Иногда мельчайшее возмущение извне стремительно меняет картину явления, проясняет то, что долго пыталось появиться на свет, да вот повода не было. Так легкое колебание стакана превращает в лед переохлажденную воду. Так перенасыщенный соляной раствор от одной песчинки начинает кристаллизацию.
В эти дни мы увидели, как наступила ясность по нескольким очень важным вопросам.
Первое. Мы убедились, что РФ не “нация-государство”, но империя. Ключевым событием, естественно, стали неосторожные слова краснодарского губернатора Александра Ткачева. Проблема не в том, что он “разжигал”. Показательна реакция на его слова. Разумеется, если представлять, что Российская Федерация – это такие североевразийские Соединенные Штаты, как это мнилось либералам 19 лет назад, то слова Ткачева невозможны, немыслимы. Американский губернатор, например, в Аризоне, может очень резко выразиться по поводу наплыва нелегалов-мексиканцев (хотя это и вызывает возмущение в других штатах). Но он не может сказать о нежелательности нашествия флоридцев (или техасцев, или калифорнийцев). И столь же немыслимы в Америке либеральные потуги (как это сделали на “Эхе Москвы”) с целью успокоить страсти, указывая, что этнические кавказцы приносят медали нашей олимпийской сборной. В Америке публичный учет этнорасового происхождения олимпийцев недопустим еще в большей степени, чем призывы к “мягкой” этнической чистке. Это потому, что в США существует единая гражданская нация. А в Российской Федерации ее нет, и она уже не успеет появиться.
И противники Ткачева, и его апологеты (наконец-то “сказали правду”) исходят из того, что Российская Федерация “квантуется” не индивидуумами, но этносами. Но если Россия не стала государством на основе гражданской нации, где этнос и конфессия – частное дело, то тогда она империя. Иной формы полиэтнических государств не бывает. В поисках привычных и, как казалось, достаточно простых вариантов управления Кремль “успешно” вернул Россию к модели столетней давности — империя православных русских с вассальными этническими царьками на окраинах. И недавняя публичная склока двух таких правителей, чеченского и ингушского, – это классическая схватка между окраинными вассалами.
А еще Ткачев очень кстати напомнил, что в южных областях империи есть особое сословие – казаки, которые должны использоваться как парамилитарное (точнее, параполицейское) формирование – для подчинения чуждых этносов.
Между прочим, в России есть одно явное сословие – это лишенные не только политических, но и гражданских и социальных прав мигранты-”гастарбайтеры”. Причем тенденция к полному замещению ими ниши неквалифицированной рабочей силы также очевидна. Само наличие такого “рабского” сословия – не менее явный признак имперскости (только “вертикальной”), чем, допустим, наличие привилегированного “служилого” сословия (казаков) и правящего сословия – номенклатуры.
Итак, мы видим, что современная Россия – это империя. Как по “вертикали” – иерархия сословий, так и по “горизонтали” – государственно поощряемая в своей идентичности славянская православная база и вокруг вассальные “этнархии”, в которых ислам находится под чекистским прицелом.
Различие между российским и западным образованием в том, что в центре российского в том или ином виде в качестве базовой идеи присутствует историософия Карамзина (формирование и укрепление централизованной русской империи есть смысл истории государства), а в центре западной – историософия Моммзена (распад империй неизбежен). Поэтому, когда в России говорят, что у нас империя, то для человека с западным менталитетом это означает только одно – развал караулит державу уже за следующим историческим поворотом.
Другим проявившимся уже вполне ясно тектоническим процессом является уже второе за последнюю четверть тысячелетия прощание русской интеллигенции с православной церковью. Первое произошло еще при матушке Екатерине, а позднейший скандал вокруг отлучения Толстого только подчеркнул очевидное – роль церкви как духовного стержня русской цивилизации окончательно перешла к интеллигенции.
Четверть века назад интеллигенция добровольно склонилась перед церковью-мученицей. Однако дело о панк-молебне, которое уже в открытую стали сравнивать с окончательно похоронившем престиж царизма делом Бейлиса, как бы внезапно отдернуло литературно-мистическую завесу, и изумленным взорам предстал банальный синдикат по мелкооптовой торговле опиатами. Вот тут настал черед и отечественной интеллигенции задать себе вопрос – зачем в вере нужен посредник?
Если бы Моспатриархия честно, как ее исторические предшественники, требовала “ведьм на костер”, то было бы проще, но это пилатовское умывание рук. Русская интеллигенция все-таки шла к православию через Булгакова и усвоила, что пилатовский грех – самый страшный. Ведь народ всегда будет требовать “распни”, а первосвященники – судить смутьянов, но мудрый, все понимающий и храбрый правитель, выходец из высшей имперской элиты, должен действовать из высших соображений.
Евгений Ихлов, Мезоевразия
с сокращениями