Выступление Ильи Бражникова на I съезде движения «Новые Скифы» 30 марта 2012 года. Музей Андрея Рублёва.
Язычество – это не то, что следует преодолевать, а это заветная мечта любого христианина. Скифство – это та самая радость, без которой никакая религия не сможет добиться успеха. По отношению к русской идентичности скифство является более глубоким историческим пластом, нежели православие. Мы приняли Византию потому, что она защитила наши детские глаза, наши скифские очи, сохранив, по слову Христа, в нетронутости душу
Уважаемые друзья, коллеги, братья и сёстры!
Скифская тема сегодня для нас становится темой идентичности. Павел Зарифуллин, выступивший передо мной, сказал, что скифы – «доосевой» народ (по Ясперсу), но, если отталкиваться от концепции и терминологии Ясперса, скифы – скорее сама ось как таковая. Историческое время скифов – VIII в. До Р.Х. – IV в. – как раз полностью совпадает с «осевым временем», скифы существовали, пока это время длилось, и ушли в историческое инобытие по его завершении. Тюрки и финны, саки и массагеты с одной стороны, и саксоны (сыны саков) [1] – с другой – всё это скифы, которые шли на Запад и на Восток и несли повсюду элементы скифской культуры, которая давала в развитии как русское богатырство, так и, в конечном счёте, западноевропейское рыцарство.
Скифство, само пор себе, внутри пределов Скифского царства не терпит внутренних границ, не терпит узкого национализма. Но большая граница между скифством и не-скифством существует. И так сложилось, что та часть скифов, что перешла эту границу, ушла на запад в конце осевого времени, со временем утратила скифское наследие, перестала быть скифами.
Любой исследователь, обращаясь к скифской проблеме, обнаруживает существование двух цивилизационных миров – скифского и нескифского. Так, Дм. Ив. Иловайский, предлагая ещё в 1882 году убедительную концепцию так наз. «великого переселения народов», обозначает гипотетическую границу Скифского царства, которая, что поразительно, практически совпадает с будущей границей стран ОВД, проявившейся только через 60 с лишним лет. Это не было пророчество, перед нами объективное научное исследование, которое и сегодня доступно в библиотеках, и Сталин, конечно, создавал границу с Западом не по Иловайскому. Значит, эта граница существует объективно. Скифский мир заканчивается там, где заканчивалась древняя граница Азии и начиналась Европа. А Европа у античных историков не простиралась до Уральских гор, граница между Европой и Азией шла по Дунаю. За Дунаем начиналась Азия. Скифство – это Азия. Этого не надо стесняться, поскольку само название Азии, вероятно, происходит от «асов» — древней арийской общности, которая стала впоследствии названием расы богов в древнескандинавской мифологии, из которой, возможно, и вышли скифы как суперэтнос.
Но я не буду сегодня много внимания уделять историческим экскурсам и скифской мифологии. Здесь я бы хотел поговорить о том, что скифство напрямую связано с русской религиозностью, с русским пониманием Бога, с русским православием. Недаром новые скифы любят фразу великого русского поэта Сергея Есенина: «Мы скифы, принявшие глазами Андрея Рублёва Византию…» Особенно уместно сегодня произнести её здесь, в музее Андрея Рублёва, где эта фраза получает убедительное визуальное подтверждение. Действительно, «осевое время» заканчивается для скифов тем, что они принимают Византию, православие. По крайней мере, это касается тех скифов, которых византийские историки называют росами. Когда Лев Диакон пишет о нашествии скифов, он называет их попеременно то скифами, то росами. Для него – это скифы, но они сами себя называют росами. Росы (русы) – прямые наследники скифов со всем тем ментальным, культурным и цивилизационным багажом. Можно сказать, что русские в этом смысле являются правопреемниками скифов (примерно так, как мы говорим о правопреемстве сегодня Российской Федерации Советскому Союзу или даже Российской империи), хотя скифы уходили и западнее, и восточнее будущей Руси.
Скифы-Росы Причерноморья и Приазовья, принявшие андреево крещение, правда, в силу неизвестных науке причин, утрачивают его и возвращаются в православие князем Владимиром, потомком скифских царей. Не так важно, что возвращение к вере предков носило кое-где насильственный характер, главное – что в конце концов скифы приняли Византию глазами, что чрезвычайно важно в евангельском контексте. В Нагорной проповеди Господь Исус Христос говорит: «Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут; но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут. Ибо, где сокровище ваше, там будет и сердце ваше. Светильник для тела есть око. Итак, если око твое будет чисто, то все тело твое будет светло; если же око твое будет худо, то все тело твое будет темно (Мф. 6: 19-23).Блаженный Феофилакт Болгарский трактует это место следующим образом: «Если ты пригвоздил свой ум заботой об имуществе, то ты погасил свой светильник и омрачил свою душу, ибо как глаз, когда он чист, то есть здоров, освещает тело, а когда худ, то есть нездоров, оставляет его во мраке, так и ум ослепляется заботой. Если же ум омрачен, то душа делается тьмой, а тем более тело». Скифы, кочующие по степи и свободные от понятия «собственности», приняли Византию чистым («некоррумпированным») оком, устремлённым в небо, что отразили, в частности, иконы Андрея Рублёва, его «Троица».
Но мы – скифы, принявшие Византию не только глазами Андрея Рублёва, но также и умом, и руками преподобного Сергия. Сергий Радонежский тоже принял Византию, исихазм, не то, чтобы глазами, он не писал икон, но во всяком случае, Священное Писание, которое читали в Свято-Троицкой обители, было вырезано не бересте. Конечно, первые насельники обители преподобного Сергия, когда она не была ещё лаврой, – тоже скифы, читающие свои молитвы по берестяным молитвословам. Береста происходит от слова берёза, а берёза – одно из скифских по происхождению слов русского языка, на что указывает звук z. Имя берёзы связано с укрытием, бережением (ср. нем. bergen – ‘оберегать’ или русское слово славянского происхождения – берег) [2].
В русском языке немного слов скифского языка, но их больше, чем в других европейских. К примеру, прозвучавшее сегодня слово «коррупция» — это редкий пример италико-скифского изоглосса. Профессор Абаев выделяет его, проводя параллель между осетинским rumpœg (моль) и латинскимrumpo (рву) и cor—rumpo (порчу) [3]. Эта связь, кстати, делает выше отмеченную параллель между упомянутыми Христом молью и ржой с земным «коррумпированным» (т.е. «порченым, траченным») миром ещё более наглядной. Праиталики одними из первых отделились от скифской общности во II тыс. до н.э. Но когда-то они были едины, и этот корень – rump – общий у современных итальянцев и осетин. Не потому, разумеется, что скифское общество было насквозь «коррупционным», проеденным молью коррупции, так сказать. Античные историки свидетельствуют, что скифы никогда не занимались торговлей, поэтому и считались самыми честными и правдивыми народами ойкумены, они не знали, что такое обман. Убить и содрать кожу живьем они могли, а обмануть – нет. Их обманывали – как мидийский царь Киаксар, заманивший их вождей на пир, напоивший и перерезавший ночью, когда они уснули. Скифы не обманывали никого и никому не проигрывали в битвах.
Я сегодня хотел говорить о том, что православие и скифство – две опоры русской идентичности. Могут возразить: как можно уравнивать два этих начала, одно вполне определённое, другое совсем непонятное, почти метафору. Но понятия меняются в истории, и сейчас, на мой взгляд, ситуация складывается прямо обратная: православие в эпоху патриарха Кирилла становится чем-то всё более запутанным и неясным, даже попросту лживым, а скифство, напротив, проясняется.
Что мы видим в актуальности? Внутренние пороки – стяжательство, ложь, жестокость, трусость, гедонизм, завёрнутые в одежды благопристойности и подкреплённые проповедью «духовно-нравственных ценностей», морали и аскетизма. И это не стесняются называть «православием», «христианством». Между тем, выдающийся современный скифский философ Славой Жижек пишет : «Послание христианства — это, напротив, послание вечной радости, скрытой под обманчивой поверхностью вины и самоотречения». А Честертон, которого комментирует Жижек в своей книге «Кукла и Карлик», выражался следующим образом: «Внешняя его [христианства] сторона — строгая стража этических ограничений и профессиональных священников; но внутри жизнь человеческая пляшет, как дитя, и пьет вино, как мужчина, ибо лишь ограда христианства сберегает языческую свободу».
Итак, всё наоборот: не нужно «беречь» нравственность от посягательств «языческого» мира – сама нравственность (если она есть) – это лучшая защита. Скифство (как и другое так наз. язычество) в этой оптике – не антипод христианства, а его необходимое дополнение. Язычество – это не то, что следует преодолевать, а это заветная мечта любого христианина. Скифство – это та самая радость, без которой никакая религия не сможет добиться успеха. По отношению к русской идентичности скифство является более глубоким историческим пластом, нежели православие. Мы приняли Византию потому, что она защитила наши детские глаза, наши скифские очи, сохранив, по слову Христа, в нетронутости душу, Византия явилась внешней оградой нашей детской радости, солнца нашего счастья, молодого вина нашего скифства. Подчёркиваю: цель русского православия, византизма – защищать нашу детскую радость, наше скифство, а не наоборот. И поэтому когда официальное православие отказывается защищать нашу радость и начинает навязывать нам комплекс вины, это свидетельствует о его глубоком кризисе. Возникает закономерный вопрос: а православие ли это вообще?
Этот разговор станет ещё более внятным, если продолжить перечень тех слов, которые достались русскому языку в наследство от скифов. Без скифства этого языка никакое христианство вообще не было бы понято. Первое и главное скифское слово – Бог. Это слово осталось только у русских, остальные народы, вышедшие из скифской общности, забыли это важное слово, перевели его в другие гнёзда корнеслова. Мы находим это слово (bhagas в значении учитель, наставник, достояние, счастье, доля) в санскрите, и как baγa – в Авесте, где это слово означает доля, господин, бог. В таком виде его усвоили и древние тюрки. Интересно, что в тот же чувашский язык это слово проникает в более близкой к иранскому и древнетюркскому форме paha (дорогой, драгоценный). Но именно в таком произнесении – [bogh] – это слово звучало в скифском и теперь звучит по-русски. Здесь слышится уникальный звук, который встречается только в одном этом слове – звонкий придыхательный (фарингальный) h – который пришёл к нам именно из скифского алфавита [4]. В таком произнесении это слово никто не смог сохранить, и сегодня его никто и выговорить не может по-скифски, кроме русских. А что такое Евангелие или даже вообще Библия без слова «Бог»? Или без слова «хорошо», которое также является по происхождению скифским? В первой книге Бытия, рассказывающей о творении этого мира, семь раз говорится «хорошо»: «и увидел Бог, что это хорошо», «И увидел Бог всё, что Он создал, и вот, хорошо весьма». Во второй же книге один раз сказано о том, что «не хорошо»: «не хорошо быть человеку одному», поэтому Бог творит человеку помощника – женщину. Можно ли русскому человеку что-либо понять в Священном Писании, хоть бы в двух первых его книгах, если бы он не понимал внутренней формы слов «Бог» и «хорошо»? А эти слова вместе с их внутренней формой русские унаследовали от скифов.
Скифы, ушедшие западнее, почему-то переназвали словом «хорошо» лошадь, horse. Иметь лошадь, конечно, хорошо, но не только же в этом заключаются счастье и радость! Какие-то не слишком умные историки ещё пишут о поклонении богу Хорсу, хотя совершенно ясно, что если и говорить о Хорсе как о боге, то только в паламитском смысле, где Бог присутствует в нетварных энергиях – вечносущем свете, который по-скифски звучал как хорз, а по-русски – «хорошо». Хорс – один из атрибутов Божества – как в книге Бытия Бог видит, что сотворенное – «хорошо», т.е. имеет благодать. Xorz/xwarz по-скифски ‘добрый’. Хоро – это солнечный диск, круг (отсюда – хоровод, хоромы = храм). Хорс – это солнечный свет, сияние, блеск, а также слава, величие, царское достоинство, «хварна» (благодать). Ясно, таким образом, что в православной терминологии, хорс – это одна из нетварных божественных энергий, преображающих мир. В осетинских песнях до сих пор святой Николай Чудотворец зовётся xwarz Nikkola, то есть хорс Никола, добрый Никола [5] . Мы и до сих пор «поклоняемся» «богу Хорсу», когда говорим: «Хорошо!», почитаем Даждьбога, когда говорим «дай Бог!» или «дай-то Бог!» — то есть Бога-творца, который даёт нам всё – и прежде всего даёт нам солнечный свет, делает нам «хорошо» — ощущение радости, без которой не может быть никакой религии. Мы «поклоняемся хорсу», когда кладём поклоны перед храмом, ведь храм – хоромы – это ещё одно имя солнечной благодати-‘хорошести’. Так что наше язычество – в нашем языке, а язык нам дан, чтобы славить Бога. Поэтому задача всех реформаторов, которые хотят лишить нас радости общения с Богом, заключается в том, чтобы, прежде всего, заменить наш язык, как это было сделано ранее в католицизме. Но православные храмы пока ещё является надёжными стенами, которые берегут наш язык.
Религия без радости – это мракобесие и фанатизм, ложно понятые религиозные принципы приводят людей на грань внутреннего ада (к примеру, свежая история с панк-молебном в ХХС и реакция на неё «православной» общественности).
Итак, берёза, Бог, хорошо, храм – как можно понять что-либо в религиозных чувствах русского человека вне этих скифских, по происхождению, слов?
Граница между скифским и нескифским миром выступает вполне определённо. Политическая задача антискифства всегда заключалась в том, чтобы разучить нас славить Бога. Для этой цели все средства хороши, и достигается это разными методами – от языковых диверсий до прямых попыток оккупации.
Все мы помним фильм-откровение Сергея Эйзенштейна «Александр Невский». Мы сегодня не только находимся в прекрасном месте, но и в прекрасном времени – в эти дни как раз исполняется 770 лет со дня Ледового побоища, в котором русский князь одолел рыцарей Тевтонского ордена, несших нам ложный свет католического просвещения и желавших лишить нас нашего языка. Тевтонские рыцари несли на кончиках своих мечей имя своего Бога, которого они называли Deus и Dominus. Не того Бога, имени которого они не знали, а знал лишь князь Александр, сказавший «Не в силе Бог, а в правде». В фильме замечательно показано, какому богу молились псы-рыцари. Там они молятся – и бросают русских детей в огонь. Снова молятся – и идут под лёд Чудского озера. Кому же они молились? Богу? Нет, конечно. Они молились Деусу и Доминусу (домену, собственнику), но он им не помог. А Деус (по-русски – Див, Диво и, с другой стороны, — Дева), что хорошо понимали древние персы, это дэв, то есть демон. Вопрос не в том, кому им нравилось (или их заставляли) молиться – это их личное дело. Вопрос в том, что здесь эта их молитва была недейственна.
Или немцы под Сталинградом. Кому они противостояли? Каким-то советским безбожникам, презренным «совкам», «плебеям», уничтожившим «русскую элиту», как сейчас модно писать в социальных сетях. Казалось бы, теперь немцы, давно скинувшие узы схоластики, должны были победить, и они молились о победе своему национальному богу – Gott’у.
И – снова не помогло! Потому что Бог – по-другому называется. Бог – это здесь. Бога этого знаем только мы. Он кроется среди берёз, в этой почве, в том, что здесь хорошо. Хорошо не значит good, не значит gut. Хорошо – это божественная энергия радости, счастья. И в этом суть наследия скифов.
Появление скифов в наше время неслучайно. Скифы, народ Гога и Магога, приходят, чтобы покончить с потонувшей во лжи, завравшейся, одряхлевшей цивилизацией. Они приходят, чтобы открыть ей момент истины. Поэтому они появляются сегодня, чтобы разоблачить антискифство, во всех его формах, на нашей Святой Земле. Новое воплощение скифов являет собой спасительную миссию для всех народов, которые обитают на пространстве нашего евразийского материка.
Границу между скифским и антискифским мирами ярко обозначает великий русский поэт Николай Гумилёв в своём стихотворении «Я и Вы», где эта граница обозначена антитезой, вынесенной в заглавие:
Да, я знаю, я Вам не пара:
Я пришёл из другой страны.
Вот эта другая страна здесь и есть Скифия, которая характеризуется дальше «дикарским напевом зурны», и любовь скифа сравнивается с жаждой у араба, «который припадает к воде и пьёт» в противоположность «рыцарю на картине», который «смотрит на звёзды и ждёт» (образ западноевропейской цивилизации – от средневековья: «рыцарь» до нового времени: «звёздное небо» Канта). И, конечно, в этих разных мирах смертьи воскресение тоже противоположны:
И умру я не на постели,
При нотариусе и враче,
А в какой-нибудь дикой щели,
Утонувшей в густом плюще,
Чтоб войти не во всем открытый,
Протестантский, прибранный рай,
А туда, где разбойник, мытарь
И блудница крикнут: вставай!
Скиф, вставай!
Илья Бражников
[1] О том, что саксоны происходят от саков-сунов писал видный историк XIX века Шэрон Тёрнер в своей «Истории англо-саксов».
[2] Абаев В. И. Скифо-европейские изоглоссы. На стыке Востока и Запада. – М., Наука, 1965. – С. 14 – 15.
[3] Там же. – С. 27 – 28, 129 – 131.
[4] Абаев указывает на звук γ как несомненную черту скифо-сарматского произношения: «ареал славянского γ (h) совпадает с ареалом скифской топонимики, скифской археологии и скифских влияний в Южной России» (указ. соч. – С. 46). Добавим, что если γ является общеиранским звуком периода авесты, то фарингальный h – звук собственно скифский.
[5] Там же. – С. 115 – 116.
Хорошо!
Всё хорошо, только не стоит забывать, что даже сегодня просвещённые индусы говорят,что к ним когда-то (возможно пять тысяч лет назад) пришли белые люди с Севера, принесли знания. А Север для Индии, это Алтай и Саяны, где впервые произошла генетическая мутация с образованием гаплотипа R1a1 (профессор А.А.Клёсов) — родина скифов. Может быть не случайно на первых картах Земли туда помещали Рай?