Царевич
Тема «скрытого», «подлинного» царя широко представлена в русской классике. Наиболее точный автор-исследователь народнических поисков русской интеллигенции Мануэль Саркисянц писал про Царевича примерно так: «Народный царь-избавитель должен был превратить всю Русь в подобие праведной земли. Народное сознание ищет царевичей гонимых или устраненных. Если царевич свергнут боярами — значит, он пострадал за народ». Советский исследователь Чистов подчеркивал, что такого рода ожидания были созданы «коллективным сознанием крестьянских и казачьих масс».
Ну а наш «главный» русский писатель Фёдор Достоевский в знаменитых «Бесах» «изобразил» целую доктрину «тайного государя». За одно он вскрыл и пласты священной истории.
Напомним фабулу «бесовского» романа:
Авантюрист Пётр Верховенский (прототип революционера Нечаева) предлагает дворянину Ставрогину то ли сыграть, то ли на самом деле объявить себя Иваном-царевичем, Тайным русским царём. От имени коего будут жечься помещичьи усадьбы, взрываться губернаторы. Его именем неофиты пойдут проповедовать «Русскую Правду». С «Иваном-царевичем» на устах осуществятся Революция и Преображение России.
Поначалу у Верховенского (или у Достоевского) идёт аллюзия на дворянина-разбойника Дубровского: предлагается передавать Царевичу письма через дупло в лесу.
«Раскачка такая пойдет, какой еще мир не видал. Затуманится Русь, заплачет земля по старым богам»…
«Слушайте, я вас никому не покажу, никому: так надо. Он есть, но никто не видал его, он скрывается. А знаете, что можно даже и показать, из ста тысяч одному, например. И пойдет по всей земле: «Видели, видели». И Ивана Филипповича (1) бога-саваофа видели, как он в колеснице вознесся пред людьми, «собственными» глазами видели. А вы не Иван Филиппович; вы красавец, гордый как Бог, ничего для себя не ищущий, с ореолом жертвы, «скрывающийся». Главное легенду! Вы их победите, взглянете и победите. Новую правду несет и «скрывается». А тут мы два-три соломоновских приговора пустим. Кучки-то, пятерки-то — газет не надо! Если из десяти тысяч одну только просьбу удовлетворить, то все пойдут с просьбами. В каждой волости каждый мужик будет знать, что есть, дескать, где-то такое дупло, куда просьбы опускать указано. И застонет стоном земля: «Новый правый закон идет», и заволнуется море, и рухнет балаган, и тогда подумаем, как бы поставить строение каменное. В первый раз! Строить мы будем, мы, одни мы!»
Эти строчки — пожалуй главное в романе. Вокруг революционно-мракобесных пламенных сих белых стихов роман и бесы романа вертятся…
Колумб без Америки
Критики (а из них нас прежде всего интересует основатель народничества Михайловский) в один голос заявили, что «роман того-с…» и «нечаевское дело нетипично». Что-де молодёжь у нас не такая-с… (Она у нас кстати всегда не такая-с). И «дедушка народников» Николай Михайловский с общим хором согласился. (2) Не такая-с… Современники видели в «нечаевщине» и в сюжете «Бесов» отклонение, не предусмотренную странность. Идиосинкразию. На которую не стоит-то особенно и внимание обращать…
Десятилетия спустя швейцарский профессор-психоаналитик Карл Густав Юнг построил изучение бессознательного народов и Человечества именно на исследовании неврозов и психозов наблюдаемых им пациентов. Он считал, что в таких вот «странностях», в расколах банального сознания и скрывается подлинная причина не только психических болезней, но и логика бытия тысяч поколений мещан. Ведь в отклонениях и странностях спрятано всё: грёзы и мифы, архетипы и сказки.
«Нечаевское дело» было первой «странностью», породившей цепь закономерностей, приведших к Революции. Достоевский мужественно глянул в «шизофреническое дело» и узрел колодец, простиравшейся до порогов Русского Инобытия. В нём плавали неизвестные звёзды, и жемчужным пламенем искрились Голубые Города…
В пророчествах Верховенского (который сам, безусловно, очередное «альтер эго» Фёдора Достоевского, многогранного, как бриллиант) плещутся метафизика и сакральная география. Пётр Верховенский утверждает, что свои идеи во многом позаимствовал у хлыстов и скопцов, у которых гостил.
Это тогда модно было в революционных кругах. Бакунин и Герцен вникали в житие русских сект. Молодой Плеханов бродил по старообрядческим согласам, отрастив бороду капустой. Позже эту спиритуальную эстафету перехватят меньшевики (Валентинов — лучший друг Белого и Блока) и большевики (Бонч-Бруевич — главный знаток сект и «толков» и будущий Секретарь Совета народных комиссаров).
Пытаясь «зажечь» «проклятого барина» на революционно-духовный подвиг, Верховенский доказывает Ставрогину: «Я без вас, как Колумб без Америки!». Достоевский вновь прозрел бездны, потому что Америка в русско-византийской священной географии и есть Белая Индия, Беловодье и Царство Пресвитера Иоанна. Место, где и положено находиться Тайному (Скрывающемуся-До-Поры) Государю…
Господин Звёзд
Пора приглядеться к Николаю Всеволодовичу Ставрогину. Почему именно он? Что в нём такого особенного?
Ставрогин Достоевского — это для Руси — Чужое и Иное. Приехал «принц Гарри» (3) из Швейцарии (как князь Мышкин или несколько позже Ульянов-Ленин). Он ведёт себя гипер-аморально, даже для своей нескучной эпохи. Но так и должны вести себя безумные священные цари по Фрэзеру: растлевать женщин и девочек, неожиданно кусать людей за уши, публиковать про себя такую биографию, что сегодня бы даже Эдуард Лимонов постеснялся. Просто сверхчеловек по версии Ницше — Ставрогин вполне годился в потенциальные цари.
Будто какой-то античный бог, Ставрогин вручает каждому персонажу «Бесов» по идее — одному западничество, другому славянофильство, третьему — танатофилию… Эти идеи схожи с медицинскими диагнозами. Паранойя и шизофрения — всё пошло в ход… Идеи настолько сильны, что они буквально «съедают» героев романа, утаскивают их на тот свет.
Героев романа Бердяев справедливо именует древнегреческим словом «эманации» — «истечения». «Бесы» суть «истечения» «Тайного царя».
Слово «бесы» — как и «небеса» происходят от раннесемитского числительного «себу» — «семь», что обозначало и «семь небес». (Отсюда и Господь Саваоф — «Господин звёзд семи небес») Т. е. символически Ставрогин олицетворяет бога, а герои «Бесов» — его вестников, звёздочек.
Так вот через свои «истечения» Ставрогин к середине романа полностью утрачивает свои духовные силы и напоминает потухший в якутской вечной мерзлоте вулкан Балаган-Тас. Тот что зимою завален снегом, а летом — в цветастых травах. По форме вулкан представляет собой почти правильный конус, усечённый примерно на одну четверть.
Говорят, что великий маг и кукловод людей-эманаций Гурджиев однажды утратил свой «внутренний огонь» — «бараку». С богами земными иногда случается сие.
Чтобы вернуть «бараку» (согласно мифам народов Земли) царя (или бога) нужно замучить, прикончить и съесть. Достоевский об этом даже не намекает — говорит, как есть:
Ведь «ставрос» переводится с греческого на русский, как «Распятый». Иной Царь – это ещё и фармак!
Царь-Эдип! Его приносят в жертву в известное звёздам время. Это не только судьба властителей Эллады, Мексики или Тропической Африки. На Руси царей чаще уничтожают, чем дают «сыграть в ящик» естественным образом. Ведь цареубийство – очень древний ритуал обновления космоса.
Сверхчеловек Ставрогин, наполняющий по выражению Рене Жирара смыслом своих «одержимых», герой религиозного культа в свою честь и «без пяти минут» Подпольный Царь. Крысиный Король…
Палач Русского Мифа
«Проклятый барин» в книге отказывается от предложенной роли, «не тянет» на Ивана-Царевича, авантюра Верховенского заканчивается ничем. Вместо Царя убивают не того-с…
Бытийная катастрофа, сложившаяся после «неправильно» закончившегося романа, была очевидна для многих людей с тонким духовным чутьём.
В сентябре 1908 года Андрей Белый вместе с меньшевиком Валентиновым ездил на грот, где Нечаев расстрелял студента Иванова. Вместе они перечитывали «Бесы» Достоевского, сделавшего знаменитым «нечаевское дело», воплотившим его в роман. Белый крыл Достоевского последними словами, кричал, что он «Ничего не понял!».
Будущий «скиф» Андрей Белый ходил по парку, жестикулировал и кричал: «Предвестники взрыва уже ходят по городам и сёлам. Я их слышу, а глухие не слышат, слепые их не видят, тем хуже для них. Взрыва не избежать. Кратер откроют люди кремневые, пахнущие огнём и серою!» (4)
Кратер Царя-Вулкана, напрочь закупоренный у Ставрогина, по прихоти Достоевского. Магический портал в Белую Индию.
Тогда же Белый написал своих «Бесов» — роман «Серебряный голубь». Но это — отдельная тема.
Думается, что Фёдор Достоевский, как раз всё понял, но перепутал карты и группировочные смыслы мифа сознательно. Чтобы читателю внутренне поплохело. Так читателя он не так уж и любил (как сегодня принято считать у «фанатов гения»).
Фёдор Михайлович был главным деконструктором русского мифа (в самой его жестокой форме — в стиле Жака Дерриды). И деконструировал он наш с вами миф, как ни один Деррида или Делёз не смогли бы (потому что они иностранцы, а он то — русский). Христианскую Европу шаг в шаг с Ф.М.Д. разбирал Фридрих Ницше. «Развинтив до винтика» «старый мир» в «Антихристе» философ (выкинув «плохое»), будто шаман, начал собирать европейский гештальт заново. И вместо «Евангелия» предложил Европе «Так говорил Заратустра». Что было конечно отсылкой к древним арийским богам и к масонским преданиям (см. путешествие в страну мага Зарастро в «Волшебной флейте» Моцарта). Нечто подобное пытался осуществить перед крахом Рима митраист Юлиан Отступник. А Ницше вынул подсознательное Европы, разжёг внутренним писательским огнём и предложил планете в качестве повестки дня.
Лев Толстой тоже «разбирал» русское общество в «Анне Каренине» и «Крейцеровой сонате». А потом «собрал его заново» в доктринах «упрощенчества» и «непротивления злу и насилию». Тема не пошла в России, зато прижилась в Индии…
Достоевский не так…
Он только разбирал, резал и насмехался. Быстро, активно, в стиле падучей, зикра, танца… Словно бес очень высокого калибра.
Сергий Радонежский у него (старец Зосима) после смерти так «провонял», что хоть сапог вешай. «Князь-Христос» Мышкин прослыл идиотом и сошёл с ума. А «Тайный Царь» Николай Ставрогин — взял, да и удавился… В бесконечном расейском Скотьеперегонске…
Перелистывая бессмертные Ф.М.Д. творения я почему-то вспоминаю фразу Альфреда Розенберга про «парализующую̆ жизненную силу, галерею идиотов». Варнак и фашист, идеолог Третьего Рейха — не так уж и не прав…
Те, кто считают Достоевского образцом для «Русского Мира», люди либо наивные, либо злодейские. Достоевский его безжалостный палач и экзекутор.
Но и под скальпелем Хирурга на дне «ящика Пандорры» наши люди иной раз узревают свою последнюю Надежду. Надежда — имя женское, и как уж водится на Руси — спасение приходит через жену.
Ставрогин в Кино
В постперестроечном угаре, в эпоху безраздельного господства бесов, по мотивам «Бесов» было снято аж четыре фильма. А некоторые фильмы перелезли в сериалы. Режиссёры и зрители пытались найти в битом стекле образов Достоевского потерянные смыслы и ориентиры. Это было конечно же бесполезно. Ведь по осколкам фарфоровой вазы очень сложно угадать контуры целого произведения. Но сценаристы и актёры сего не знали и старались, как могли. И некоторые их находки и осколки напомнили нам о неземной красоте.
С ликом Ставрогина не угадал почти никто. В экранизации братьев Таланкиных его играет Андрей Руденкин. Запечатлившийся в сознании зрителей по фильму «Клим Самгин». Он и играет Самгина — классического «мечущегося интеллигента». Это словосочетание донельзя избито, но лучше точно не скажешь. Мечущийся интеллигент.
У Хотиненко Ставрогина «воспризвёл» Максим Матвеев. Типаж его знаменит и известен на Руси, как «хлыщ». Этакая помесь Хлестакова с телеведущим Андреем Брилёвым.
В яблочко почти попал лишь иностранец Анджей Вайда, поставивший своих «Бесов» в интерпретации Камю по пьесе «Одержимые». В роли Ставрогина там тогда ещё моложавый француз Ламбер Виссон. (Это притом, что сам фильм очень тяжёлый, смотреть польскую чернуху, с аллюзиями на движение «Солидарность» практически невыносимо).
Так вот — Ламбер…
Викторианский демонический красавчик, безупречный гений в цилиндре шармом и странной активностью напомнил даже не Онегина с Дорианом Греем. Через него просвистел, как сквозь изысканный китайский чайник со льдом холодок Потустороннего. Что-то в этом Виссоне вайдовском было неуловимо схожее с Белой Лугоши в его лучших ролях. Ну а лучшие роли Лугоши — это всё граф Дракула — кровавый соблазнитель белокурых девиц высшего света. Летучая мышь из чёрного окна Европы. Тайный император ужасных и сладострастных снов, вампир-одиночка — эффектная психоаналитическая пародия Короля Немейского Леса. Словом, Вайда узнал в Ставрогине подсознание Европы. Которое конечно — Азия и Россия. (Как называл её Гитлер — «наша Русская Индия»). Место обитания безумных западных страхов. А обратная сторона любых страхов и кошмаров — это обретённое нечеловеческое счастье.
А Ламбер Виссон после роли Ставрогина, так и едет по загадочной лыжне, сыгранного им архетипа. Мы с удовольствием наблюдали «Француза» — утончённого эстета с элегантно завязанным галстуком в «Матрице» Вачовски. Там он играет Меровингена повелителя и старейшего жителя виртуального мира Матрицы. Ему служат вампиры и оборотни, а Сам отвечает за потерянные души.
Ну, а династия исторических Меровингов, свергнутая безжалостными Каролингами «во время оно» по сию пору источник беспокойства западных конспирологов и романистов. Вокруг них витает легенда земного воплощения «рода Христа» и строится новейший эзотерический детектив «Код да Винчи».
«Тайные цари» Запада напоминают о себе и взывают о мщении…
Хромоножка
В жёнах у Меровингена-Виссона (который как мы знаем давно «Ставрогин») в синема «Матрица» не кто-нибудь, а сама Персефона. Супруга бога Аида.
В «Бесах» у Ставрогина помимо любовниц и невесты-барыни есть ещё и Тайная Жена. Что нормально для Тайного Царя. Например у Пугачёва было несколько Тайных жён. Жена Ставрогина, умалишённая Мария Лебядкина — «Хромоножка»…
Это важный физический признак Священного. Когда одна нога — в этом мире, а другая в — Том. Дьявол хромает. А подарки от Святого Николая мы получаем из рождественского (одного единственного) башмака.
Увечье (как и красота небесная) — очень часто признак Божьего знака. Шаманов Сибири выбирают из детей с шестью пальцами. В романе Белого «Серебряный голубь» прототип «Хромоножки» — «духиня» Матрёна. Матрёнушка — ряба и косоглазенька, она же излучает запредельную сексуальную энергию…
Ставрогин на своей Марии женился «на спор», а потом скрывал её, а немного погодя велел зарезать. Видимо Достоевский посчитал, что со времён Стеньки Разина «женоубийство» — старинная забава «народных царей».
Юродивую и калечную девицу-духиню во всех фильмах о «Бесах» славянские (а в фильме Вайды — немецкая Ютта Лампе) артистки сыграли изумительно хорошо. Видимо — это древний женский североевразийский архетип («помешанных-святых-пифий») в них заговорил.
Ну, а лучше всех (в версии братьев Таланкиных) это сделала Она — несравненная Алла Демидова. Не звонкая, стройная валькирия, но стареющая, матереющая и какая-то отупелая баба. Не чарующим, звонко-леденелым, фирменно-демидовским голосом, но каким-то осиплым, чуть ли не прокуренным, чуть ли не бомжатским прононсом (невероятная арт-игра) Марья Тимофеевна Лебядкина возвещает своему царю следующий народный приговор:
«Похож-то ты очень похож, может и родственник ему будешь,— хитрый народ! Только мой — ясный сокол и князь, а ты — сыч и купчишка! Мой-то и богу, захочет поклонится, а захочет, и нет…
И чего ты тогда струсил, вошел-то? Кто тебя тогда напугал? как увидала я твое низкое лицо, когда упала, а ты меня подхватил, — точно червь ко мне в сердце заполз: не он, думаю, не он! Не постыдился бы сокол мой меня никогда пред светской барышней! О господи! да я уж тем только была счастлива, все пять лет, что сокол мой где-то там, за горами живет и летает, на солнце взирает… Говори, самозванец, много ли взял? За большие ли деньги согласился? Я бы гроша тебе не дала. Ха-ха-ха! ха-ха-ха!..»
«Царь-то не настоящий» — возвестила «духиня». И потому все усилия Верховенского (и Достоевского) тщетны. Не настоящий…
Я долго искал и вспоминал тембр связок, особый голос и драйв, саунд, которым Демидова цедила свою проповедь (эта дама умеет говорить «голосами»).
И нашёл его в каталоге советской богемы 70-х. Ведь наша Алла — центровая богемная артистка с «Таганки». Это была нарочитая блатная речь еврейско-французской натурщицы и искусствоведа Дины Верни. Дина (кавалер Ордена Почётного Легиона), как уроженка Кишинёва и Одессы сохранила любовь к отечественному шансону и в 1975 году выпустила в Париже культовый альбом «Блатные песни» со стихами Алешковского и народными хитами про Молдаванку, Бодайбо и Колыму.
Её тягучий, нутряной, иномирный речитатив молодое поколение может припомнить по кавер-версии панк-хардкор группы «Нож для фрау Мюллер»:
И вот сижу опять в тюрьме,
Не светит больше солнце мне.
На нарах…
Кошмары… Кошмары…
С этого дна русской и человеческой психики Демидова (не без помощи Таланкиных и Верни) достала подлинную «русскую вещь». Славный разговор «воровской жены» с «Королём-Разбойником».
«Наблатыкавшись» с казаками персидская княжна могла бы спеть «Царю-брату» Стеньке похожую отповедь. Кто знает?
Кромешные, запредельные, «истинно-русские» тени «Скрывающегося государя» и его «Дражайшей половины» ходят-бродят на дне нашего коллективного бессознательного. И иногда (в самые страшные моменты истории) вырываются наружу. Из Сокровенной Индии…
Мой приятель социалист Константин Бакулев однажды проявил интерес к этнографическому энтузиазму автора к делу (или к житию) лидера партии левых эсеров Маруси Спиридоновой. К главной женщине Русской Революции, подарившей Ленину власть над крестьянской Россией.
Роль Марии Спиридоновой в культовом кино «Шестое июля» — это и, пожалуй, главная роль Аллы Демидовой.
Так вот, Бакулев однажды сказал просто так: «Для русских людей Ленин был, как Спаситель-Христос, Царь-Разбойник. Вот они и пошли за ним. А его Богородицей (или Марией Магдалиной), его Тайной женой — была Спиридонова».
Это было так неотразимо, что люди поверили Ленину (а я — Бакулеву), поверили и миллионами конных эскадронов поскакали за кумачёвыми знамёнами. А потом Красный Царь свою Тайную Царевну заточил в острог.
Вот и вся сказка.
Павел Зарифуллин
(1) На самом деле — Данила Филлипович (Филлипов) — первый хлыстовский «Бог-Саваоф». А Достоевскому везде чудились Иваны.
(2) Николай Михайловский «О «Бесах» Достоевского»
(3) Царевич в хронике Шекспира «Генрих Четвёртый»
(4) Н. Валентинов «Два года с символистами», Stanford, 1969
«Нож для фрау Мюллер» ремикс Дины Верни