 128 с.

Каменский А.Н. (2002) Современное участие России в международной трудовой миграции // В кн.: Мир в зеркале международной миграции. Серия «Международная миграция населения: Россия и современный мир». Выпуск 10. М., МАКС-Пресс.

Коулмен Д. (2007) Иммиграция и этнические сдвиги в странах с низкой рождаемостью – третий демографический переход? // В кн.: Миграция и развитие. Научная серия «Международная миграция населения: Россия и современный мир». Гл. ред. Ионцев В.А. Выпуск 20. М., СП Мысль, Би-Эль Принт, с.12-48.

Ларюэль М. (2000) Переосмысление империи в постсоветском пространстве: новая евразийская идеология // Вестник Евразии №1.

Мошняга В.Г. (2007) Регулирование трудовой миграции в Республике Молдова: основные этапы и специфика // MOLDOSOPIE (Probleme de analiza politica) N: 1 (XXXVI). Chisinau, USM.

Мукомель В.И. (1999) Демографические последтвия этнических и региональных конфликтов в СНГ // Сциологичекие исследования, № 6, с. 66-71.

Мукомель В.И. (2005) Миграционная политика России: постсоветские контексты. М., Институт социологии РАН, Диполь

Население России 2001. Девятый ежегодный демографический доклад. Под ред. А. Вишневского. М.: КДУ, 2002

Население России 2003-2004. Одиннадцатый-двенадцатый ежегодный демографический доклад. Под ред. А. Вишневского. М.: Наука, 2006

Петрова Я.В. (2007) Социальные механизмы внешней трудовой миграции в Украине (по результатам социологического исследования в Харьковской и Львовской областях // Материалы международной конференции «Миграция и развитие», Москва, МГУ им. М.В. Ломоносова, 13-15 сентября 2007 г. Под ред. В.А. Ионцева. Том 1. М.: Издательство МГУ, СП Мысль, с. 79-92.

Прибыткова И.М. (2003) Трудовая миграция населения Украины в условиях трансформации экономических и общественных отношений // Трудовая миграция в СНГ: Социальные и экономические эффекты. Отв. редактор Ж.А.Зайончковская. М.: Центр изучения проблем вынужденной миграции в СНГ, с. 25-68.

Радаев В. (1999) Теневая экономика в России: изменение контуров // “Pro et Contra”, т. 4, № 1, М.

Русский язык в новых независимых государствах: результаты комплексного исследования (2008) Под. Ред. Е.Б.Яценко, Е.В.Козиевской, К.А.Гаврилова. М.: Фонд «Наследие Евразии». http://www.fundeh.org/xml/t/library.xml?s=-1&lang=ru&nic=library

Рязанцев С.В. (2007) Трудовая миграция в странах СНГ и Балтии: тенденции, последствия, регулирование. М.: Формула права.

Садовская Е.Ю. (2006) Денежные переводы трудовых мигрантов и их роль в мигрантских домохозяйствах в республиках Средней Азии / Средняя Азия и Кавказ, № 2.

Сухова Ю. (2007) Денежные переводы мигрантов – хороший вклад в развитие экономики // http://www.finam.ru/analysis/forecasts006BF/default.asp

Топилин А.В. (2004) Рынок труда России и стран СНГ: реалии и перспективы развития. М.: Экономика.

Чудиновских О.С. (2007) Сопоставимость статистики международной миграции и обмен данными в странах СНГ. Доклад для Региональной конференции по миграционной статистике, Женева, Швейцария, 4-6 декабря 2007 г. United Nations Statistical Commission and Economic Commission for Europe Conference of European Statisticians. Geneva, 4-6 December 2007.

Юнусов А.С. (2003) Трудовая миграция из Азербайджана: стратегии интеграции в рынки труда и риски // Трудовая миграция в СНГ: Социальные и экономические эффекты. Отв. редактор Ж.А.Зайончковская. М.: Центр изучения проблем вынужденной миграции в СНГ, с. 117-145.

ADB (2007) A Study of International Migrants’ Remittances in Central Asia and South Caucasus/ Country Report on Remittances of International Migrants and Poverty in Tajikistan. Asian Development Bank.

Baran P. (1973) On the political economy of backwardness // The Political Economy of Development ad Underdevelopment. Edited by C.K. Wilber, New York: Random House, p. 82-93.

Canales, A. and Mendoza, C. (2001) Migration, Remittances and Local Development in Mexico // Report presented at the XXIVth IUSSP General Population Conference, Salvador, Brazil, August 2001.

De Haas H. (2007) North-African migration systems: evolution, transformations and development linkages. International Migration Institute. University of Oxford, Oxford.

Fawcett J.T. and Arnold, F. (1987) Explanating Diversity: Asia and Pacific Immigration Systems // In: Fawcett J.T. and Carino B.V. (eds.) Pacific Bridges: The New Immigration from Asia and the Pacific Islands. Center for Migration Studies, New York.

Frank A.G. (1972) The Development of Underdevelopment // Dependence and Underdevelopment. Ed by Cockcroft J.D., Frank A.G., and Johnson D. New York: Anchor Books.

ICMPD (2006) Обзор миграционных систем стран СНГ. Международный центр развития миграционной политики, Вена.

Ivakhniouk I. (2003) Eastern Europe: Current and Future Migration Trends. Key paper for the 4th Regional Conference on “Migration Policies on the Eve of the EU Enlargement: What Challenges for Future Co-operation within the East European Region”, Kiev, 9-10 October 2003, Council of Europe, Strasbourg, France, 47 p.

Ivakhniouk I., Iontsev V. (2005) Russia – EU: Interactions within the Reshaping European Migration Space // International Migration. A Multidimensional Analysis. Ed. by Krystyna Slany. AGH University of Science and Technology Press. Cracow, p. 217-250

Kritz M., Lin Lean Lim, Zlotnik H. (eds.) (1992) International Migration Systems. A Global Approach Oxford: Clarendon Press.

Massey D., Arago J., Hugo G., Kouaouci A, Pellegrino A., and Taylor J.E.(1998) Worlds in Motion: Understanding International Migration at the End of the Millenium. Oxford, Oxford University Press.

Roberts B., Banaian K. (2004) Remittances in Armenia: Size, Impacts and Measures to Enhance their Contribution to Development. USAID, Yerevan, Armenia. http://pdf.usaid.gov/pdf_docs/PNADB948.pdf

Skeldon R. (2005) Migration and Migration Policy in Asia: a Synthesis of Selected Cases // Migration and Development: Pro-Poor Policy Choices, Dacca, The University Press, c. 15-37.

World Bank (2006) Migration and Remittances. Eastern Europe and the Former Soviet Union. Edited by Ali Mansoor and Bryce Quillin. Washington D.C.: World Bank. http://siteresources.worldbank.org/INTECA/Resources/257896-1167856389505/Migration_FullReport.pdf

Zlotnik H. (1996) Policies and migration trends in the North American system. // In: International Migration, Refugee Flows and Human Rights in North America: the Impact of Trade and Restructuring. Ed. by Alan Simmons. Staten Island, Center for Migration Studies, pp. 81-103.

 

Читать далее...

Список «политзаключенных» полон расистов, боевиков террористических организаций и исламистских бомбистов

Вера, 8 февраля, представители оппозиции принесли в администрацию президента России список лиц, которые, по их мнению, являются политзаключенными и должны быть помилованы. Первоначально планировалось передать список после митинга 4 февраля на Болотной площади, но по неизвестным причинам акция была перенесена.

По задумке организаторов, участники списка должны быть признаны политическими заключенными, однако кроме фигурантов по делу ЮКОС и ученых, вывозивших в Китай технологии двойного назначения, в списке полно боевиков террористических организаций, пособников Басаева, бомбистов, расистов и исламистских радикалов.

Список подозрительных «политзаключенных»:

Белоусов Иван Сергеевич осужден к 6 годам по ст.ст.213 и 222 УК РФ по делу о взрыве фонарного столба на Манежной площади.

Власов Владимир Сергеевич в 2007 г. осужден по ст. 205, 105, 222, 223 УК на 18 лет лишения свободы в колонии строгого режима по обвинению в подрыве поезда Грозный-Москва в 2005-м году. Считает, что в России должны жить и править расово чистые.

Гаянов Булат Марсович в 2005 году признан виновным в участии в деятельности религиозной организации «Хизб ут-Тахрир» по ст. 210 УК РФ ч. 1 и осужден на 7 лет лишения свободы. В декабре 2010 г. суд Барнаула вынес новый приговор в отношении Гаянова, признав его виновным в организации деятельности религиозной экстремистской организации (ч. 1 ст. 282.2 УК РФ).

Гумаров Равиль Шафиевич в 2006 году приговорен к 9 годам лишения свободы по ст.ст. 205, 222, 205 УК РФ по обвинению в участии во взрыве внутриквартального газопровода в г. Бугульма. Скорее всего, прошел подготовку в Афганистане (там же задерживался армией США и отсидел в Гуантанамо, но, видимо, был признан туристом).

Ишмуратов Тимур Равилевич в 2006 году приговорен к 8 годам лишения свободы по ст.ст. 205, 222 УК РФ по обвинению в участии во взрыве внутриквартального газопровода в г.Бугульма. Скорее всего, проходил подготовку в Афганистане вместе с Равилем Гумаровым, тоже сидел в Гуантанамо.

Клевачев Михаил Михайлович в 2007 г. осужден по ст. 205, 105 , 222, 223 УК к 18 годам лишения свободы в колонии строгого режима по обвинению в подрыве поезда Грозный-Москва в 2005 году. Расист, ненавидит и презирает кавказцев и евреев.

Муртазалиева Зара Хасановна в марте 2005 года была осуждена на 8,5 лет лишения свободы по обвинению в имевшемся у нее намерении взорвать эскалатор в торговом центре на Манежной площади и вовлечь в это двух русских девушек-мусульманок.

Соколов Игорь Леонидович осужден в июле 2009 года по ст. 213.3 УК РСФСР, ст.ст. 209 и 327 УК РФ к 13 годам за участие в нападении банды Басаева на Будёновск. Кажется, рисовал боевикам липовые документы для успешной инфильтрации из Ичкерии в Дагестан.

Хамиев Лорс в апреле 2009 года был приговорен судом к 8 годам колонии строгого режима. Осужден по делу о подготовке покушения на Р. Кадырова.

» Что касается террористической организации «Хизб ут-Тахрир», о ней что о ней мало что известно в российском обществе, — комментирует членство некоторых боевиков из списка «политзаключенных» координатор Движения по защите прав народов, этноконфликтолог Виталий Трофимов-Трофимов, — В ряде государств Средней Азии, в Германии и в России Хизб ут-Тахрир аль-Ислами считается террористической организацией. В то же время, в большинстве европейских государств до настоящего времени Хизб ут-Тахрир не относится к числу структур, поддерживающих терроризм, примерно также как “дудаевцы”. Официальная цель организации — восстановление справедливого исламского образа жизни. Это пусть не вводит в заблуждение. “Талибан” тоже начинался как образовательный кружок по интересам (даже само название переводится как “Студенчество“). Откуда только взялись эти 40 лет правительственного хаоса, разрушение культурного буддийского наследия, средневековье, нищета и галактических масштабов наркотрафик опиатов из Афганистана, если они там были все поголовно религиозно образованная интеллигенция? И вообще зачем они автоматы Калашникова закупали? Для приобщения к каким таким хадисам? Вот “Хизб ут-Тахрир” – это “Талибан” сегодня.

Зейно Баран, директор международных программ по безопасности и энергетике центра Никсона прямо заявляет: «Хизб ут-Тахрир выпускает тысячи людей, которым промыли мозги, после того, как они прошли курс обучения в «Хизб ут-Тахрир», они становятся членами таких групп, как «Аль-Каида»… Запад больше не может игнорировать вредное влияние идеологии Хизб ут-Тахрир, которая отравляет миллионы мусульман через Интернет, листовки и секретные центры обучения… Даже если они не вовлечены в теракты, они действуют как конвейер для террористов».

Читать далее...

Методы изучения этнических стереотипов

Исторически так сложилось, что подавляющее большинство исследований стереотипов как у нас в стране, так и за рубежом посвящено именно этническим стереотипам. Однако, несмотря на огромное количество собранного эмпирического материала, до сих пор существует неопределенность относительно ряда принципиальных вопросов, в том числе не решены проблемы истинности стереотипов, соотношения между стереотипом и предубеждением, стереотипом и поведением.

Одной из причин того, что эти проблемы до сих пор не получили удовлетворительного решения, является недостаточная методическая вооруженность социальных психологов [Агеев, 1990]. Впрочем, этнические стереотипы или, по крайней мере, их отдельные компоненты исследовались и исследуются самыми разными способами — начиная с применения метода наблюдения и заканчивая использованием проективных тестов. При изучении стереотипов чаще всего эмпирическому исследованию подвергаются три их «измерения»: содержание, направленность как общее измерение благоприятности и степень благоприятности [Солдатова, 1998]. Эти характеристики не являются однопорядковыми: главное в стереотипе — его когнитивное содержание, а направленность — это уже эмоциональная окрашенность того или иного содержания. Классификацию техник изучения этнических стереотипов предложил В. С. Агеев:

метод свободного описания в нескольких его разновидностях;
метод прямого опроса (список личностных черт, диагностический тест отношений и др.);
проективные методы;
психосемантические методы [Агеев, 1990].

Конечно, как и при изучении любого другого социально-психологического феномена, не существует универсального метода, позволяющего выявить все компоненты этнических стереотипов, все их характеристики. Каждое методическое средство имеет свои достоинства и недостатки. В настоящее время большое внимание уделяется психосемантическим методам, которые позволяют получить количественное измерение составляющих образа того или иного этноса, а значит, подойти к собственно психологическому его изучению.

В качестве примера использования одного из наиболее известных психосемантических методов — частного семантического дифференциала — можно привести исследование этнических стереотипов американцев, афганцев, индийцев, кубинцев, поляков, русских, финнов и японцев у советских студентов, проведенное Е. Л. Коневой под руководством В. С. Агеева [Агеев, 1990]. Стимульный материал представлял собой 40 оценочных биполярных шкал, в основном из варианта вербального семантического дифференциала на базе русской лексики В. Ф. Петренко [Петренко, 2005]. Сравнительный анализ этнических стереотипов был проведен по десяти выделенным факторам, в соответствии с которыми по всей выборке дифференцировались образы восьми исследуемых народов. Метод построения субъективных семантических пространств позволил изучить стереотип на уровне образа. Но в то же время полученные результаты, как и в любом другом случае, когда используется семантический дифференциал со стабильным набором оценочных шкал для изучения стереотипов нескольких народов, не позволили выявить достаточно точное содержательное описание стереотипа каждого конкретного этноса. Метод семантического дифференциала с использованием факторного анализа пригоден не для выявления содержания стереотипов, а для более глубинного исследования механизма стереотипизации.

При изучении этнических стереотипов используются и другие психосемантические методики, в частности разработанная В. Ф. Петренко методика «множественной идентификации», при помощи которой проводятся сопоставление ролевых позиций и выявление стоящих за ними идентификаций через описание характерных поступков.

Апробация методики проводилась В. Ф. Петренко совместно с Л. А. Алиевой на материале русской и азербайджанской выборок девушек-студенток, для которых было выделено 90 возможных поступков из семейно-бытовой сферы («познакомиться с парнем на улице», «стремиться к высшему образованию», «распоряжаться семейным бюджетом», «курить сигареты», «не выйти замуж за любимого, так как этого не хотели родители» и т.п.). Поступки выделялись с учетом их типичности для сопоставляемых культур и естественности для исследуемой социальной группы. Испытуемые оценивали вероятность каждого поступка по шестибалльной шкале — от 0 до 5 — с двенадцати ролевых позиций: 1) я сама; 2) моя мать; 3) идеал женщины с моей точки зрения; 4) идеал женщины, принятый в обществе; 5) типичная женщина; 6) женщина 40 лет назад; 7) женщина через 20 лет; 8) женщина с неудавшейся личной жизнью; 9) презираемая мной женщина; 10) русская (для испытуемых азербайджанок); азербайджанка (для испытуемых русских); 11) грузинка; 12) эстонка.

Формой обработки данных и одновременно формой их представления явилось построение субъективных семантических пространств с использованием факторного анализа, который позволил свести множество поступков к обобщенным «поступочным» факторам, объединяющим сходные поступки в одно измерение [Петренко, 2005].

Можно согласиться с автором методики, что подобные психосемантические техники обладают большей, чем описания человека с помощью перечня его качеств, «…степенью проективности, так как каждый человек домысливает возможные мотивы поступков исходя из собственных установок и ценностей» [Петренко, 2005, с. 221]. Впрочем, описанная выше методика позволяет выявить стереотипы лишь в отношении семейно-бытовой сферы, а для исследования комплексного стереотипа необходимо дополнительно выделить поступки, типичные для определенной культуры в других сферах жизнедеятельности. Однако методика «множественной идентификации» и в своем настоящем виде достаточно громоздка для проведения и обработки данных, чтобы быть широко используемой при массовых опросах.

При изучении этнических стереотипов чаще всего используются методы прямого опроса, намного более простые и доступные, но имеющие серьезный недостаток, заключающийся в возможном влиянии на результаты социальной желательности тех или иных личностных черт.

Наиболее популярны среди социальных психологов следующие опросные техники:
приписывание качеств из набора личностных черт;
биполярные шкалы;
процентная методика Дж. Бригема;
выявление «диагностического коэффициента» К. Макколи и К. Ститта.

Первую методику типа «Приписывание качеств» предложили Д. Кац и К. Брейли в 30-е гг. XX века [Katz, Braly, 1933]. В исследовании этих авторов студентам Принстонского университета было предложено выбрать из 84 черт наиболее характерные для 10 этнических групп: белых американцев, негров, китайцев, англичан, немцев, итальянцев, ирландцев, японцев, евреев и турок. После первоначального выбора испытуемых просили вернуться к составленным ими десяти спискам и отметить пять качеств, являющихся наиболее типичными для членов каждой группы. Учитывая только эти пять качеств, Кац и Брейли выделили 12 чаще всего приписываемых каждому народу черт.

Методика получила необыкновенно широкое распространение как в США (например, она использовалась для изучения стереотипов еще трех поколений принстонских студентов — в начале 50-х годов, в конце 60-х годов и на рубеже двадцатого и двадцать первого веков), так и в других странах (во многих государствах Западной Европы, Ливане, Пакистане, Филиппинах и др.). Сторонники описательного направления изучения стереотипов считают методику «Приписывание качеств» непревзойденной до настоящего времени, хотя и критикуют за ограничение описания групп предварительно составленным списком черт, который может не содержать качества, релевантные той или иной группе. Но этот недостаток может быть сглажен, если списки черт составлять, используя неструктурированную информацию, получаемую с помощью свободных описаний, и более релевантную мнениям испытуемых, чем навязанный набор категорий ‘.

В настоящее время широко распространены и методики изучения стереотипов, в которых использованы наборы черт, составляемые на основе пар полярных противоположностей (метод полярного профиля). Наборы биполярных шкал по форме ничем не отличаются от семантического дифференциала, однако для выявления содержания стереотипов подходят не коннотативные, а денотативные шкалы, привязанные к объективным свойствам этноса, вернее, к тем, которые воспринимаются в качестве таковых [Баранова, 1994].

Биполярные шкалы имеют то преимущество, что позволяют выявлять не только качества, по которым группа высоко оценивается, но и антистереотипные характеристики. Кроме того, следует отметить, что точкой согласия среди многочисленных исследователей, принадлежащих к различным отраслям знаний и теоретическим ориентациям, является подчеркивание важности принципа биполярности, в соответствии с которым осуществляется категоризация и стереотипизация как ее частный случай. Поэтому данный метод особенно продуктивен при проведении сравнительного исследования стереотипов двух — чаще всего своей и чужой — этнических групп, так как позволяет выявить то, в какой форме, сопоставления или противопоставления, протекает их дифференциация.

Необходимо иметь в виду, что эта техника также не лишена недостатков. Во-первых, и в этом случае испытуемые при выборе качеств, характерных, по их мнению, для того или иного народа, вынуждены ограничиваться стандартным, как правило, небольшим списком. Во-вторых, в эмпирических исследованиях часто обнаруживаются серьезные расхождения между качествами, которые рассматриваются авторами методик как полярные противоположности [Франселла, Баннистер, 1987]. Однако основная причина этого — конструктивные ошибки, недостаточно точное определение противоположных полюсов шкал [Triandis, Marin, 1983]. Для более точного выбора пар понятий следует использовать словари антонимов и синонимов, а также тезаурус личностных черт, построенный отечественными психологами [Шмелев, Похилъко, Козловская-Тельнова, 1988]. Еще один — третий — недостаток биполярных шкал, состоящий в том, что «…исследователи часто задают нормативно-конвенциальную противоположность полюсов конструкта, а не ту, которой в действительности пользуется испытуемый» [Франселла, Баннистер, 1987, с. 166], нельзя назвать существенным для статистического исследования, каковыми и являются исследования в области этнических стереотипов.

Даже в психологии личности наибольшее распространение получили методы, основанные именно на бинарной оппозиции понятий: семантический дифференциал Ч. Осгуда и репертуарные решетки Дж. Келли, хотя исследователи конструируют и униполярные шкалы.

Создатель процентной методики Дж. Бригем также использовал набор качеств, но просил испытуемых указать, какой процент индивидов определенной этнической группы обладает каждым из них [Brigham, 1971]. Преимуществом процентной методики можно считать имплицитное допущение, что представители любой общности различаются по своим психологическим характеристикам. Психологи, использующие технику «Приписывание качеств», часто отмечают, что большой процент испытуемых отказывается вычленять черты, наиболее типичные для целого народа, например, давать этнической общности характеристики типа «склонность к наукам» или «непоседливость». Эта проблема может быть смягчена при использовании процентной методики, так как психологически проще приписывать «склонность к наукам» не этносу, а лишь части — пусть и весьма значительной — его членов. Стереотип в этом случае состоит из черт, которыми, по мнению испытуемых, обладает наибольший процент членов изучаемой группы.

Однако приводит ли использование двух техник — приписывания качеств и процентной — к сравнимым результатам? Сам Бригем не был в этом уверен, но в более поздних исследованиях было обнаружено значительное сходство результатов. Так, К. Йонас и М. Хьюстон выявили корреляции между двумя методами от 0,70 до 0,90 [Jonas, Hewstone, 1986]. Пришли к выводу о практически полной взаимозаменяемости двух методик и авторы российско-американского исследования стереотипов русского человека и американца у студентов двух стран [Stephan et al., 1993].

По мнению К. Макколи и К. Ститта, при использовании процентной методики возникает серьезная проблема: многие черты, которые получают оценку, близкую к 100%, не могут быть включены в стереотип. Например, хотя 100% членов какой-либо группы будет приписано такое качество, как «смертность», оно не является отличительной характеристикой данного народа. Поэтому Макколи и Ститт предложили модификацию методики Бригема, включив в нее оценку процента «всех людей в мире», обладающих каждой чертой из списка. Эта процедура позволяет вывести индекс, названный, как и методика, диагностическим коэффициентом [McCauley, Stitt, 1978].

Значение диагностического коэффициента, превышающее единицу, говорит о том, что данная черта воспринимается как более характерная для данной группы, чем для людей в целом, а значение диагностического коэффициента меньше единицы означает, что данная черта воспринимается как менее характерная для данной группы, чем для людей в целом. Таким образом, если 43,1% немцев и 32,1% людей в целом воспринимаются выборкой как «склонные к наукам», то диагностический коэффициент составляет 1,34 (43,1 : 32,1 = 1,34) и показывает, что склонность к наукам является частью стереотипа немцев.

Необходимо отметить, что многие испытуемые затрудняются указать процент всех людей в мире, обладающих той или иной чертой. Видимо, причиной этого является отсутствие стереотипов в отношении такой глобальной общности, как человечество. Встает вопрос: необходимы ли подобные оценки? Может быть, как считают многие исследователи, и нет. Ведь при использовании методики «Приписывание качеств» и процентной методики испытуемых практически никогда не просят оценивать наличие качеств, не являющихся различительными для групп. Еще Кац и Брейли сконструировали свой набор личностных черт из атрибуций, сделанных несколькими группами испытуемых, которых просили составить перечень свойств, наиболее типичных для 10 этнических групп. Учитывая, что одной из основных функций стереотипов является межгрупповая дифференциация, логично предположить, что именно по этим свойствам группы воспринимались испытуемыми как различающиеся между собой, и такие качества, как «смертность», в этот набор попасть не могли. Поэтому для определения содержания стереотипов, видимо, можно ограничиться процентной методикой и методикой «Приписывание качеств».

Необходимо хотя бы кратко остановиться на другом подходе к изучению этнических стереотипов — анализу представлений об этнических группах в литературе и искусстве. Начиная с 40-х годов контент-анализу подвергались: американская журнальная беллетристика, немецкие кинофильмы, странички юмора во французских журналах и многое другое. В силу своей доступности, изобилия, удобства для сравнительного анализа такие материалы нередко представляются многообещающими для изучения этнических стереотипов. Так, И. С. Кон отмечает, что «систематическое изучение своего и чужого народов в литературе и искусстве может дать для понимания этнических стереотипов и межнациональных отношений гораздо больше, чем анкетный опрос» [Кон, 1983, с. 76].

Эта научная ориентация, объединяющая психологов, литературоведов, историков и т.п., получила специальное наименование — «имагология». В рамках этого подхода появляются работы и в России [Ерофеев, 1982]. Однако одна из самых существенных проблем, встающих перед этим направлением, — вопрос о том, насколько адекватно художественная литература, публицистика, различные виды искусства отражают стереотипы, существующие в общественном сознании, остается открытым.

Зарубежные и отечественные авторы единодушны в том, что наиболее полное и глубокое проникновение в содержание этнических стереотипов достигается в случае применения дополняющих друг друга методов свободных описаний и одной из разновидностей метода прямого опроса.

Т.Г. Стефаненко

Литература
Агеев В. С. Межгрупповое взаимодействие: социально-психологические проблемы. М., 1990.
Баранова Т. С. Психологическое исследование социальной идентичности // Социальная идентификация личности — 2. М., 1994. Кн. 2. С. 202—237.
Ерофеев Н. А. Туманный Альбион. М., 1982.
Кон И. С. Нужна помощь психологов // Советская этнография. 1983. № 3. С. 15-26.
Петренко В. Ф. Основы психосемантики. М., 2005.
Солдатова Г. У., Шайгерова Л. А., Шарова О. Д. Жить в мире с собой и другими: Тренинг толерантности для детей и подростков. М., 2000.
Франселла Ф., Баннистер Д. Новый метод исследования личности. М., 1987.
Шмелев А. Г., Похилъко В. И., Козловская-Тельнова А. Ю. Практикум по экспериментальной психосемантике. М., 1988.
Katz D., Braly K. W. Racial stereotypes of one hundred college students // Journal of Abnormal and Social Psychology. 1933. Vol. 28. P. 280-290.

Читать далее...

В Москве состоится презентация новой книги азербайджанского поэта Мамеда Исмаила

В середине февраля в Москве чествуется выдающийся азербайджанский поэт Мамед Исмаил, специально приезжающий из Чанаккале (Турция), где он трудится в вынужденной эмиграции как профессор в местном университете.
В столице России пройдут два его вечера. В Музее Марины Цветаевой 16 февраля (в 18 часов) ведущим выступит много лет знающий и переводящий Мамеда московский поэт Михаил Синельников. Второй вечер состоится 18 февраля в Доме национальностей.
На встречах пройдёт презентация новой книги Мамеда на русском языке «Вместо письма», издательство «Исолог», Москва, 2012, состоящей из стихотворений, переведённых его основными переводчиками: это А.Кушнер, покойный Ю.Кузнецов, М.Синельников. По окончании – фуршеты со сладостями Востока.
«Я составил эту книгу и сверх всего прошлого перевёл ещё ряд последних стихотворений, так сказать, «на общественных началах», — говорит Михаил Синельников. — Мамеда надо поддержать, он — действительно великий поэт и человек удивительной судьбы, не поладивший с нынешним режимом (легален, печатается в Баку, устраиваются его вечера, но власть относится к нему с неприязненным холодком)».

Аннотация книги:

В последние советские десятилетия произведения азербайджанца Мамеда Исмаила хорошо знали российские читатели. И ныне это литературное имя в России не забыто, несмотря на исторические катаклизмы, разрушившие советское культурное пространство, и вопреки всем превратностям личной судьбы Исмаила, на повороте жизни оказавшегося за пределами родного Азербайджана, ставшего профессором крупнейшего турецкого университета в Чанаккале. Теперь его книги выходят не только на родине, но и в Турции, переводятся на разные языки. Но и в российской литературной периодике стихи Исмаила в последние годы регулярно появляются, публикуются его интервью и воспоминания… Мамед Исмаил известен как проникновенный лирик и мастер поэмы. В это новое «Избранное», изданное усилиями московских друзей выдающегося азербайджанского поэта, вошла его лирика в переводах трёх видных русских поэтов — покойного Юрия Кузнецова, Александра Кушнера, Михаила Синельникова, а также поэмы в переложении Юрия Кузнецова. Заключают книгу стихотворения, написанные на чужбине.

РАЗГОВОР С ТУЧЕЙ
МИХАИЛ СИНЕЛЬНИКОВ О МАМЕДЕ ИСМАИЛЕ И ЕГО ПЕРЕВОДЫ

Полтора года назад я навестил Мамеда в Чанаккале, где он теперь живёт и профессорствует в местном университете. Из окна аудитории видны Дарданеллы с медленно проходящими кораблями. Невдалеке от города — Гомерова Троя, раскопанная Шлиманом и его продолжателями. Серые оливы веют античной Грецией, и Мамед пишет: «Вот уже десять лет в Асосе старый Аристотель учит меня, давая уроки разлуки… Немало времени занимают исследования в области стиховедения».
Мамед работает над собственной монографией и попутно перевёл известный труд В.М. Жирмунского о тюркском стихе…  Всё же знаменитому азербайджанскому поэту и на склоне дней не судьба стать кабинетным учёным. Новые стихотворные сборники выходят один за другим.
Мамед Исмаил народен и классичен. Нередко в его стихах простецкая разговорная интонация (в переводе практически непередаваемая) сочетается с глубиной выстраданной мысли и строгостью формы (с трудом выдерживаемой при попытке передачи на другом языке).
Пишет Мамед о родной стране, с которой ему надолго пришлось расстаться. А ещё — о любви и смерти, то есть о самом главном Ничем не заменишь стиховой силы и подлинной страсти, а в преданности лирика избранной теме нет ничего необычного. Поскольку вся мировая поэзия родилась из безответной первой любви.

Михаил Синельников

Любовь

Так случилось, что первой любовью моей
Стала ты по велению дальней весны,
И не знаешь, что, сколько б ни минуло дней,
Я в долгу пред тобой, ведь поэты верны…

Став чужой, ты ушла, ибо страсть тяжела,
Эту тяжесть со мной не могла ты пронесть.
Где тебя не бывало, тоской ты была,
Я не знаю, чем сделалась там, где ты есть.

Стало в мире, когда я расстался с тобой,
Больше сгинувших без вести — серая мгла.
Видно, я пошутил со своею судьбой,
А шутить с ней не надо — всю душу сожгла.

Но ведь время давно прочертило межу…
Если глупо любить безответно, как я,
Лучше мне замолчать. Если слово скажу,
То в глазах твоих память заплачет моя.

Обмело мои волосы долгой зимой,
Всё случилось, как чуяло сердце мое…
Может быть, что прекрасней любимой самой
Отдалённая, смутная память её.

Оказалось, не лечится рана любви,
Но мечта, словно поезд летит скоростной
Между родиной, где ты на ней ни живи,
И чужбиной моей, меж тобою и мной.

Ненароком судьба жизнь спалила мою,
Дни растративши зря, ничего я не спас…
Нет у этого имени в нашем краю,
Я не знаю, как это зовётся у нас.

Тебе

Мог бы я среди многих бед умереть,
Мог, всходя на скалистый хребет, умереть,
Мог бы я и в пятнадцать лет умереть,
Но я ждал — не мог упустить тебя.

Я, надежду теряя, тебя обрёл,
Я, судьбу укоряя, тебя обрёл,
Безнадёжно мечтая, тебя обрёл,
Чтоб и в этой стране находить тебя.

Хочет шалью твоею стать мягкая мгла,
Луговая трава для тебя расцвела,
Грустно солнцу, поскольку ты в тень ушла, —
Будут солнце и тень любить тебя.

Жизнь пройдёт, но догонит прошлое нас,
Если хочешь, верну тебе каждый час,
Дай, умру за тебя, я ещё не угас,
Ибо сердце не может забыть тебя.

Туча

Что же в рот набрала ты воды дополна?
Ты ль вопрос без ответа?.. Тягуча,
Почему, как поминки мои, ты мрачна,
Почему ты бежишь, становясь все чёрней, туча?

Срок мой, кажется, вышел, но дай ещё срок!
Остальное — пустое, твой гребень высок…
Подожди, одолжи мне свой чёрный платок,
Чтоб глаза утереть, и меня пожалей, туча!

Или я побегу, или ты догони!
Ты — как выдох последний среди болтовни.
Если хочешь, поплачь в эти тусклые дни,
Я послушаю голос печали твоей, туча.

Тотчас всё, что похитила, мне возврати,
А не то укажи мне концовку пути,
С высоты дождевую верёвку спусти!
Может быть, я схвачусь и повешусь на ней, туча.

Разве ты из воды? Нет, скажи из чего?
Пустота превратилась в твоё существо.
Может быть, ты — мой сон? Как понять мне его?
Как тебя мне постичь? Ты всего мне родней, туча.

Смотрит осень, с пустыми руками идя,
И зима появляется чуть погодя.
О, как сладко мне слушать молитву дождя!
Прочитай мне её и на землю пролей, туча!

Да, куда бы тебя ни отнёс ветровей,
Всё равно не уйдёшь от отчизны своей…
Эта жизнь на чужбине… Что молвить о ней?
Что ещё напишу до скончания дней, туча?

И он ушёл
Памяти Юрия Кузнецова

… Вот и Он из мгновенного миру ушёл,
Всё оставил и с шумного пира ушёл.
Если б знал, не пустил бы его… Но с тоской,
Обманув этот морок мирской, он ушёл.

Отдал ленность свою беспредельным полям
И лучи своих глаз — убегающим дням,
Отдал всё, что имел, и грехи свои — нам
Уступил, избирая покой, и ушёл.

Что почувствовал он перед пропастью той?
Кем он был? Отражением Правды святой,
Словом Истины… Может быть, был он водой,
Или облаком плыл над рекой и ушёл.

Рано он поспешил окунуться во тьму
И ушёл, не внимая уже ничему.
Видно, не за что было держаться ему…

Читать далее...

Новая этническая экология

В рамках конференции ООН по изменению климата КС15 в отеле «Комфорт Хотел Европа» Colbjornsensgade 5-11, Copenhagen, DK, 1652 состоялся семинар «Этническая идентичность и экология. Влияние глобальных климатических изменений на жизнь коренных народов планеты». Рекомендации семинара были переданы в Климатический консорциум и в Управляющий Совет ЮНЕП ООН. Вашему вниманию предлагается выступление Координатора Движения по защите прав народов Павла Зарифуллина.
Движение по защите прав народов было одним из организаторов семинара.

Добрый день, дорогие друзья!
Я представляю на этом уважаемом Форуме Движение по защите прав народов – Движение евразийцев-народников. Наше Движение базируется на принципах евразийской идеологии.
Евразийцы совсем не чужды экологической тематики. В своё время в российском Движении «Евразия» даже разрабатывалась «Экологическая программа». Её подготовила талантливый автор и востоковед Венера Галимова. К сожалению тенденции по уделению внимания к такой важной дисциплине, как экология не получили дальнейшего развития в евразийской теории. Но сейчас мы будем навёрстывать упущенное.
1. В евразийской экологической программе Венеры Галимовой есть один важный тезис, я его даже процитирую: «евразийцам необходимо добиваться обеспечения условий для реализации прав народов, этносов на экологически безопасную природную и социальную среду». Экологическая чистая среда, экологически чистый кормящий ландшафт (месторазвитие) должны стать неотъемлемым правом народа, правом которое должно быть добавлено и утверждено в череде «прав народов», зафиксированных алжирской конференцией 1976 года.
2. Существует евразийское понимание экологии и субкультуры современных экологов. Для нас евразийцев-народников народная идентичность – прежде всего. Этнос первичен, а экология является его продолжением. Т.е. территория проживания этноса (его «месторазвитие»), экология этноса, безопасная экологическая среда должны быть частью этносферы, имеющею антропологическую, культурную, географическую и соответственно экологическую составляющую.
3. Если мы вернёмся собственно к значению слова «экология» (от греч. οικος — дом, жилище, хозяйство, обиталище, местообитание, родина и λόγος — понятие, учение, наука), то не трудно отметить огромную семантическую общность экологии с евразийским понятием «месторазвития». Согласно П.Н. Савицкому «месторазвитие» – понятие, обнимающим одновременно и социально-историческую среду народа, и занятую народом территорию». Это «широкое общежитие живых существ, взаимно приспособленных друг к другу и к окружающей среде».
В контексте евразийцев-народников под «месторазвитием» понимается культурный регион, представляющий из себя «союз народов», связанных общей исторической судьбой. Этот союз, вписан в конкретные географические рамки и объединён общими структурно-типологическими признаками: сходная культура, способ хозяйствования и даже языковой союз. Примеры таких месторазвитий: Балканы, Северный Кавказ, Средняя Волга, Нижняя Волга, Сибирь, Русский Север, Скандинавия и т.д.
Евразийцы-народники считают, что экологию можно и необходимо воспринимать, как науку и практику защиты месторазвитий, защиты Родины народов.
4. У каждого народа и у каждого этнического союза (месторазвития) должна быть (а по факту – так оно и есть) своя экология, своё собственное представление об экологической безопасности. Для одних народов важнее экология озёр, для других – родных рек, для третьих экология и природные ресурсы морской акватории. Это экологическое этническое мировоззрение должно быть зафиксировано (там, где это ещё не сделано) в народные своды и конституции этнических союзов (месторазвитий). А если – это необходимо, если месторазвитию угрожает экологическая катастрофа, то этнос, или этнический союз имеют право провозгласить «экологический суверенитет» народа над конкретной территорией кормящего ландшафта. Экологический суверенитет – это полновластие Народа над своей кормящей средой перед угрозой её гибели, сулящую гибель и самому этносу.
5. К решению глобальных экологических вопросов, вроде обсуждаемого сегодня «глобального потепления климата» должны быть привлечены помимо глобальных же игроков (Евросоюза, Китая, США, РФ) представители большинства народов планеты, потому что такие вопросы касаются всех. Это и будет реализацией «прав народов» на экологическую безопасность. Образно говоря, должен быть собран такой Этнический Курултай, Ассамблея народов планеты, которым глобальные игроки загадившие природу в планетарном масштабе, должны дать отчёт – какого чёрта всё это происходит?
6. Народы являются сами по себе гарантами сохранения этнической безопасности. Потому что ни одиннарод «живущий на своей земле по своим законам», и устраивающий свою кормящую среду «по образу и подобию своему» (как сказал бы Мирсаит Султан-Галиев), так вот ни один этнос своё «месторазвитие» просто так разрушать не будет. Уничтожение мировой экологической среды – дело рук хищнического отношения к среде мировых глобальных держав и транснациональных корпораций.
7. Этносы являются естественными сторонниками экологии, а транснациональные корпорации, в принципе, её врагами. Большие Пространства (вроде России или Евросоюза) и национальные государства оказываются посредине в этом споре.
Международное экологическое движение, «зелёные» всех видов является таким анархическим «левым», антиглобалистским ответом на безобразия и насилие над окружающей средой со стороны транснациональных корпораций и государств с «космическими» амбициями, а также на эстетические «антиэкологические» пристрастия мировых элит.
Это транснациональный ответ на транснациональный же вызов. В этой транснациональной картине никаких народов, как субъектов мировой борьбы за экологию, за безопасность собственного месторазвития – нет. Транснациональные силы ведут видимую только им игру. Они разбираются и договариваются между собой. Часто говорят, например, о сговоре «Гринпис» и BP, или о том, что некие международные «Зелёные» организации берут деньги на свои акции против конкретных компаний у их конкурентов. Можно верить в этот сговор, а можно и не верить. Не так уж это принципиально. Важно то, что некие транснациональные силы портят экологию, а им противостоит субкультура транснациональных экологов. Это и есть игроки мировой экологии. И в данной парадигме взаимоотношения между ними будут развиваться в жанре весёлой или не очень игры.
8. Но сегодня, фактически на наших глазах поднимается «новая экологическая волна», связанная с пробуждением народов. Это пробуждение происходит по причине кризиса национальных государств. Народы требуют всё больше прав на идентичность, на язык, на недра, а вслед за этим и на экологическую безопасность, на чистую экологию в ареалах их естественного проживания. И мировое экологическое движение должно бы приветствовать эту новую «народническую экологию», должно уходить от транснациональных и либеральных штампов, «идти в народ» (русское политологическое выражение).
9. По-моему мнению в ближайшее время будет формироваться «зелёное народничество» или движение этнических экологов, которые измеряют свои цели и задачи по спасению окружающей среды не по барометрам абстрактных экологических стандартов, а по конкретным нуждам этносов в конкретных кормящих ландшафтах («месторазвитиях»). Это и есть экология в подлинном смысле этого слова!
10. Международное экологическое движение должно послужить делу реализации естественных прав народов на экологическую безопасность, подобно тому, как Байрон погиб за спасение народа Греции, экологи (которые по духу своему космополиты) должны понять и принять живое пробуждение народов к свободе и к экологическому равновесию. Тогда мировое экологическое движение насытится огромной энергией, сокрытой в народной идентичности. Представления «зелёных» о глобальном экологическом счастье станут соответствовать реальным нуждам и чаяньям свободных народов планеты.
11. Такой союз сулит нам реальный переворот в деле борьбы за глобальную экологию. И здесь евразийцы-народники выдвигают принцип «глобальное в локальном». Невозможно бороться с глобальными проблемами, вроде изменения климата, без конкретной реализации «прав народов на экологическую безопасность».
Конечно, экологическое движение неоднородно. Кто-то останется на либеральных, космополитических позициях, рассчитывая по выражению Робина Роув-Уайта отстаивать «сохранение территорий, принадлежащих сообществу людей в целом». Но игнорировать этнический фактор в международной экологии просто невозможно. И первым шагом к сближению экологов и народников было бы учреждение в той же «Гринпис» ,WWF, при Центре охраны дикой природы, и других международных экологических организациях подразделений, занимающихся отстаиванием «прав народов на экологическую безопасность».
12. Есть первые отрадные примеры в этом направлении: в начале 2009 с требованием спасти пермские коренные народы от вымирания обратились к руководству края участники Всероссийской конференции «Зеленое движение России и экологические вызовы». В заявлении приводятся цифры стремительной депопуляции этих этносов. Так, за 13 лет, что прошли между двумя последними переписями, коми-пермяков стало меньше на 16%, буйских удмуртов – на 20%, сылвенских марийцев – на 21%. Сейчас ситуация еще более усугубилась. Если ничего не изменится, то народам останется существовать считанные десятилетия. Впервые на всероссийском уровне зелёные обратили внимание на вымирание народов европейской России.
К сожалению, на этой конференции не обсуждался «русский вопрос». Великороссы-пермяки на территории края тоже исчезают. Их чистая убыль за эти же 13 лет составила около 200 тысяч. Мы знаем о проблемах Пермского края по медийным картинкам вокруг пожара в клубе «Хромая Лошадь». При всей чудовищности трагедии в городе – реальная этническая и экологическая трагедия в крае на порядок чудовищнее.
Совершенно ясно, что реальный этноцид народов в Пермском крае происходит по многим причинам, в том числе и экологическим. И только методами, активно используемыми экологами, этот этноцид остановить невозможно. Необходимо требовать от руководства России и Пермского края реализации естественных «прав народов» Края.
13. Это проблемы есть не только в России. Скажем, уровень жизни в резервации индейцев Лакота — самый низкий в США и один из самых низких в мире, что выражается также в высоком уровне детской смертности (в 5 раз превышает среднеамериканскую, при этом умирает каждый четвёртый младенец), самом большом проценте подростковых самоубийств, массовом алкоголизме. Из-за чудовищных экологических условий в резервации очень высока заболеваемость туберкулёзом, полиомелитом, гипертонией, диабетом. Возле урановых рудников высока заболеваемость раком. Поскольку американским политическим властям было наплевать на такое состояние дел, то часть индейцев просто объявили независимость от США, в надежде хоть как то остановить этноцид. И на их примере мы видим, как экологические проблемы могут перерасти в политические. Но чем объявлять государственный суверенитет, над которым реально смеётся мировое сообщество, который они не могут фактически обеспечить – не лучше ли им было объявить «экологический суверенитет» над своим «месторазвитием»? И начать борьбу за отстаивания своей идентичности с экологических лозунгов. Этим они приобрели бы на порядок больше сторонников.
14. Необходим реальный альянс экологических организаций и гражданского общества, а также организаций, отстаивающих «права народов». Этот альянс назрел давно. Только экологическими методами экологические проблемы не решаются. Также как не решается «национальный вопрос» исключительно работой на «этническом поле», без учёта экологических и иных факторов. Экологи и защитники прав народов должны протянуть друг другу руки. И появление активных организаций этнистов-экологов – дело самого ближайшего будущего!

Спасибо.

Читать далее...