Региональная безопасность в отсутствии региона: многосторонние и двусторонние форматы

В оценке итогов июньского саммита ШОС, прошедшего в Ташкенте, большинство наблюдателей акцентировали и продолжают акцентировать внимание на действиях по численному росту организации. Предполагается, что новая геополитическая конфигурация ШОС придаст дополнительный импульс экономическому росту в странах-членах ШОС и будет способствовать переходу мировой системы из ее нынешнего турбулентного, уже латентно кризисного состояния в процесс плавной эволюции. Значительно меньше внимания уделяется другому вопросу ташкентской повестки: военно-политической ситуации в Афганистане с ее проекцией на региональную безопасность.

Основные векторы угроз для региональной безопасности с афганского направления сформировались в начале 1990-х годов в условиях действия двух основных факторов. Первым из них был распад СССР и прекращение действия вполне эффективного до тех пор принципа изоляции от зоны афганского конфликта. Вторым стало собственно развитие ситуации в Афганистане, сформировавшее те базовые условия, которые и позволяют говорить об «афганских угрозах». Главным здесь стало разрушение институциональных основ афганской государственности, повлекшее за собой слом функциональных возможностей государства контролировать территорию и население страны. Что, в свою очередь, создало возможности для использования афганской территории в целом спектре видов деятельности, априори имеющих угрозный характер и для самого Афганистана, и для всего региона. Это возможности базирования на афганской территории управляемых извне экстремистских и террористических группировок, это возможности производства и последующего транзита наркотических веществ. Дополнительно, перманентно нестабильная ситуация в Афганистане провоцирует постоянные миграционные процессы, хотя нужно отметить, что дестабилизирующее воздействие фактора беженцев среди стран региона, начиная с начала 1980-х годов испытали из стран-соседей на себе в основном Пакистан и Иран, а в 1990-х и начале 2000-х в меньшей степени — Таджикистан. К настоящему же времени эта проблема уже не является региональной, влившись в общий для всего Ближнего и Среднего Востока миграционный кризис на европейском направлении.

Потребности развития уже в 2000-х актуализировали и еще одно важное обстоятельство: афганский конфликт стал использоваться инструментально для консервации большого списка трансграничных проектов — энергетических, коммуникационных, в целом имеющих геоэкономическое и геополитическое значение. Афганский конфликт приобрел глобальное значение в конкурентной борьбе мировых центров силы, возродив в обновленных качествах старую матрицу The Great Game. Естественно, что в этой глобальной борьбе интересов каждая из сторон находится в поиске средств достижения собственных интересов, а сам Афганистан, как и многие из стран региона, превращается в большей степени в объект происходящих процессов, хотя и сохраняя немалый ряд субъектных признаков. Актуализация глобальных трансграничных проектов объективно влечет за собой потребность в механизмах стабилизации ситуации — с точки зрения игроков, в стабилизации заинтересованных.

Естественно, что одним из средств достижения видится такой формат как региональные организации, одной из которых и является ШОС.

Перманентно транзитная ШОС

Простое расширение за счет включения в состав членов ШОС Индии и Пакистана никаких проблем организации не решает даже в простом пространственном измерении. Географическая конфигурация, в которой существует ШОС по-прежнему выглядит неполной, разорванность геополитического пространства не позволяет организации в таком виде брать на себя ответственность даже за совокупность территорий стран-участниц или наблюдателей, не говоря уже о более глобальной задаче. Образовались своего рода геополитические лакуны, такие как, например, удовлетворенная статусом наблюдателя Монголия, а также Туркменистан, Азербайджан и Армения, не говоря уже об Афганистане или Грузии. В геополитике не может быть вакуума, пространство hartland’a должно быть подчинено единым международно-правовым обязательствам и нормам. Беспомощность ООН и ОБСЕ дает шанс для стран региона заполнить создавшийся вакуум и взять ситуацию под собственный контроль. Это могла бы быть ШОС. С точки зрения региональной безопасности и стабильности существует запрос на создание широкой региональной и эффективной структуры, каковой Шанхайская организация никак не становится.

ШОС могла бы заявить о себе как об альтернативе однополюсным устремлениям Вашингтона и Лондона, реализующим многие из этих устремлений через инструментарий международных организаций западноцентричной конфигурации. Есть и еще одна проблема, в высокой степени препятствующая внутренней консолидации и определению стратегий организации. Несмотря на значимость России и Китая в формировании концептуальных и организационных основ ШОС, нельзя отрицать, что важным фактором, является и внешнеполитическое поведение других стран-участниц. Любые внешнеполитические колебания с высокой амплитудой (нельзя иметь в стратегических партнерах одновременно Россию и США, США и Иран), именуемые «многовекторностью» в рамках давно уже дискредитировавшей себя теории «транзитологии», в условиях нового посткризисного мира будут в итоге не просто неэффективны, но и конфликтогенны. Практически любая небольшая страна сегодняшней Евразии является в первую очередь объектом, а не субъектом международной политики, поэтому, формируя свои внешнеполитические стратегии, эти страны должны воспринимать тот дискурс, который воспроизводится значимыми для данной территории субъектами глобальной системы, то есть державами. Для Центральной Азии таких субъектов всего лишь два — это Китай и Россия. Стремительно происходящее сужение рамок так называемой «многовекторности» времени на выбор уже не оставляет. Зато пространство ШОС пока оставляет этим странам и без того немалое поле для маневров между Россией и Китаем. Наверное, более четкая институализация ШОС могла бы привести к тому, что новые внешнеполитические доктрины стран региона будут иметь в своем содержании и такую дефиницию как «двувекторность».

Выработать и институционально реализовать некие правила региональной безопасности для Центральной Евразии в новых геополитических условиях — наподобие Хельсинского акта 1976 г. — вот что могло бы стать важнейшей задачей ШОС. Но пока явно присутствует и преобладает тенденция к структурному разрыхлению основ организации, придание статуса наблюдателя Афганистану, с его нынешним правительством, носящим марионеточный характер, и статуса партнера по диалогу Турции, являющейся членом НАТО, говорит о полном отказе от противодействии деструктивной деятельности Запада в регионе. До сих пор нет четко определенной миссии организации, ее концептуальных целей и задач, процесс превращения ШОС в структуру, способную не только реагировать на внешние импульсы, но и формировать геополитическое и геоэкономическое пространство, а также повестку дня, исходя из агрегированных интересов и целей стран-членов, так и не заявлен.

Не просматривается пока и возможностей влияния организации на существующие межгосударственные конфликты среди стран-участниц. ШОС могла бы взять на себя ответственность за урегулирование вопросов, связанных с иранской ядерной программой, ШОС должна взять на себя ответственность за урегулирование латентного, но существующего конфликта между Индией и Пакистаном. На площадке ШОС могли были решаться проблемы китайско-индийских пограничных противоречий, стать инструментом урегулирования в треугольнике Узбекистан-Киргизия-Таджикистан, где существуют водно-энергетические, приграничные конфликты, и список таких примеров может быть продолжен.

Реально создана Региональная антитеррористическая структура (РАТС ШОС) в Ташкенте, которая очень локально занимается обменом информацией между спецслужбами и правоохранительными структурами. Военные учения проводятся, но являются лишь элементом пропагандистской работы, потому что не существует законодательных или иных элементов реального военного взаимодействия. Трудно представить вероятность привлечения китайских войск для урегулирования условного киргизско-узбекского конфликта, или помощь войск любой из стран-участниц Народно-освободительной армии Китая на территории КНР. У Китая для военного сотрудничества существуют собственные механизмы взаимодействия с Пакистаном и Таджикистаном, у России есть формат ОДКБ.

ОДКБ — по-прежнему без субъектности и правомочности

ОДКБ является образцовой постсоветской структурой с присущими этим форматам необязательностью исполнения договоренностей, приоритетом национальных интересов над интересами партнеров, стремлением получать, ничего не давая взамен.

Для России ОДКБ — проект по сохранению своей статусности в зоне геополитического влияния. Для всех остальных государств-участников участие в ОДКБ является формой получения различных преференций со стороны России. Ценностный базис у ОДКБ попросту отсутствует, что во многом и предопределяет слабость организации.

Принципиально важным, определяющим практически всю несостоятельность ОДКБ как военного блока, является отсутствие (в том числе — оформление в международно-правовом виде) принципов координации в принятии ключевых внешнеполитических решений. Это было ярко продемонстрировано уже большим рядом известных критических ситуаций, среди которых — отсутствие поддержки со стороны «союзников» в российско-грузинском конфликте в августе 2008 года (и в их отказе от признания суверенитета Южной Осетии и Абхазии), отсутствие поддержки РФ в вопросе возвращения Крыма и в украинском кризисе в целом, в размытых позициях в ходе российско-турецкого конфликта в конце 2015 года (за исключением имевшей особые интересы Армении). Не продемонстрировала ОДКБ и какой-либо эффективности (не обязательно военной, в первую очередь — субъектной, в качестве регионального политического актора) и в конфликтах последних лет между Арменией и Азербайджаном, между Киргизией и Таджикистаном, Таджикистаном и Узбекистаном, Киргизией и Узбекистаном.

В этой ситуации нереалистично выглядит гипотетическое участие ОДКБ в решении каких-либо проблем, связанных с угрозами с афганского направления. Маловероятно участие Армении и вовсе исключено (согласно новой военной доктрине Беларуси) какое-либо участие Минска.

Существуют и проблемы практического характера. КСОР ОДКБ могут применяться только при консенсусе глав государств-членов, подтвержденных парламентами всех шести стран, что лишает организацию какой-либо мобильности, делая ее заложником частных эгоистических текущих интересов. ОДКБ существует на деньги российского бюджета, возможности которого небеспредельны. В 2009 году было обнародовало намерение переоснастить Коллективные силы оперативного реагирования (КСОР) ОДКБ к 2015 году современным российским вооружением. Этого не случилось в силу финансовых проблем, в итоге Россия была готова продавать вооружение на льготных условиях, но страны ОДКБ были готовы к получению российского вооружения только безвозмездно.

Соответственны и международные позиции организации в более широком контексте: попытки установить сотрудничество между НАТО и ОДКБ безуспешны, Североатлантический альянс предпочитает взаимодействовать со странами-участницами ОДКБ напрямую и делает это вполне динамично. Аналогично выглядит и позиция Пекина, игнорирующего ОДКБ и предпочитающего сотрудничество на двусторонней основе.

Потому и нет никаких оснований рассматривать ОДКБ как уверенный инструмент обеспечения безопасности стран-участниц.

Перспективы двусторонних отношений

Центральная Азия никогда не являлась и не является единым регионом, применение к этому пространству данной дефиниции — игра в условности. Центральная Азия — это простая арифметическая сумма чрезвычайно разнонаправленных, разноуровневых, совпадающих или противоположных, внутренних, а еще больше — внешних, интересов и связей, исключающая в итоге возможности какого-либо системного воздействия на это географическое пространство. Помимо ШОС и ОДКБ как структур, имеющих отношение к сфере безопасности, в регионе в этой же сфере есть политика КНР (например, в четырехстороннем формате Пекин-Исламабад-Душанбе-Кабул, имеющем и военную компоненту), работает огромное количество программ НАТО, действуют двусторонние военные программы сотрудничества Турции, ЕС, Израиля, Индии, по отдельным вопросам — Саудовской Аравии, Катара, ОАЭ, Японии.

Эти условия изначально исключают вероятность формирования какой-либо единой региональной, пирамидально структурированной системы безопасности, потребность в которой объективно существует. Но фрагментированность интересов заставляет рассматривать другие схемы решения задач по обеспечению безопасности и стабильности в регионе, и главной из этих схем, позволяющей достигать необходимой эффективности, могут являться только двусторонние отношения. Собственно, только они пока и являются единственно работающими.

Военное сотрудничество не существует в отрыве от всех других сфер межстрановых отношений — экономических, в первую очередь. Это ярко подтверждается российско-туркменской повесткой последнего времени, где вопрос туркменского газового экспорта стал главным и едва ли не единственным условием причастности российской стороны к сфере безопасности. Показателен и пример отношений России с Узбекистаном: положительное решение вопросов экономического сотрудничества в ходе визита Ислама Каримова в Москву в прошедшем апреле является основой и решения о модернизации и перевооружении вооруженных сил Узбекистана российской стороной. Собственно, и ОДКБ в той части, в которой она наполнена конкретным содержанием, является инструментом двусторонних военно-технических связей между РФ и РК, между РФ и КР, между РФ и РТ. Вероятно, это именно тот формат обеспечения безопасности, который на обозримую перспективу и будет единственно конструктивным.

Александр Князев

Центр Льва Гумилева Афганистан

Вам также может понравиться

Добавить комментарий

Ваш email не будет опубликован. Обязательные поля отмечены *

Вы можете использовать данные HTML теги: <a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <s> <strike> <strong>