Россия и непризнанные республики: дефицит стратегии

Семь лет назад, в августе 2008 года, эскалация двух этнополитических конфликтов в Южной Осетии и в Абхазии привела к российскому военному вмешательству. Вскоре после этого события, названного по аналогии с арабо-израильским противостоянием 1967 года «пятидневной войной», Россия признала независимость двух бывших автономий Грузинской ССР.

Статус-кво, сложившийся в Закавказье после распада Советского Союза, был разрушен. Сложилась система нового баланса сил и интересов. Был создан прецедент пересмотра беловежских принципов, предполагавших незыблемость межреспубликанских границ, созданных во времена СССР, и признание в качестве суверенных государств только союзных республик, но не автономий.

Сегодня острота эмоций по поводу событий «горячего августа» 2008 года значительно снизилась. Кавказские сюжеты вытеснены с первых строчек информационных лент и газетных заголовков сообщениями и репортажами о положении дел на Ближнем Востоке (в особенности актуальна тема растущих амбиций так называемого «Исламского государства») и на юго-востоке Украины.

Изменение статуса Крыма в 2014 году (что с точки зрения Украины и западных стран является аннексией, а с точки зрения России – восстановлением исторической справедливости и воссоединением) фактически поставило крест на СНГ как на интеграционном проекте. Постсоветское пространство стало более фрагментированным. На более высокий уровень вышла конкуренция между европейской и евразийской интеграцией. Часть новых независимых государств выбрали подписание Соглашения о свободной торговле с Европейским союзом, а часть – вхождение в состав Евразийского экономического союза под эгидой Москвы. При этом и те, и другие страны (Армения, Грузия, Молдавия, Украина) вовлечены в неразрешенные этнополитические конфликты, а интеграционные возможности рассматриваются ими, среди прочего, как дополнительный инструмент.

Противоречия между Россией и Западом по поводу Украины спровоцировали самое масштабное противостояние между ними со времен окончания «холодной войны». По своему воздействию оно оставило далеко позади августовскую войну 2008 года на Южном Кавказе. Эти противоречия накладываются на уже имеющиеся неразрешенные этнополитические конфликты в Абхазии, Южной Осетии, Нагорном Карабахе и Приднестровье. Они умножают риски в сфере безопасности, снижают возможности для качественного урегулирования многолетних противоборств.

Во всех перечисленных выше событиях одна из ключевых ролей принадлежит России. В какой степени новые постсоветские реалии повлияли на динамику подходов Москвы к непризнанным и частично признанным образованиям? Есть ли у Кремля некая универсальная схема или он действует по индивидуальным планам применительно к каждому кейсу?

Россия и де-факто образования до украинского кризиса: «селективный ревизионизм»

До начала второго Майдана позицию Москвы по отношению к постсоветским непризнанным и частично признанным республикам можно было бы определить как «селективный ревизионизм». У российского руководства не было общего подхода ни к этнополитическим противостояниям, ни к существующим де-факто государствам. Можно выделить три базовые позиции РФ.

Первая – признание независимости Абхазии и Южной Осетии. В Концепции российской внешней политики (2013) «содействие становлению Республики Абхазия и Республики Южная Осетия как современных демократических государств, укрепление их международных позиций, обеспечение надежной безопасности и социально-экономического восстановления» было поставлено в число российских приоритетов. После того, как в результате парламентских и президентских выборов в Грузии (2012-2013) сменилась власть, а наиболее проблемный партнер Владимира Путина президент Михаил Саакашвили покинул свой пост, в повестку дня Москвы и Тбилиси встала нормализация двусторонних отношений. Однако Россия (как, впрочем, и Грузия) ограничила этот процесс «красными линиями» в виде статуса Абхазии и Южной Осетии, а также «тех сфер, в которых к этому готова грузинская сторона». При этом РФ в общении с западными партнерами последовательно призывала США и их союзников признавать «новые реалии» в Закавказье.

Вторая – участие в урегулировании приднестровского конфликта. В отличие от Абхазии и Южной Осетии, здесь позиция Москвы основывалась на признании ПМР (Приднестровской Молдавской Республики) как стороны конфликта (но не как отдельного государственного образования), а также территориальной целостности и нейтралитета Республики Молдова и сохранении переговорного формата «5+2» (стороны конфликта плюс гаранты и посредники).

Третья – роль в разрешении нагорно-карабахского конфликта. На этом направлении Москва была в максимальной степени готова к интернационализации процесса мирного урегулирования. РФ наряду с США и Францией входила в состав Минской группы ОБСЕ. Президенты России начиная с 2009 года (саммит G8 в Аквиле) совместно с главами других государств-посредников неизменно заявляли, что разделяют консенсус относительно так называемых «базовых принципов» как основы для разрешения многолетнего противостояния. При этом НКР (Нагорно-Карабахская Республика) Москвой не только не признавалась. Представители МИД РФ в ходе любой избирательной кампании в этой непризнанной республике заявляли об их непризнании и поддержке территориальной целостности Азербайджана. Утратив влияние на Грузию, российская власть стремилась балансировать между Ереваном и Баку. И в отличие от грузино-абхазского и грузино-осетинского конфликта, обе стороны, вовлеченные в конфликт, были заинтересованы в российском посредничестве.

При этом, несмотря на имеющиеся различия в подходах к разрешению конфликтов, для Москвы постсоветское пространство определялось как сфера особых жизненных интересов. Она была готова к кооперации с международными игроками там, где это не противоречило данным представлениям. Самая крупная после России страна СНГ Украина рассматривалась как «приоритетный партнер» на пространстве бывшего СССР и потенциально важный участник интеграционных проектов, инициируемых Москвой.

Россия и де-факто образования после Крыма: радикальный пересмотр или незначительная коррекция

События революционного Майдана в Киеве, а также свержение власти Виктора Януковича кардинально изменили позицию Москвы по отношению к «приоритетному партнеру». Почувствовав опасения по поводу превращения «буферной Украины» в важного игрока на стороне США и их союзников (а также возможный пересмотр условий Харьковских соглашений 2010 года по базированию российского Черноморского флота в Крыму, где сосредоточено до 80% всей флотской инфраструктуры), Россия пошла на слом существующего статус-кво. Это произошло путем присоединения Крыма к РФ (в ее составе появилось два новых субъекта) и нарушения Будапештского меморандума по статусу Украины и ее территориальной целостности.

При этом в случае с Крымским полуостровом Кремль не пошел по пути повторения абхазско-югоосетинского сценария (в статусе самопровозглашенного образования Крым просуществовал менее одной недели). И хотя в риторике Москвы присутствовала апелляция к защите русского мира (впервые после 1991 года внешнеполитический реализм стал дополняться национальным романтизмом), российское руководство неизменно акцентировало внимание на референдуме как основе для решения об изменении статуса Крыма. В итоге был создан прецедент уже не просто признания бывших автономий, а их прямого включения в состав РФ. Внешнеполитические ставки были повышены, сделан новый шаг в сторону ревизионизма.

После изменения статуса Крыма началась эскалация конфликта на юго-востоке Украины (Донецкая и Луганская области), где в апреле 2014 года были провозглашены две непризнанные республики (ДНР и ЛНР). Несмотря на политическое вмешательство РФ и поддержку донбасских ополченцев, Москва воздержалась от признания двух самопровозглашенных образований. И даже от прямого признания результатов референдумов (11 мая 2014 года) о статусе Донецкой и Луганской народных республик и «всеобщих выборов» в них (2 ноября 2014 года). В Минских договоренностях, которые сегодня признают одновременно и Киев, и Москва, и Запад, две «народные республики» не обозначены как отдельные политические субъекты.

Действия Москвы на украинском направлении вызвали общественно-политический подъем в Приднестровье и в Южной Осетии. Руководство этих де-факто образований, а также общественные структуры внутри них надеялись на повторение крымского сценария. В ходе югоосетинских парламентских выборов (8 июня 2014 года) победу одержала партия «Единая Осетия» (ее лидер Анатолий Бибилов получил пост спикера высшего представительного органа власти), последовательно выступающая за реализацию проекта объединения республики с Северной Осетией под эгидой и в составе РФ.

Несколько отличная ситуация сложилась в Абхазии. За прошедшие семь лет российское военно-политическое влияние там заметно усилилось. Но в отличие от приднестровского и югоосетинского проектов, нацеленных на интеграцию с Россией, абхазское руководство по-прежнему сохраняет интерес к строительству собственного национального государства (другой вопрос, насколько подобные планы реализуемы). И история с подписанием двустороннего договора о союзничестве и стратегическом партнерстве (от 24 ноября прошлого года) является блестящей иллюстрацией этого сочетания несочетаемого (запрос на самостоятельность и растущее влияние РФ в республике).

Отдельная тема – нагорно-карабахский конфликт и судьба НКР. В последние годы здесь участились перестрелки, усилилась военная риторика вовлеченных в конфликт сторон. В отличие от других этнополитических конфликтов, Россия и Запад многие годы успешно кооперировались друг с другом в процессе нагорно-карабахского урегулирования. И сегодня обострение армяно-азербайджанского противостояния не связано напрямую ни с интересами России, ни с интересами Запада. И Москва, и Вашингтон, и Брюссель опасаются его «разморозки». Более того, все упомянутые стороны не готовы к пересмотру своего отношения к НКР. Непризнанная республика не участвует в переговорном процессе об определении ее будущего статуса. Тем не менее, конфронтация между РФ и Западом из-за Украины неизбежно влияет и на этот неурегулированный конфликт.

Как бы то ни было, Москва не пошла по пути мультипликации крымского сценария. На приднестровском направлении высшие руководители РФ неизменно подчеркивают необходимость сохранения формата «5+2» (в котором Россия и Украина являются странами-гарантами). Не ставится под сомнение и территориальная целостность Молдавии. Однако отказ от нейтралитета уже обозначен как возможность для «возвращения к вопросу» о статусе Приднестровья. Фактически поставлен коридор возможностей. Сохранение текущей ситуации – продолжение нынешней линии Москвы. Ревизия нынешнего положения – возможность пересмотра отношения к ПМР. Добавим сюда риски с украинской стороны. Пойдя на блокирование российского военного транзита, Киев создал немало рисков в этой части постсоветского пространства. Этим шагом Украина де-факто перестала быть «гарантом» и встала на позицию оппонента непризнанной республики.

Подписав новые договоры с Абхазией и Южной Осетией (в результате которых их военная зависимость от Москвы возросла), Россия в то же время уклоняется от постановки вопроса об изменении их нынешнего статуса и возможном пополнении государства путем присоединения новых субъектов. Прежний подход, основанный на де-юре признании независимости двух бывших автономий Грузинской ССР, продолжает работать. Особая статья здесь – процесс «бордеризации», то есть обустройства границы между Южной Осетией и Грузией, стартовавший еще весной 2013 года и активизированный в июле 2015 года. Если Тбилиси настаивает на линии разграничения 1992 года (то есть на момент окончания первого конфликта), то Москва – на линии, существовавшей с советских времен, поскольку она признавала Южную Осетию не в границах непризнанной республики начала 1990-х, а в пределах Юго-Осетинской автономной области. Секретом это ни для кого не было ни семь лет назад, ни сегодня. Однако появление пограничных вешек воспринимается Грузией и ее союзниками как демонстрация российского «ревизионизма», хотя в действительности Москва стремится не к изменению югоосетинского статуса, а лишь к фиксации факта отделения частично признанного образования от грузинского государства.

На нагорно-карабахском же направлении Россия видит конфликт только в формате противостояния Армении и Азербайджана. Здесь Москва за последний год лишь сделала незначительную коррекцию, фактически выступив за дополнение переговорного формата трехсторонними встречами с участием лидера РФ. Впрочем, после прошлогодней встречи в Сочи эта идея не получила последовательной реализации. Ее, скорее, можно рассматривать как некую декларацию о намерениях, зависящую от динамик самого этнополитического конфликта.

Реагирование вместо универсализма

Таким образом, принципиальные изменения на постсоветском пространстве, возникшие после второго Майдана и изменения статуса Крыма, не привели к тотальному слому прежних подходов РФ к де-факто образованиям. Они по-прежнему определяются не столько универсальными схемами, сколько индивидуальными позициями. Там, где Москва чувствует угрозу выгодному ей статус-кво (как это было в Абхазии и в Южной Осетии в 2008 году или в Крыму в 2014-м), она играет на обострение и обращается к ревизионистским инструментам. Там же, где сохраняется надежда на удержание имеющегося сегодня статус-кво (случай с Приднестровьем, Нагорным Карабахом, Абхазией и Южной Осетией после 2008 года), Кремль не спешит менять правила игры. Следовательно, доминирующей мотивацией здесь является не некая идеологическая программа или всеобъемлющая геополитическая стратегия, а реагирование на изменяющиеся обстоятельства (эрозию постсоветского пространства, проникновение новых игроков, опасение утратить свое влияние). Но как бы ни планировал Кремль свои диверсифицированные подходы, они объединены опасением ослабления в Евразии, которая по-прежнему мыслится в качестве зоны жизненно важных интересов России. Но главным недостатком самой этой защиты является дефицит стратегии, а также приоритет реактивных тактик в решении имеющихся или вновь возникших конфликтов.

Сергей Маркедонов, политолог

Вам также может понравиться

Добавить комментарий

Ваш email не будет опубликован. Обязательные поля отмечены *

Вы можете использовать данные HTML теги: <a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <s> <strike> <strong>