За пару месяцев до оглашения вердикта по делу Ратко Младича российский полковник в отставке Андрей Демуренко получил из Гааги письмо от обвиняемого генерала
31 декабря 2017 года завершит свою 25-летнюю работу Международный трибунал по бывшей Югославии. Своим последним решением 21 ноября суд приговорил к пожизненному заключению Ратко Младича. За пару месяцев до оглашения вердикта российский полковник в отставке Андрей Демуренко получил из Гааги письмо от обвиняемого генерала. О том, что в этом письме и какими ниточками связаны их судьбы, «Труд» попросил рассказать Андрея Владимировича.
Для начала выдержка из того самого письма: «Не поверите, но я был рад вас увидеть даже на этом сатрапском судилище, где нет ни права, ни правды. Сплошной цирк. Все понимают, что трибунал — лишь послушный инструмент Североатлантического альянса, который является карательным органом США и ряда европейских государств… НАТО движется путями Наполеона, Габсбургов, Гитлера. И стремится идти дальше на Восток, на православие, на Россию, потом на Китай… Ваш друг Ратко Младич».
А вот и история знакомства Демуренко с этим еще недавно «одним из самых разыскиваемых в мире военных преступников».
— В конце 1994-го я был назначен командующим нашим миротворческим контингентом в Хорватии и Боснии. Одновременно занимал пост начальника штаба всей миссии «голубых касок» в Сараево. По должности мне приходилось контактировать с лидерами противоборствующих сторон — сербами, хорватами и боснийскими мусульманами. Так я познакомился и с генералом Младичем.
Замечу: наше общение почти всегда проходило в официальной обстановке в присутствии других лиц, отслеживающих мою — как представителя ООН — беспристрастность. Командующий армией Республики Сербской также не позволял никакого панибратства, неуставного обращения. Был довольно жестким, даже упертым переговорщиком — этакий кремень. Тщательно изучал все наши предложения по урегулированию, по зонам безопасности, переносу границ соприкосновения, разминированию коридоров. Но если уж подписывал обязательства, твердо их выполнял.
Лишь на нашей последней встрече накануне моего отъезда он несколько оттаял: пожелал удачи, здоровья, интересовался планами. А у самого на лице такое горе, горечь от предательства. В декабре 1995 года были заключены Дейтонские соглашения, положившие начало боснийскому примирению и… обвинению руководства сербской общины в геноциде, военных преступлениях, этнических чистках.
— Но сложилось так, что вам с генералом пришлось еще пообщаться?
— Да, в Гаагском трибунале, где я выступал свидетелем защиты бывших лидеров сербов Боснии — сначала командующего Сараевско-Романийским корпусом генерала Драгомира Милошевича и президента Республики Сербской Радована Караджича, а затем и Младича. Правда, личное общение с обвиняемыми в этом «высоком суде» не позволяется. На одном из слушаний прошлой осенью я спросил у председательствующего судьи Альфонса Ори, могу ли пожать руку генералу. Так тот в ответ заорал: да ему, такому-сякому, даже в глаза смотреть нельзя, какое рукопожатие?! Тогда, говорю, и меня вы больше здесь не увидите. А судья мне: так мы при необходимости можем свидетеля и в наручниках доставить. Когда я направился к гостинице, увидел за собой демонстративную слежку. Кстати, всех участвующих в разбирательствах в МТБЮ показательно опекают. От здания суда до отеля — 250 метров, но при этом вас настойчиво приглашают добираться туда и обратно на специально арендованном такси. Бесплатно…
— И вы от жизни такой надумали сбежать?
— Да, почти по-шпионски. Купил в магазине спиннинг и отправился на живописную набережную Схевенингена. Забросил блесну и жду улова. Час, другой. Смотрю — исчезли мои соглядатаи, наверное, устали. А я на автобусе до Амстердама, оттуда ближайшим авиарейсом в Москву.
— И все из-за запрещенного рукопожатия?
— Это был мой протест против всего, что там происходило. На слушаниях по делам Милошевича и даже Караджича хоть какая-то видимость объективности присутствовала. Но процесс Младича — просто театр абсурда, сплошная формальность. Сербский генерал был осужден задолго до суда — и никто не собирался это скрывать. Председатель суда Ори как с цепи срывался, любые контраргументы попросту игнорировал. Вопросы формулировались так, что ответы не требовались. Например: правда ли, что сербы стреляли в мусульман? Да, правда, но ведь война шла. Но никого не интересовало, стреляли ли при этом в сербов. Короче, я в этих грязных делах в Гааге участвовать не захотел. Мой побег — вынужденный ответ на неприкрытую предвзятость и откровенное хамство.
— И что было дальше?
— Через пару месяцев в Москву из Гааги прибыла делегация по мою душу. Представители прокурора, защиты, даже специалисты по работе с детектором лжи. Меня пригласили в МИД России, где и продолжили процесс. Правда, там было все корректнее. Я попытался привести максимум фактов и свидетельств для объективности. Только генералу Ратко это не помогло.
— А что за свидетельства?
— Были обстоятельства, внимательное рассмотрение которых позволило бы объяснить приказы и поступки Младича иначе чем «чудовищными замыслами маньяка-кровопийцы». Скажем, почему никто не учитывает преступления другой стороны? В той же Сребренице каратели из мусульман методично, сотнями, резали местных сербов, как баранов, крест-накрест, кишки наружу выворачивали. В общей сложности закололи три с лишним тысячи мужчин на глазах матерей, жен, детей. И это в охраняемой ООН «демилитаризованной зоне»!
В конце концов полевые командиры пришли к Младичу с ультиматумом: мы идем мстить за близких даже без твоего приказа… Окрестности Сребреницы патрулировали миротворцы из Нидерландов с оружием, у них и бронетехника была. Но, увидев сербские колонны, они тут же исчезли. Их комбат потом оправдывался в голландском парламенте: мол, не хотел подвергать своих необстрелянных солдатиков риску.
А взрывы на сараевском рынке Маркале в августе 1995-го, унесшие более 40 жизней? Буквально через час этот обстрел повесили на сербов. Я тогда вел расследование с привлечением артиллеристов, трасологов, экспертов по баллистике. Сербы по нашей просьбе сделали проходы на минных полях. Ни на одной из возможных огневых точек следов подобного залпа мы не обнаружили, о чем я и заявил. Какой шум в миссии поднялся! Меня вызвал командующий, французский генерал Бертран де Лапрель, и говорит: меня-то в отставку отправят, а тебя в расход, только выйдешь из здания. В коридоре я встретил племянника тогдашнего боснийского премьера Хариса Силайджича. Тот пальцы пистолетиком на меня наставил — и «бах!» говорит… Годы спустя я передал Гаагскому трибуналу собранные нашей группой материалы по Маркале, но на них никто даже не взглянул — им неинтересно…
Воевали три народа. И все отчаянно, жестоко, кроваво. Но в большинстве (две трети) к различным срокам заключения (в общей сложности более тысячи лет) приговорены именно сербы. Такая вот «беспристрастность»…
— Вскоре после боснийской командировки вы, 40-летний полковник, получивший три военных образования, в том числе в американском колледже, владеющий английским, вышли в отставку. Как вас разыскал трибунал?
— По завершении моего годового пребывания в миссии меня пригласили поделиться опытом в… НАТО. Ездил в Монс, читал лекции по способам вооруженного «принуждения к миру». Потом на родине защитил первую в России диссертацию по боевому миротворчеству. А через два года, так судьба сложилась, уволился из армии. Сейчас тружусь в одном из подразделений РЖД. Как военный специалист вхожу в экспертный резерв Совбеза. Думаю, там и посоветовали МИДу включить меня в состав группы свидетелей МТБЮ. А что из этого вышло, вы уже знаете.