В Брюсселе в Европарламенте состоялась II часть конференции “Этнорелигиозные риски модернизации”, организованной Центром Льва Гумилёва и Институтом Восток-Запад. Предлагаем вашему вниманию тезисы выступление Координатора Движения по защите прав народов Кирилла Серебренитского.

1. Модернизация – это всегда, безусловно, властное действие, решительное проявление власти. Тем более – модернизация социальная. Это – совершенно определённые, реформаторские, чаще всего – достаточно радикальные действия.
Постепенная эволюция социальных институтов, если она стихийна, естественна, лишена эффекта политических катаклизмов, – никогда не воспринимается как модернизация.
Для этого явления необходима – предельно осязаемая, твёрдая, – почти всегда ударная, – воля. Необходимо явственное проявление власти.
Модернизации не может быть – без приказа. Достаточно отчётливого.
2. Предполагается, что существует некая позиция «модерн» – идеал, вершина, которой необходимо достичь обществу. Этот модерн уже существует в действительности – но за пределами данного общества; например, для России по традиции режим модерн – пребывает на Западе.
Или, – опять же в качестве примера, – для многочисленных коммунистических и даже социалистических движений в Европе в ХХ веке – наоборот, модерн как идеал уже существовал в СССР; а для левых радикалов, поглощённых модой 1960х – идеалом модерна считался маоистский Китай.
К этому идеалу ещё предстояло совершить прорыв – даже ценой вооружённого восстания, переворота, гражданской войны.
Следовательно, модерн для социума, который нуждается, согласно проекту, в модернизации – современность это не сегодня; это – завтра.
3. Сопротивление модернизации – естественно, просто обязано манифестировано консервативным. Это осознанная реакция.
Для консерваторов существует прошлое, – точнее, некие социальные палладиумы прошлого, – которые необходимо сохранить. Но для консевраторов прошлое – это тоже не современность, не ближайший отрезок времени, не вчера. Вчера, плавно переходящее в современность – для консерватора всегда порочно, ведь оно и привело социум на край катастрофы, знамением которой является модернизация.
Прошлое – это не вчера, а позавчера.
4. Собственно, модернизация и контрмодернизация – это противостояние упорядоченности и хаоса.
Для прогрессистов хаос – это дебри закоснелой традиции, слишком исторически стихийной, слишком подверженной случайностям истории, – и потому неудобной в качестве среды обитания; традицию нужно не просто тотально уничтожить; её нужно – расчистить, упорядочить. Многим, жертвуя, конечно.
Для консерватора – наоборот, неведомый для родного социума послезавтрашний модерн – это и есть хаос, вторжение чуждой воли, – неясной, лживой – и потому враждебной. Оторванной от традиции, и потому – грозящее хаосом.

5. Преодоление хаоса – это деяние героическое; даже если это просто неподвижные завалы мусора за гаражами.
Поэтому даже самая ограниченная конкретными задачами, мирная, будничная модернизация, – в экономике, например, – всегда порождает некоторый патетический надрыв убеждения.
И модернизация, и контрмодернизация – это не просто направленные усилия, не просто упорство; необходимо задействовать ещё и – воображение. Необходимо идеологизировать – послезавтра или позавчера; превратить этот фантом, (для которого факты – всего лишь смутные миражные очертания), – в мифологическую сверхреальность. В социальный идеал, достаточно завораживающий, притягивающий, обрекающий на немедленные действия.
И этот элемент, – воображение, – возможно, решающий.

6. Успех модернизации с самого начала зависит не от самих действий, а от того – как социум воспримет эти действия. Насколько он признает их правомерность.
Модернизация обязана сотворить собственный миф. Стратегический. Этот миф обязан объяснить в нужном ракурсе – распределение сил при противостоянии порядка и хаоса. И дарующий право – на выступление данной группы на стороне сил порядка. Это прежде всего – героический миф. Само понятие «модерн» – втягивает этот миф в параметры времени, делает его – историчным (телеологическое вторжение в будущее – это тоже история).
Героическое противостояние Послезавтра и Позавчера.
Прорыв из хаотичного, порочного, нечистого, и даже в какой-то степени несуществующего Сегодня – сразу в Послезавтра, (для консерваторов ещё и определяемое законами Позавчера), – преодолевая естественные преграды времени (завтра-вчера) – это, собственно, акция магическая. В этом аспекте заключена метафизика мифа модерна.
Даже если собственно метафизические символы – не обнажены, даже если они заботливо замаскированы политическими актуалиями или экономическими доктринами.
Для мифа модерна собственно, не столь важны мистические атрибуты. Рацио (физически неумолимое время) здесь преодолевается – только благодаря тому, что акторы модернизации или контрмодернизации – это не люди повседневности. Это – гении и герои.
Миф героический, антропоморфный, историзированный и историософский, в основе фабулы которого заложены стихии социального противостояния, миф, посвящённый выяснению концепции власти, этики власти, ставящий вопрос о праве на власть – это, собственно, эпос.
То есть и модернизация, и контрмодернизация должны создать свои собственные эпические комплексы. Всё зависит от того, какой комплекс будет создан – отчётливее, талантливее, быстрее. Это – противоборство эпических героев. Столкновение эпосов.
В этой сфере, прежде всего и находятся наиболее острые проблемы социальной модернизации. В самом средоточии мифологии, в мифологической зоне конфликта – которую можно определить как эпос.

7. Фатальная ошибка модернизаторов ХХ века – в приверженности мифу о наступлении эпохи рацио. Этот миф восходит ещё к идеологи энциклопедистов, и потому имеет весьма давнюю и сильную традицию.
В частности, благодаря этой традиции для многих кажется всего лишь эффектным парадоксом – применение понятия «эпос» для политических ситуаций 21 века.
Век девятнадцатый, точнее – торжествующая на всех фронтах идей Европа, – отодвигала эпос в пределы культуры. Эпос оценивался как влияние архаическое, предлитература, пред-история, пред-религия.
В 19 и особенно в ХХ веке идеологи модерна и контрмодерна весьма часто пробовали подменить эпос, со всеми его непременными атрибутами, – яростно сверкающими образами героев-гениев, восторженной поэтикой, мерцанием метафизики, – неким рациональным суррогатом,
В первой половине эстетика и этика рацио лежала в основе политического мифа консерватизма.
В России Белое движение стремилось к созданию республики по европейскому образцу, – французскому прежде всего, (конституционная монархия британского типа – как вариант); главный механизм Белого движения – милитаризм, военная диктатура, – стыдливо прятала официальная пропаганда. Из рациональных соображений. И Белое движение потерпело поражение настолько сокрушительное, что Россия 19го века просто исчезла – как Атлантида.
Та же идеология (демократия или буржуазный республиканизм) в 1930х пыталась противостоять мифу Третьего Рейха. И снова – полный разгром.
Рейх, а затем Советский Союз были побеждены – по мере того, как, внутри Германии и России, а также во всём мире – сложился могучий консервативный эпос антитоталитаризма, совершенно иррациональный по своей природе.

8. Во второй половине ХХ века проблемы модернизации стали весьма актуальны – для стран исламского мира, а также – Чёрной Африки и Латинской Америки. В этих странах эпическая культура, весьма архаическая – на взгляд западного культуртрегера, – полностью определяла мировосприятие практически всего населения. В целом оправданная с позиции рацио колониальная система (предельно тесное эффективное трансконтинентальное взаимодействие экономических механизмов) потерпела поражение – когда вошла в режим прямого конфликта с традиционными эпосами. Потому что колониальная идеология стала совершенно невыносимой – на позициях этики. А это – ключевые позиции для мифологичсекого театра военных действий.

9. К началу 21го века мир стал настолько географически тесным, экономически взаимосвязанным, политически регламентированным – что чрезвычайно утвердила антиглобалистский миф, и даже всё более утверждается сложная, во многих аспектах – откровенно фантазийная, мифологема ZOG.
ХХ век в целом можно считать столетием триумфов модернизации во всём мире. Если исходить из того, что режимы, которые при рождении своём претендовали на роль авангарда прогресса – постепенно оттеснялись в стан консерваторов, как это произошло с СССР. Сложилась, после длительных стихийных экспромтов, достаточно развитой миф-комплекс модерна. Эпос торжествующего социального прогресса.
10. Тем не менее, конфликты, связанные с модернизацией – сейчас нарастают. И настолько часто переходят в режим вооружённого противостояния, войны, – что это становится уже обыденностью – как и в 18 веке.
Другое дело – эти конфликты достаточно отчётливо локализованы.
Современные модернизаторы не способны полностью уничтожить противостоящие им силы реакции – как это пробовали сделать в первой половине ХХ века. И потому, что праксиология тотального уничтожения оппозиции признана неэффективной исторически. И потому, что сама мифо-этика модернизации, одной из основ которой являются гуманистические ценности и витальность в качестве палладиума, – препятствуют силовым решениям, которые легко переходят в геноцид.
Доминирующие силы способны только вытеснить консерваторов (точнее сказать – неоконсерваторов и тех, кого принято обозначать консерваторами против их воли), – на периферию цивилизованного мира.
В прошлом такие суровые партизаны традиции вынуждены были бы – просто уходить по суше и по морю, всё дальше. В горы, на север, в прерии, в пустыни, за моря.
Сейчас это невозможно.
Но всё же – граница у современного цивилизованного мира – есть. Это – фронтальные зоны. Территории, на которых находится этнокультурное и, соответственно, геополитическое пограничье.
Это пограничье весьма разнообразно. До сих пор тлеют невероятные древние противостояния, восходящие к поздней античности: например, на островах Британии – противостояние кельтской и англосаксонской цивилизации; или в Бельгии = противостояние романской и германской этнокультур.
Главный фронталд начала 21го века – это, несомненно, зона соприкосновения религиозных гиперсоциумов: мира христианского и мира ислама. Вряд ли кто с этим будет спорить.
В Африке цепь перманентных локальных войн идёт – с запада на восток: от Западной Сахары и южного Сенегала (Казаманса) через Сьерра-Леоне, через Нигерию (по нижнему течению Нигера), через населённые туарегами районы Сахеля (Нигер и Мали), и далее – наиболее активные театры военных действий: север Чада, Южный Судан, Эритрея, Сомали. Это – внешнее (чёрно-африкнское) южное пограничье – для арабского Магриба; и северная (исламская) опять же внешняя зона – для христианской и политеистической Тропической Африки.
Конечно, есть конфликтные зоны и за пределами этого фронтала (феномен так называемой Империи Тутси, который держит в состоянии непрерывной гражданской войны Руанду и Конго-Киншаса, а также затрагивает Уганду, Бурунди, даже Конго-Браззавиль). Но эти войны, несмотря на то, что они приводят к страшным кровопролитиям и втягивают миллионные этносы, – всё же достаточно незначительны, если говорить о повседневной мифологии мира вне Африки.
Но вот войны великого африканского фронтала – всё более определяют ситуацию во всём мире, всё более тревожат даже повседневную социальную мифологию России, например. Прославленная салафитская Аль-кайда – странствующее, вооружённое, вечно общее – и притом невидимое, неуловимое государство: оно было бы невозможно – если бы не опиралось на базы в Судане и в других странах Африкаснкого фронтала. И тут же, как иллюстрации, – пираты Сомали, потери миротворческих контингентов в Южном Судане, активное участие Франции в военных действиях в Чаде.
11. Африка – континент, наиболее уединённый в геополитическом отношении, а также в мифологическом восприятии. Именно потому я и начал – с фронтала в Африке.
Дело в том, что он плавно переходит в Азиатский фронтал: Палестина и примыкающие к ней арабские территории; далее – Ирак, и, в частности, Курдистан, иракский, турецкий и сирийский; и – основные полигоны современной войны: Северный Кавказ, полвека уже воюющий Афганистан; только что возникшее салафитская государственная институция Вазиристан на территории Пакистана; китайский Туркестан, или Синьцзян.
Через территории этих стран, проходит весьма условная, но такая раскалённая черта – пограничья Христианства и Ислама.
12. При этом следует отметить, что по всей длинне христиано-исламского фронтала – нет речи о трансконтинентальной религиозной войне. Вооружённые конфликты не определяются исключительно противостоянием христианства и ислама. Наоборот. В большинстве случаев в этих конфликтах противостоят друг другу – исламские группировки. Открытые христианско-исламские войны – как в Сербии, Ливане или Судане – длятся сравнительно недолго, и религиозные манифесты в них – второстепенны. Православная Сербия сражалась – не только с исламской Боснией, но и с католической Хорватией. Да и силы Запада, мирового порядка – воспринимаются мусульманами не как иноверные (ширк) религиозные армии. Скорее, речь идёт о противостоянии мира исламского таухида, веры в единого Бога, и остального мира – куфр, безбожия во всём многообразии его проявлений.
Не религии порождают войны. А – сама зона фронтала втягивает в себя разнообразные силы, сформированные конфликтной мифологией. Силы, призванные к жизни, охваченные героическим эпосом модернизации и контрмодернизации.

.

Читать далее...