Русское самосознание уже, по меньшей мере, лет 200 является предметом, если не сказать, ареной ожесточенных споров не столько, может быть, об этой научной категории и ее содержании применительно к русским, сколько о русском пути, о русских ценностях, о России как эманации особого мировосприятия, о загадке русской души.
Пожалуй, ни один народ с таким рвением, а подчас и сладострастием, не занимался самокопанием, обнаруживая даже в своих грехах и пороках нечто если не великое, то по крайней мере экзистенциальное. Особенно в этом преуспел Федор Михайлович Достоевский, и, благодаря его тонкому психологизму и необычайной популярности в Европе, как при его жизни, так и сегодня, среднестатистический европеец с гимназическим образованием привычно ищет «загадку русской души» где-то в промежутке между братьями Карамазовыми и пресловутой русской мафией из голливудских фильмов.
Убеждена в том, что нет народа, его истории и государства более мифологизированных, нежели русский народ, русская история и Россия. Причем в создании этого мифа преуспели не только мы сами, но и наши, как принято сегодня говорить, западные партнеры.
Как в позапрошлом веке, так и сегодня, скрещивают изрядно заржавевшие шпаги записные славянофилы (вариант: русофилы или евразийцы), в девяностые годы ХХ века припечатанные почти ругательным «национал-патриоты», с не менее ревностными западниками, и прежде, и сегодня, заталкивающие русского человека в европейский «костюм», который, конечно же, трещит по всем швам, потому что ему не очень-то по размеру, точно так же как России – масштаб «нормального» государства.
И дело даже не в том, кто, собственно говоря, прав, а кто – не очень, мифотворцы преобладают с обеих сторон этого идеологического поля сражения, суть — в историческом развитии, которое как гигантский маятник, образно говоря, раскачивало народ и государство между Европой и Азией, лишь изредка замирая в срединном положении.
Не вызывает сомнение, что Древнерусское государство воспринималось (судя по тем же западным хроникам) как часть Европы, ее самый восточный край, но все же принадлежащий к единой колыбели европейских народов, тому существуют многочисленные свидетельства от оживленной торговли и династических браков до уровня грамотности, которому могла позавидовать и тогдашняя Европа. Достаточно вчитаться в содержание новгородских берестяных грамот, и сразу становится ясно, что это вовсе не только «творчество» княжьих дьяков, но и переписка самых обычных новгородцев, расходные книжки хозяек и просто любовные записки.
Период татаро-монгольского владычества качнул Россию в сторону Азии, оставив ей от Европы одну только христианскую веру. Ценности, быт, взаимоотношения «старших» и «младших», управляющих и управляемых приняли не свойственный европейскому порядку характер жесткой иерархии, а на социально-психологическом уровне – беспрекословного подчинения власть имущим, тирании, и ее оборотной стороны — раболепия, потери чувства собственного достоинства, замененного столь милыми сердцу славянофила — почвенника общинностью, соборностью и долготерпением.
Прекрасно понимаю, что все это ценности разного смыслового наполнения и степени востребованности, но все они в равной мере – неевропейские.
Но мой взгляд, ни русские, ни Россия – уже так и не вернулись окончательно в Европу, ни политически, ни экономически, ни психологически. Тому препятствовали самодержавие, нетерпимость православной доктрины, община и крепостничество, но, главное, психология русского человека, раздираемого экзистенциальными противоречиями. Не буду повторяться, лучше русских философов Серебряного века все равно не скажешь. Петровская трансформация и модернизация, выражаясь языком современной науки, коснулась исключительно высшего класса, который, кстати, не полностью, но все же европеизировался, оставив остальных, именно их у нас привыкли считать народом, пребывать в азиатской косности и консерватизме.
Большевики, и в этом парадокс, опираясь на теорию европейских философов – Маркса и Энгельса, в своей социальной практике воспользовались как раз азиатскими сторонами сложившегося «народного» менталитета – царя-батюшки заменили собственными самодержцами — Лениным и Сталиным, барина – партработником, общину и общинность – колхозом и уравниловкой, выдаваемой за социальную справедливость. К свободе привыкнуть не успели, потому так легко было ее отнять.
Очередная трансформация, именуемая «перестройкой», на первый взгляд, вновь качнула Россию и ее народ в сторону Европы, либеральных ценностей и гражданского общества. Однако внешняя трансформация, сколь бы не была ускоренной и даже кое в чем успешной, не приводит моментально к изменениям традиции и психологии (в социологии это называют «культурным конфликтом»), иными словами, уподобив свои политические и экономические институты западным, европейским, ментально мы продолжаем пребывать в «азиатчине».
Изменения установок и социального поведения даже у молодежи, на мой взгляд, носят поверхностный, а не сущностный, экзистенциальный характер, потому-то и не приживается идея гражданского общества, которое может быть востребовано только гражданами. А в отсутствии таковых о нем печется небольшая группа современных «западников», вызывающих у народа (в традиционно русском понимании этого слова) недоверие, подозрительность в очередных «происках Запада» и почти презрение как к чему-то глубоко «не-нашему», нерусскому.
Именно поэтому на гипотетический вопрос о том, чью позицию я как социолог, разделяю, приходится ответить: когда как, смотря в чем и по отношению к чему. Это не уклончивый ответ, а сомнение человека, старающегося сохранить объективность.
И главное — рассуждая о русском самосознании, лучше не заниматься научными и философскими спекуляциями, которыми уже заполнен не один том, а обратиться к носителю этого самого самосознания – обычному и, не в обиду будь сказано, «маленькому человеку», которому люди, мнящие себя «великими» или по меньшей мере «значительными», пытаются внушить свою мифологему, выдавая ее за единственную и неповторимую истину, максиму. Страсть к такого рода максимам – кстати, еще одна русская черта.
ПРОГРАММА ИССЛЕДОВАНИЯ
Исследование, посвященное проблемам русского самосознания, было проведено в марте 2011 года по заказу ИА «Росбалт» сотрудниками Научно-исследовательского института комплексных социальных исследований СПбГУ (научный руководитель исследования – профессор З.В.Сикевич, автор этой статьи).
Цель исследования – изучить содержание и направленность национального самосознания русских.
Задачи:
- Выявить место этнической и национальной идентичности в ряду социальных идентичностей петербуржцев.
- Изучить эмоциональный аспект исторической памяти как одной из характеристик национального самосознания.
- Выяснить систему признаков, консолидирующих людей, причисляющих себя к русскому народу.
- Раскрыть символику патриотических чувств.
- Изучить стереотипные представления о национальном характере.
Выборка и ее характеристики: Опрошено 250 петербуржцев, выборка квотная по полу и возрасту. Характеристики выборки представлены на диаграммах 1, 2, 3.
Диаграмма 1, 2, 3
Понятно, что принадлежность к определенному народу, в том числе, и к русскому, может быть чисто формальной, — основанием для такой идентификации становятся внешние объективные признаки биографии человека – национальность его родителей, место рождения, гражданство и т.п. Нас же интересовала эмоциональная сторона сопричастности жизни своего народа, субъективное восприятие степени своей включенности в определенную группу – русский народ.
Для выяснения этого участникам опроса было предложено на 7-балльной шкале указать, насколько они сами ощущают свою близость к родному народу, причем «единица» обозначала наибольшую, а «семерка» – наименьшую близость.
Средний балл оказался равен – 1,9, а это наглядное свидетельство того, что опрошенные нами петербуржцы причисляют себя к русским не только паспорту или другим формальным критериям, но и по душевному самочувствию.
Ни половозрастные характеристики респондента, ни его уровень образования не оказывают сколько-нибудь существенного влияния на уровень этнической самоидентификации. А это значит, что русская идентичность не только сильно выражена, но и существует не только на индивидуальном, но и групповом уровне.
Этот факт подтверждается и тем местом, которое этничность заняла в ряду других социальных идентичностей.
Участникам опроса было предложено расставить по степени важности для себя (от 1 места до 6 места) свою принадлежность к важнейшим социальным группам (см. диаграмму 4).
Диаграмма 4
Как мы видим, принадлежность к русским заняла 1 место (1,8), «отрыв» этнической идентичности от ближайшей – территориальной («мы — петербуржцы») составляет почти один балл, а это ясный сигнал того, что для подавляющего большинства участников опроса принадлежность к русскому народу составляет ядро идентификации.
Примечательно то, что для мужчин осознание общности со своим народом значимее, чем для женщин (ср. мужчины – 1,6 и женщины – 1,9). Зато для женщин большее значение имеет их принадлежность к православной церкви (3,7 ср. мужчины – 4,2).
Возрастная характеристика слабо влияет на ранг той или иной социальной общности, за исключением православной церкви — с возрастом включенность в ее паству становится сильнее (ср. молодежь – 4,8, т.е. в среднем пятое ранговое место, а люди старше 60 лет – 3,2 , т.е. третье ранговое место). То, что генерационная характеристика (принадлежность к поколения) фактически не влияет на степень этнической самоидентификации, на наш взгляд, нельзя не оценить положительно.
Часто ли русские вспоминают о своей этнической принадлежности? Иными словами, насколько осознается отдельными людьми их этническое «я». Об этом говорят данные, представленные на диаграмме 5.
Диаграмма 5
Выяснилось, что половина участников опроса часто задумываются о своей идентичности, для значительно меньшего числа петербуржцев этот «я» — образ не имеет значения (ответы «редко» и «никогда»). Каждый четвертый от определенного ответа уклонился. Думается, эта уклончивость объясняется не столько отсутствием этнической идентичности, сколько неосознаваемым уровнем ее проявления. Предыдущие исследования по сходной тематике, проводившиеся нами, показали, что этнические чувства относятся к феномену «коллективного бессознательного».
Мужчины значительно чаще женщин осознают свое этническое «я» (61,7%, ср. женщины – 43,4%). Почти каждая третья женщина (30,8%) не смогла определиться с ответом, среди мужчин – только каждый пятый (21,5%).
С возрастом частота осознания этнической принадлежности заметно увеличивается: так, среди самых молодых участников опроса часто задумываются о своей принадлежности к русскому народу 36,2% респондентов, в возрастной группе 30-39 лет – уже больше половины (52,4%), среди сорокалетних (40-49 лет) – две трети (66,7%). Таким образом, наиболее национально ориентированы основные, включенные в трудовую деятельность, возрастные группы, которые во многом определяют уровень группового самосознания.
В предпенсионном и пенсионном возрасте число людей с сильно выраженной идентичностью снижается до половины (50%), что, на наш взгляд, можно частично объяснить их социализацией в годы советской власти, когда этническая идентичность, в особенности у русских, не приветствовалась в отличие от советского самоопределения.
В каких ситуациях чаще всего люди задумываются или вспоминают о том, что они – русские? Об этом – данные диаграммы 6.
Диаграмма 6
Эти данные были получены посредством контент-анализа ответов на открытый вопрос и сгруппированы по шести критериям, крайними из которых являются позиции «всегда» и «никогда». Не перестает помнить о своей идентичности в среднем каждый 4 участник опроса (преимущественно мужчины в возрасте с 30 до 49 лет), никогда о ней не вспоминает примерно каждый 10 респондент (среди них преобладают молодые женщины в возрасте 18-29 лет).
Тревожным фактом является, на наш взгляд, то, что для 23,9% участников опроса, т.е. тоже почти каждого четвертого ситуация «воспоминания» о своей идентичности связана с его недовольством действиями российской власти или отдельных ее носителей. Некоторые из этих ответов настолько ярки, что говорят сами за себя:
«Когда встречаюсь с несправедливостью» (7 чел.)
«Когда сталкиваюсь с беззаконием» (5 чел.)
«При общении с чиновниками»; «когда меня оскорбляют начальники»; «когда обманывают», «унижают» (в совокупности 11 чел.).
«Когда вижу побирушек», «стариков, голодающих на пенсии» (4 чел.).
Очевидно, что у этих респондентов этническая идентификация опосредуется контактами с властью, т.е. носит социальный, а не культурный характер. Кстати, этот факт подтверждается и результатами наших предыдущих исследований, специально направленных на изучение проблемы «народ и власть».
Для каждого пятого повод вспомнить о своей этнической принадлежности – межэтнические контакты. Во-первых, это присутствие респондента в иноэтнической среде («когда я за границей», «когда я не в России» — 38% из числа тех, кто указал эту ситуацию). Во-вторых, в противоположном случае — появление «иного»» в русской среде («когда вижу иностранцев», «при общении в Питере с людьми других национальностей» и т.п. – так ответил примерно каждый третий из числа респондентов, отметивших эту ситуацию).
Надо сказать, что это естественный повод для этнической рефлексии. Известно, что этническая идентичность осознается и проявляется только в ситуации сравнения. Не случайно в моноэтнической среде феномен этничности как бы размывается, исчезает, как раз из-за отсутствия предмета сопоставления.
Невольное, почти инстинктивное внимание к национальности окружающих выявил вопрос, ответы на который представлены в диаграмме 7 ( см. диаграмму 7).
С точки зрения модернизированного либерального сознания, основанного на толерантности, национальность не относится к числу существенных признаков символической стратификации. Однако, в действительности это утверждение является всего лишь этической нормой социального поведения, которой, по нашим данным, соответствует чуть больше одной трети опрошенных петербуржцев (37%). Каждый четвертый всегда обращает внимание на выраженные внешне признаки этнической принадлежности, примерно столько же респондентов фиксируют их в случае возникшей симпатии или антипатии по отношению к незнакомому человеку. Обращает внимание, что невольная антипатия значительно чаще становится маркером «не-нашей» внешности. В этом случае сравнение уже переходит в противопоставление.
Диаграмма 7
Примечательно, что значительно больше акцентуированы на внешних признаках национальности мужчины (обращают внимание всегда – 35,5%, в случае антипатии — 19,9%; ср. женщины – соответственно 19,6% и 18,9%), а также молодые люди (всегда – 31,0%, в случае антипатии – 23,8% ), в то время как пожилые (старше 60 лет) к этому признаку более индиффертны (соответственно – 22,0% и 11,9%).
Это, на наш взгляд, интересный факт, который стоит специально обсудить. Получается, что люди, сформировавшиеся в годы советской власти, больше соответствуют европейской норме игнорирования этнических признаков, чем молодежь, воспитанная уже в постсоветские времена.
Но в том-то и состоит парадокс: прежняя система, нетерпимая к политическому инакомыслию, как раз в области национальной политики успешно прививала так называемый советский интернационализм. А интернационализм, если его извлечь из идеологической обертки, мало чем отличается от современного этикета толерантности, именно поэтому бывшие советские люди, в отличие от своих детей и внуков, абсолютно не этноцентричны, причем не только в России, но и в других постсоветских государствах – нездоровый «национальный климат» всюду создает молодежь.
Впрочем, и это объяснимо: в условиях всеобщего кризиса и крушения системы ценностей, снижения уровня жизни и психологического ожесточения «всех против всех» (а последнее тоже фиксируют данные социологических исследований), этническая самоидентификация подчас приобретает негативный, разрушительный характер. Ведь в собственных неудачах и неустроенности проще обвинить чужака, чем своего, более удачливого, соплеменника. Здесь это архаичное определение вполне уместно, ибо демонизация любого чужака прорастает на биогенетических инстинктах, еще не вполне изжитых современным человеком, с готовностью прорывающихся в сознание в любой критической ситуации.
Вот почему примерно каждый восьмой – девятый из числа опрошенных петербуржцев вспоминает о том, что он – русский «когда видит скопление гастарбайтеров», «понаехавших «чурков», или «когда начальником назначают «нерусского».
Хотелось бы еще добавить, что обвинение в ксенофобии и нетерпимости чуть ли не одних только русских, излюбленное западными журналистами и некоторыми политиками, является для любого специалиста не более чем пропагандистским «пузырем».
Ксенофобия, как неприятие «чужих», к сожалению, присуща в той или иной мере любому человеку, минимизирует ее только воспитание и закон. Если в США темнокожего человека кто-нибудь назовет негром, за это его не только оштрафуют, но и осудят законопослушные соседи. А у нас употребление уничижительных кличек типа «чурка» или «хачик» не несет за собой не только никакой правовой ответственности, но, что значительно важнее, если не одобряется впрямую, то игнорируется окружающими людьми.
И происходит это потому, что в странах ЕС и США толерантность стала, если выражаться научно, институциональной нормой, а в России она остается очередной прекраснодушной декларацией, значительно более шаткой, чем пресловутый советский интернационализм.
Таким образом, мы видим, что повод для проявления этнических чувств может быть не только естественным и позитивным, но и негативным – это реакция на внешнюю, социальную неудовлетворенность или не вполне осознаваемая агрессия против появления «чужаков» в «нашей» неустроенной среде.
ЧТО НАС ДЕЛАЕТ РУССКИМИ?
Речь идет о так называемых этноконсолидирующих признаках национальности. О том, что именно, по мнению опрошенных петербуржцев, объединяет русских, наглядно свидетельствует диаграмма 8 (см. диаграмму 8).
Как мы видим, в равной степени, приближаясь к наивысшей оценке «5 баллам», объединяют русские просторы и традиции.
Диаграмма 8
О первом признаке хотелось бы поговорить особо. Географический детерминизм, «привязывающий» этничность к территории происхождения народа и впервые выделенный древнегреческим историком Геродотом, подвергается на первый взгляд обоснованной критике уже больше ста лет.
Действительно, так ли уж значима этническая территория в ее природно-географическом измерении, если в ходе исторического развития этнические группы, сохраняя свою групповую идентичность, переселялись, отрываясь от родной «почвы», смешивались с другими группами, уж не говоря о том, что искусственно видоизменяли среду своего обитания. Не потому ли кажутся многим этнологам наивными и чуть ли не антинаучными взгляды Л.Н.Гумилева, последнего защитника уходящей в прошлое теории?
Но дело в том, что теории чаще всего игнорируют обыденное сознание, если оно не укладывается в их умозрительные и логичные конструкции. Именно так случилось и с географическим детерминизмом, и с представлением о «национальном характере», который сегодня, в особенности в зарубежной науке, подвергается подлинной анафеме. Но к национальному характеру мы еще вернемся в этом разделе. Что же касается природного компонента, во всяком случае, русского самосознания, о нем лучше всего говорит язык, с точки зрения этнопсихолингвистов, являющийся базовой средой функционирования этничности.
Давайте задумаемся о том, что слова «пространство» и «страна» в русском языке являются однокоренными, к ним еще можно присовокупить «простор» и идиому «родная сторона». Иными словами, русский человек воспринимает «место рождения» своей идентичности именно в географическом, природном измерении, а не, к примеру, в экономическом, политическом или культурном.
К слову сказать, это еще одно подтверждение антинаучности замены понятия «этничность» категорией «культура». Как раз ответы на этот вопрос это убедительно показывают. Конечно, «традиции» и «язык», т.е. собственно культура, тоже объединяют русских, но столь же важное значение имеет для них природа, территория, исторически освоенная народом.
На наш взгляд, это важнейшая специфика именно русского самосознания, к которой мы еще будем возвращаться, обсуждая другие результаты нашего исследования. А сейчас вернемся к последней диаграмме. На что еще хотелось бы обратить внимание?
Значимость всех признаков превышает середину шкалы (три балла), что свидетельствует об относительно целостном образе своей групповой идентичности (числовое различие между наиболее и наименее предпочитаемой характеристикой составляет менее 1 балла – 0,9).
Историческая память наряду с природой и культурой также относится к числу важнейших консолидирующих признаков.
Образ жизни объединяет в меньшей степени, чем другие признаки. Любопытно, что в нашем исследовании 1995 года, где задавался точно такой же вопрос, образ жизни разделил 1 — 2 место с государством, в котором «мы живем». Таким образом, мы видим определенную динамику групповой самоидентификации – от социально-политических признаков к природно-культурным. На наш взгляд, это связано с возрастающим критическим восприятием власти как базового института российской государственности, которое фиксируется многими исследователями, в том числе и нами.
Относительно слаба роль религия как объединяющего русских института. Это, кстати, косвенно противоречит многочисленным утверждениям, как политиков, так и религиозных деятелей, о возрастающей значимости православия в национальном самосознании. Претензии не вполне подкрепляются реальными установками: хотелось бы отметить, что советская «прививка» атеизма пережила породившую ее систему. На наш взгляд, православная идея больше будируется сверху, чем прорастает «снизу», не говоря уже о том, что превращение церкви из института культуры в инструмент идеологии выглядит не только архаичным, но и небезопасным в условиях федеративного устройства государства.
Половозрастная обусловленность ответов выражена слабо, по возрастному критерию она отсутствует вовсе, по признаку пола влияет только на оценку значимости религии (мужчины – 3,4 балла, женщины – 3,8 балла) и особенностей поведения (соответственно 3,5 балла и 3,9 балла). В обоих случаях, как мы видим, различия фактически не существенны.
Вопрос по своей постановке сходный с предыдущим, сформулированный в открытой форме, (незаконченное предложение, начинающееся словами «русских объединяет…») смещает ядро этнической консолидации в направлении национального характера – «неуловимого феномена», как его называл известный культуролог Г.Гачев.
Диаграмма 9
Как мы видим, в этом случае отвергаемый учеными-конструктивистами «национальный характер» охватывает почти половину ответов (48%).
Следует подчеркнуть, что мы, разрабатывая инструментарий опроса, намеренно не включили этот признак в число ответов, предложенных респонденту в предыдущем вопросе закрытого типа. Это делалось по двум соображениям: во-первых, хотелось избежать упреков в научной архаике, а, во-вторых, мы понимали по нашему предыдущему исследовательскому опыту, что включение этого признака в число предложенных ответов «затмит» другие важные характеристики консолидации, как менее очевидные для большинства участников опроса. Как мы видим, наша гипотеза оправдалась – в открытом варианте, который выявляет стереотипы «коллективного бессознательного», именно эта характеристика оказалась доминирующей.
Судя по данным диаграммы, положительные качества национального характера называются почти в три раза чаще, чем негативные, что вполне естественно для позитивной этнической идентичности.
Первое место по числу ответов (37% из числа респондентов, закончивших предложение каким-либо качеством национального характера) сочли самым русским свойством «терпение» (варианты «умение терпеливо ждать лучшего», «терпеливо переносить все беды», «готовность терпеть до бесконечности» и непереводимое, емкое понятие «притерпелость», аналогов которому нет в других языках).
Трудно сказать, к каким по знаку качествам отнести «терпение»? С одной стороны, именно терпение, долготерпение помогало русским во все времена перенести любые напасти, постоянно угрожавшие существованию и страны, и народа. Но, с другой стороны, именно эта «притерпелость» фактически противодействует инициативе, активности, социальной инновации, так что скорее подтачивает, а не укрепляет национальное самосознание.
Другие модальные качества, названные участниками опроса, проще распределить по «полочкам» символической оценки. Каждый 7 – 8 респондент считает чертой национального характера «любовь к Родине», «патриотизм», «готовность постоять за родную землю», а 15% тех, кто отдает предпочтение консолидации по характеру, отмечает доброту, добросердечность и добродушие русского человека.
Нельзя не отметить, что «доброта» оказывается в числе наиболее модальных свойств, приписываемых самим себе русскими по национальности респондентами, уже не в первом нашем исследовании (впервые эта категория как наиболее «русское» качество появилась в опросе 1995 года).
Так ли уж мы добры? Полагаю, что это скорее бытующий автостереотип, чем реальная установка поведения, ведь в межличностных контактах любой из нас чаще сталкивается с каким угодно, но далеко не добрым отношением друг к другу. К сожалению, доброта стала скорее мифом, а не нормой нашего бытового и делового поведения.
12% опрошенных петербуржцев объединяет со своим народом «нелюбовь», «ненависть» к власти, начальству, чиновникам. Совершенно очевидно, об этом уже говорилось, что политической институт государственности присутствует в русской идентичности исключительно со знаком «минус».
Сочетание терпения с ненавистью к власти вряд ли может привести к каким бы то ни было позитивным изменениям социальной среды.
«Патриотизм» и «доброта» и в сходном вопросе (см диаграмму 10) занимают ведущие места. Удивительно другое, первое место по числу ответов (предлагалось выбрать пять качеств из числа 11 перечисленных) заняла терпимость к другим народам, хотя другие, прямые и косвенные показатели, часть из которых уже обсуждалась, указывают на прямо противоположную тенденцию – этноцентризм, в ряде случаев переходящий в ксенофобию.
Диаграмма 10
Чем можно объяснить столь явное противоречие? Не вдаваясь в академические тонкости (желающие могут обратиться к монографии «Социальное бессознательное», написанной при участии и научной редакции автора /СПб., «Питер», 2004/), заметим, опираясь на предшествующий исследовательский опыт, следующее. Отвечая на закрытые вопросы, т.е. выбирая из числа предложенных ответов, респондент нередко, сам того не осознавая, старается отвечать «правильно», т.е. в соответствии с некоей нормой, которую он либо знает, либо пытается угадать.
Вот почему в своей практике мы всегда традиционные для социологии закрытые вопросы, т.е. вопросы с предлагаемыми для выбора ответами, дополняем вопросами открытого типа, на которые респондент отвечает более откровенно, так как в этом случае норма не очевидна. Вполне симптоматично поэтому то, что наибольшими приверженцами «терпимости к другим народам» стали немолодые женщины (возрастная группа 50-59 лет и старше 60 лет), которые всегда стремятся к нормативности своего ответа: две трети респондентов этой категории сочли терпимость характерной для любого русского, независимо от его местожительства.
Примечательна невостребованность качеств «свободолюбия», «религиозности» и «сплоченности». Относительно мифа о якобы особом месте религиозности в этническом самоопределении русских уже говорилось, не будем повторяться. Предпоследнее место этой характеристики – лишнее доказательство справедливости предыдущих рассуждений.
Что касается свободолюбия, то это качество, фактически исключенное из перечня достоинств советского человека, так и не приобрело того места, которое оно занимает в системе ценностей большинства европейцев. Для русских продолжает быть значимее социальная справедливость. Во-первых, в современной России они в большинстве своем ее лишены, а, во-вторых, свобода трактуется не в либеральной интерпретации как право на выбор и самореализацию, а как произвол власть предержащих и разнузданность «новых богатых» в духе старой русской пословицы: «что хочу, то и ворочу». Другую свободу русские, как и граждане других национальностей нашей страны, чуть-чуть вдохнули на рубеже 80-90ых гг. прошлого века, но за давностью лет ее «вкус» подзабылся, тем более что сегодня она ассоциируется с демократией по-русски, которую грубо, но остроумно переименовали в «дерьмократию», имея в виду социальную практику применения демократических деклараций.
Печалит последнее, хотя и естественное для наших дней, место «сплоченности». О разобщенности россиян в любом исследовании, где есть открытые вопросы, причем даже не в связи с обсуждаемой темой, говорят люди разных поколений и разного социального положения.
Пожилые ностальгически вспоминают о сплоченности в годы советской власти, молодые той сплоченности уже не застали, но и это «приходящее» поколение не может не замечать того, что все чаще человек человеку – не то что не «брат», но даже не «партнер», а скорее — «волк», Жизнь по криминальным «понятиям» становится нормой социального поведения, на что чутко реагирует русский язык, вбирающий лексику некогда воровского «арго». А как это соотносится с пресловутой добротой? Может быть, русская «уша» действительно загадочна?
Русский язык богат своей идиоматической лексикой, которую любой из нас знает, даже не догадываясь, что выражения «ни рыба, ни мясо» или «душа нараспашку» называются идиомами или фразеологизмами.
Участникам опроса мы предложили для рассмотрения пятнадцать общеизвестных фразеологических оборотов. Предлагалось выбрать пять из пятнадцати идиом, которые, по мнению респондента, лучше всего характеризуют типичного русского человека. Заметим, что и в этом случае некая условная норма скрыта за узнаваемыми образами народной культуры (см. диаграмму 11).
Для большей наглядности сравним, пять наиболее и наименее выраженных качеств, которые встречаются у русских, по мнению участников опроса.
Диаграмма 11
Как мы видим, чаще всего русский человек пассивен («плывет по течению»), мастеровит («мастер на все руки»), открыт («душа нараспашку»), смел («не робкого десятка») и сдержан («держит себя в руках»).
Портрет – в целом привлекательный, если бы не первое по числу ответов качество, во многом сводящее «на нет» все остальные свойства человека, тем более что именно пассивность отметила почти половина участников опроса, а ближайший к ней фразеологизм – только треть.
Представляется, что пассивность впрямую коррелирует с терпением – тем качеством, которое, по мнению опрошенных петербуржцев, в большей мере объединяет русских.
Реже всего, как думают респонденты, русский человек добродушен («мухи не обидит»), способен к трезвой самооценке («знает себе цену»), энергичен («берет быка за рога»), обманывает других («кривит душой») и страдает безответственностью («бросает слова на ветер»).
Согласимся с тем, что этот фразеологический образ русского внутренне противоречив: с одной стороны, он – человек смелый, а, с другой, — не энергичный. Не вполне согласованы и другие наиболее и наименее востребованные качества. Безусловно, определенную роль при выборе ответа сыграла его образность, заложенный в нем «второй смысл», тем не менее очевидно, что русские сотканы из противоречий, которые по-разному могут влиять на их коллективное поведение в различных жизненных ситуациях.
Примечательно, что половозрастные характеристики и уровень образования почти не влияют на содержание этого этнического типажа, так что мнение людей достаточно консолидировано.
Еще один вопрос, тоже нацеленный на выявление не до конца осознаваемых черт национального характера, предлагал респондентам назвать любого сказочного или литературного героя, который с их точки зрения «лучше всего воплощает в себе черты русского национального характера».
Спектр ответов чрезвычайно широк – от колобка до телепузика, всего участники опроса назвали 129 вымышленных персонажа, которые были нами сгруппированы следующим образом (см. таблицу 12).
Таблица 12 (в %)
| Выделенные рубрики контент-анализа | Число героев | Число ответов |
| Герои народных сказок и былин | 51,0 | 60,4 |
| Литературные герои | 32,5 | 25,4 |
| Герои кино и телевидения | 17,5 | 14,2 |
По числу героев, с одной стороны, сказочные, а, с другой, — литературные, а также кино-персонажи примерно равны, но по числу ответов фольклорные образы явно затмевают литературный вымысел.
Наиболее популярны Иванушка — дурачок и русский богатырь (чаще всего Илья Муромец, Добрыня Никитич или просто анонимный богатырь). Первого назвали около 20% из числа тех, кто находит черты национального характера в героях русских сказок и былин, второго – 17%.
Любопытно даже не явное противоречие между дураком и богатырем по их поступкам и мотивации поведения, но то, что примерно 10% опрошенных петербуржцев назвали обоих одновременно, по-видимому, полагая, что в русском человеке присутствуют и расчет на удачу, скрытая под личиной простодушия, и безудержная готовность защитить «землю Русскую» от любого супостата.
Примечателен ответ одного 19-летнего студента: «Илья Муромец, который прижучит любого косоглазого Соловья-разбойника». Комментарии, как говорится, излишни.
Около 6% респондентов выбрали в качестве прототипа русского человека Емелю, который, как мы помним, не слезая с печи «руководил» действиями щуки, что и привело его к успеху (чем не сказочная и любимая до сих пор халява) Еще 5,5% — Колобка. Это сказочное существо, если вспомнить ответы на фразеологические обороты, из тех, кто плывет по течению, потому-то и попадается хитрой Лисе. 5% «заслужил» обманувший попа и черта Балда.
Пожалуй, всех этих, наиболее популярных героев, объединяет открытость и стремление избегать конфликтов: ведь даже Илья Муромец до тридцати лет не слезал с печи и «недужил», а взялся за меч только когда «вороги» подступили к его родному дому.
В числе литературных героев относительно популярнее в качестве «средоточия» русских качеств Обломов – этакий реалистичный «парафраз» сказочного Емели.
Если попытаться обобщить все те сведения, которые мы получили посредством самых разных вопросов, нацеленных на выяснение сути русского национального характера, то остается констатировать следующее:
- Представление о национальном характере, хотя и противоречиво, но консолидировано (ни одна из субъектных характеристик существенно не влияет на его содержание).
- Абрис этого характера, начертанный усилиями респондентов, достаточно самокритичен, что в целом не совсем типично для этнических автостереотипов.
- Надежда на удачу и склонность полагаться на благосклонную судьбу, столь подробно и образно выписанная в народных сказках, наверно, хотя бы отчасти сохраняется и в наших современниках, что явно не соответствует эталонам социального поведения современного человека.
ИСТОРИЧЕСКАЯ ПАМЯТЬ
Историческая память, как уже говорилось, составляет важную опору этнической идентичности. Не случайно поэтому, что образованные после распада СССР национальные государства уделяют столь пристальное внимание интерпретации национальной истории, особенно тому ее образу, которые транслируется со страниц школьных учебников. Именно в детстве история своего народа формирует чувства патриотизма и национальной гордости.
Особенное значение имеют исторические образы и примеры во времена кризисов и трансформаций, которые расшатывают психологическую устойчивость людей, систему устоявшихся ценностей. А именно такими были десятилетия после распада Советского Союза во всех 15 бывших союзных республиках.
Сегодня, как представляется, именно история выполняет своего рода «защитную» функцию, не только сохраняющую позитивную этническую идентичность на групповом уровне, но и способствующую формированию национального, гражданского самосознания.
Для выяснения содержания исторических образов, объединяющих людей, в наше исследование были включены вопросы открытого типа, не предусматривающие вариантов ответа. Участникам опроса предлагалось назвать исторические события и деятелей российской истории, вызывающих лично у них чувство гордости, а также события и деятелей, вызывающих чувство стыда.
Мы не случайно именно так остро сформулировали свои вопросы: известно, что эмоциональная сторона этнической идентичности составляет ее ядро, именно через переживания человек в первую очередь определяет свое этническое «я» и «мы». Важно и то, что эти переживания редко бывают нейтральны по своему знаку, они либо «с плюсом», либо « с минусом». Именно это привело нас к такой формулировке вопроса,, которая используется нами уже в четырех исследованиях, начиная с 1995 года.
Примечательно, что уклонились от содержательных ответов менее 5% участников опроса, что косвенно свидетельствует об интересе россиян к отечественной истории.
Сначала рассмотрим исторические события, классифицированные посредством процедуры контент-анализа (см. диаграмму 13).
Диаграмма 13
Как мы видим, две трети участников опроса гордятся событиями советской истории, у каждого 3 — 4 респондента положительные чувства вызывает национальная история до 1917 года и ничтожно малое число (4,1%) находят приложение своих позитивных эмоций – в современности.
Стоит начать именно с тех 10 человек, которые эмоционально солидаризируются с нашим временем. Конкретных события только два: «спасение Норд-Оста» и «отмена строительства Охта-центра». Трое гордятся политическими переменами последних лет («победа демократии в 1991 году», «перестройка» и «возможность выезда за границу»). Оставшиеся четверо вспоминают о «предотвращении некоторых терактов» и «возращении народа к религии».
Я не случайно привела все немногочисленные ответы «за» современность, чтобы продемонстрировать, прямо скажем, не слишком приятный факт: объективно наиболее значимое событие новейшей истории («победа демократии»), вызывает положительные чувства только у одного человека, в то время события советской истории наполняют чувством гордости две трети опрошенных петербуржцев. Таков печальный итог двадцатилетнего строительства нового общества. Примечательно, что уже в 1995 г. эмоциональная ориентация на советскую историю доминировала, тем не менее каждый 10 из числа опрошенных (11%) превышала ретроспективность исторического самосознания петербуржцев гордился «августовской революцией», «возрождением России», «выбором демократического пути».
Остался один человек (возрастная группа 50-59 лет, мужчина с высшим образованием). Фактический отказ новейшей истории в праве формировать чувство национальной гордости – факт настолько серьезный, что требует дальнейшего исследования и осмысления.
Обратимся к дореволюционной России. Здесь по своей численности существенно опережают другие ответы события, связанные с эпохой Петра 1 («реформы», «правление», «строительство флота», «окно в Европу»), правлением других императоров, прежде всего Екатерины 11 и Александра 11, а также военные победы, начиная с Куликовской битвы до победы над Наполеоном. Последняя упоминается чаще других, но среди ответов есть и мифический «щит Олега на вратах Царьграда», и «Полтавская битва» и все три русско-турецких войны. Совершенно очевидно, что дореволюционное прошлое подпитывают великодержавные чувства определенной части участников опроса, не случайно 9 чел., не «размениваясь» на события, так и написали «Российская империя» и «вся история до революции».
В советской истории с заметным отрывом доминирует Великая Отечественная война и ее отдельные эпизоды, в частности, Сталинградская и Курская битвы, взятие Берлина, оборона Москвы, снятие блокады и т.п. Перечисляются почти все более или менее известные события этого периода (см. диаграмму 14).
Диаграмма 14.
Отечественную войну или ее отдельные эпизоды назвала почти половина опрошенных петербуржцев, именно за счет войны и складывается приоритет советской истории, показанной в диаграмме 13. За исключением «полета Гагарина» а также общего упоминания «научных достижений», формулировка остальных событий косвенно отражает все ту же державную интерпретацию советского периода.
Случайно ли преобладает военизированная лексика, например, «покорение целины», «подвиг Паши Ангелиной», «подвиг стахановцев», «трудовые подвиги простых людей», «на Северном полюсе первым всплыл наш атомный флот» и т.п.?
О чем это говорит? Конечно, в определенной степени о стиле преподнесения исторического материала в средней школе, а также об интерпретации отечественной истории в СМИ, но еще и о направленности национального самосознания. Именно национального, а не этнического, потому что в этом случае речь идет о государственной истории, а не о духовной истории народа, которая образует ядро этнической идентичности.
Если обратиться к ретроспективе наших исследований исторического сознания русских, то поражает почти полное отсутствие динамики: за 16 лет содержание переживаний по поводу исторических событий изменилось незначительно. Самый важный критерий отбора – укрепление «державности» сохраняется во всех опросах с 1994 года. Причем, и это может быть важнее всего, у молодежи «имперские» амбиции выражены даже сильнее, чем у поколения их «отцов» и «дедов».
Изменилось, пожалуй, только одно. Если в исследованиях 1994 г. и 2001 г. события, связанные с Октябрем, занимали второе после Отечественной войны место в ряду событий, вызывающих положительное чувство, то в данном исследовании всего лишь четверо петербуржцев вспомнили о революции, причем все они старше 60 лет.
Это несколько странно, особенно имея в виду то место, которое занимает Сталин в ряду исторических деятелей, вызывающих чувство гордости. Но об этом чуть ниже. Сейчас обратимся к событиям, вызывающим чувство стыда (см. диаграмму 15).
Диаграмма 15
Как советская, так и современная история, вызывают негативные чувства примерно в равной степени, зато число тех, кто стыдится истории дореволюционной, составляет менее 10%. Таким образом, если сопоставить факты, обобщенные в диаграммах 13 и 15, очевидно, что именно период Российской империи скрепляет положительное ядро исторического сознания. Нельзя забывать и о том, что численный приоритет советской истории строится главным образом за счет единственного события – Великой Отечественной войны, в то время как положительные события истории до 1917 года не только многочисленнее, но они и более равномерно распределены по двум столетиям периода империи, не говоря уже о том, что включают отдельные события времен Московского царства и даже Древней Руси.
Наибольшее отвержение вызывают сталинские репрессии в целом, а также, в частности, ГУЛАГ, дело врачей, расстрел царской семьи, уничтожение деятелей культуры, раскулачивание, события в Праге в 1968 г. Обращает внимание, что эти события указывают почти исключительно мужчины, относящиеся к возрастным группам 50-59 лет и старше 60 лет, имеющие высшее образование, т.е. относительно более политически ангажированная часть населения России (см. диаграмму 16).
Диаграмма 16
У каждого пятого из числа опрошенных петербуржцев негативные эмоции вызывает распад СССР, причем симптоматично, что значительно чаще используется оценочное понятие «развал» или «разрушение», а не нейтральное «распад». Обращает внимание, что это событие указывается почти в равной мере представителями разных поколений, включая самых молодых, которые либо уже родились после этого события, либо в 1991 году были совсем маленькими детьми. Почему?
Ответ напрашивается сам собой: именно распад СССР, как ни одно другое событие, ущемляет державное самосознание русского человека; уход республик до сих пор у многих вызывает чувство обиды и даже недоумения. Характерно, что схожие данные были получены нами в 2006 году в ходе реализации проекта по взаимному восприятию русских, украинцев и белорусов в связи с 15-летием подписания Беловежских соглашений.
Сталинские репрессии присутствуют в списке отвергаемых событий во всех исследованиях, начиная с 1994 года. Стоит однако обратить внимание на то, что число респондентов, со стыдом вспоминающих этот факт отечественный истории, сокращается (1994 – 41,1%; 2001 – 35,2%; 2005 – 28,5%).
Наряду с чеченской войной чувство стыда вызывают еще теракты, в частности, Беслан, которые власть не способна предотвратить. Упоминаются также убийства отдельных деятелей культуры – Листьева и Талькова, а также не конкретизированные обвинения – «уничтожение памятников культуры», «упадок нравственности», «развал кинематографа» и т.п.
По сравнению с предыдущими опросами критичность по отношению к новейшей отечественной истории только усилилась, несколько реже, правда, вспоминается чеченская война (в 2001 г. она занимала первое место из числа событий, вызывающих чувство стыда /11%/). Ушла из памяти война в Афганистане (1994 год – 7% респондентов).
Заметнее всего изменилось отношение к периоду революции и гражданской войны. В опросе 1994 года и даже 2001 гг. революция упоминалась довольно часто как в положительном, так и в отрицательном смысле (около 10% респондентов включали ее в свой исторический образ). Сегодня эти события слабо актуализированы в памяти, а если и вспоминаются, то исключительно с негативной оценкой (так, 4% опрошенных петербуржцев, преимущественно молодых мужчин, причислили гражданскую войну к событиям, вызывающим чувство стыда).
Не менее интересные факты, вызывающие неоднозначное толкование, получены в связи с вопросом, касающимся имен исторических деятелей России, которые сыграли в ее истории положительную и отрицательную роль (см. диаграмму 17)
Диаграмма 17
Как и в случае исторических событий, доминируют деятели периода советской власти, они вызывают положительные переживания у половины опрошенных петербуржцев, каждый третий с гордостью вспоминает о людях, живших в эпоху Российской империи, и только 5% находят положительные примеры в современности. Посмотрим, за счет кого строится эта, вызывающая позитивные эмоции, плеяда.
Диаграмма 18
В диаграмму включены только деятели, названные более чем 5% респондентов. По всем эпохам, включая современную, это почти исключительно политические фигуры.
Во-первых, главы Российского государства в разные эпохи его существования, в частности, кроме включенных в диаграмму, еще Рюрик, князь Владимир, Иван Грозный, Павел 1, Александр 11, Александр 111, Николай 11, Брежнев и Путин (3%). Каждый из них, кроме Путина, них назван 1-5 респондентами.
Во-вторых, военачальники, в частности, Александр Невский, Суворов (4%), Кутузов, Нахимов, Ушаков, Крузенштерн, Корнилов, Колчак, Буденный, Рокоссовский, Карбышев и генерал Громов, один из военных руководителей чеченской операции..
В-третьих, политические деятели, в частности, Столыпин (3,5%), Меншиков, Нарышкин, Троцкий, Бухарин и Киров, Яковлев, Старовойтова и Собчак.
В совокупности все они вместе с теми, кто включен в диаграмму, составляют почти две трети ответов по этому вопросу (62,7%). На долю деятелей культуры и науки остается вдвое меньшее число. Называется большинство русских классиков, начиная с Ломоносова и Пушкина, и заканчивая Александров Солженицыным. Но все они вспоминаются 1-3 респондентами. Еще печальнее обстоит дело с наукой, ученых в совокупности менее 10%, их список возглавляет Андрей Сахаров, который, кстати, с равным успехом может быть отнесен и к политическим деятелям своего времени.
Стоит специально обратить внимание на то, что формулировка вопроса с определением «деятели российской истории» позволяла ее трактовать максимально широко, но большинство опрошенных петербуржцев все равно остановили свое внимание на тех, кто своей деятельностью способствовал могуществу и величию России. А это впрямую коррелирует с рядом исторических событий, актуализированных в исторической памяти.
Нельзя обойти молчанием 1 место Сталина, которого со знаком «плюс» назвал каждый четвертый из числа участников опроса. Дополнительный анализ показал, что в числе адептов этой исторической фигуры почти три четверти (71,2%) молодых мужчин (возрастная группа 18 -29 лет) как со средним, так и незаконченным высшим образованием. Еще около 20% — это люди старше 60 лет, примерно в равной мере мужчины, и женщины.
Конечно, тревожит в первую очередь группы молодых «сталинистов», т.к. присутствие в числе сторонников «вождя и учителя» людей пожилых, вероятнее всего, приверженцев коммунистической идеи, объяснить нетрудно, тем более что именно они относительно чаще, чем Сталина, вспоминают Ленина – основателя Советского государства, следуя определенному клише, сложившемуся после ХХ съезда партии. 5 место Ленина ( см. диаграмму 18) – «плод» коллективной памяти именно этого последнего советского поколения людей.
Отсюда – очевидный вывод: Сталин привлекает молодежь – вовсе не как верный ученик и продолжатель его «дела».
Заранее предполагая высокое место этого политического деятеля, я попросила интервьюеров, чтобы они в случае такого ответа обращались к респонденту с просьбой объяснить мотивацию своего выбора. Большинство отказались что-либо толковать, ответы вступивших в диалог с исследователем весьма симптоматичны. Вот некоторые наиболее типичные из них:
«При Сталине был порядок и нас в мире уважали».
«Сталин выиграл войну» (напомним, что именно победа в Великой Отечественной войне вызывает наибольшее чувство гордости).
«Сталин бы всех этих пузатых к стенке поставил» (студент, 19 лет).
В последнем случае я не случайно указала социальное положение носителя этого мнения. Это не какой-то обиженный жизнью маргинал, а самый обычный питерский парень, который учится в одном из вузов нашего города.
Изучение восприятия образа Сталина не входило в задачи этого исследования, этот факт, можно сказать, побочный продукт исследования, тем не менее позволим себе высказать некоторые гипотезы:
- Во-первых, Сталин воспринимается как альтернатива существующей в России власти, которая вызывает, мягко говоря, немало нареканий у многих российских граждан.
- Во-вторых, Сталин представляется гарантом стабильности и уверенности в завтрашнем дне (какими средствами эта «стабильность» достигалась, молодежь не знает или закрывает на это глаза).
- В-третьих, кампания десталинизации носит фрагментарный и непоследовательный характер и поэтому молодежь, скептически настроенную к любым «кампаниям», идущим сверху, мало в чем убеждает.
На мой взгляд, это один из наиболее важных фактов этого исследования, требующий дальнейшего пристального внимания, тем более с учетом того, что в последнем по времени исследовании 2005 года Сталин ни у кого не вызывал положительные эмоции. Шесть лет назад на первом месте прочно обосновался Петр 1 (52,5%), а каждый 9-10 участник того опроса в качестве положительного героя называл Путина (12%), в то время как сейчас он вызвал положительные переживания только у 3% участников опроса.
В исследовании 2005 года Сталин у каждого третьего участника опроса (32,5%) вызывал исключительно негативные эмоции, занимая 2 место в ряду отвержений после Ельцина (45,5%). Обратимся к диаграмме исследования, проведенного в марте 2011 года.
Диаграмма 19.
Как мы видим, Ельцин с первого места переместился на третье, самые отрицательные эмоции на этот раз вызывает Горбачев (2005 – 22,0%). Сталин фигурирует и здесь, почти с таким же числом голосов, что и в положительной «плеяде».
Но, и это очень важно, как исторического деятеля, вызывающего чувство стыда, его назвали почти исключительно сорокалетние, т.е. представители поколения перестройки, когда декоммунизация, а следовательно, и десталиизация была не затеянной властью кампанией, а идеей снизу, мощным импульсом отказа от прежней системы ценностей в пользу нового, демократического, выбора.
Здесь не к месту вдаваться в размышления о причинах фактической реставрации в сознании молодежи харизмы, как нам казалось, навсегда поверженных идолов. Ясно одно: для половины опрошенных петербуржцев Сталин сегодня – самая знаковая фигура отечественной истории, причем для численно сопоставимых групп, как со знаком «плюс», так и со знаком «минус». В отношении к нему общество расколото. Но нельзя забывать о том, что привлекает он «приходящее» поколение будущей России, а это не может не вызывать обоснованную тревогу.
В целом ряд исторических деятелей, вызывающих чувство стыда, соответствует картине исторических событий со сходной эмоциональной оценкой (см. диаграмму 15), что нам убедительно демонстрируют следующие данные.
Диаграмма 20
Кто же это, кроме лиц, включенных в диаграмму 19? В дореволюционной России прежде всего Николай 11, которого называют почти исключительно бывшие советские люди (старше 60 лет), как правило, те же, кто испытывает положительные чувства по отношению к Ленину и Сталину. В советской истории – соратники вождей (Троцкий, Берия, Ежов). В новейшей истории перечисляются, правда, незначительным числом голосов, почти все, кто «на виду и на слуху» как на региональном уровне – Матвиенко и Тюльпанов, так и на федеральном – «все нынешнее правительство», Лужков с Батуриной, покойный Гайдара, а также Медведев и Путин с равным числом голосов (3%). Напомним, что ровно столько же участников опроса – «за» Путина. Последний факт (естественно, с учетом небольшой выборки), но тем не менее неприятный сигнал действующему во главе России тандему.
Итак, можно констатировать, что историческая память как элемент национальной консолидации внутренне противоречива и подвержена временной динамике, причем неблагоприятной для действующей российской власти.
РОССИЯ В РУССКОМ СОЗНАНИИ
Если опорой и стержнем этнической идентичности является культура и менталитет народа, то ядром национального самосознания не может не быть государственность, особенно если речь идет о «государство — образующем» или титульном народе, а именно к таким народам относятся русские.
Не вдаваясь в детали, напомним, что во все эпохи русские были народом, особенно акцентуированным на силу и величие своего государства, что подкреплялось институциональной социализацией подрастающих поколений. Государство могло называться Российской империей или Советским Союзом, патриотизм оставался основной ценностью в отношении русского человека к базовому политическому институту.
Как мы уже убедились на основании предыдущего анализа, оценка власти участниками опроса носит критический, если не сказать, негативный, характер. Отражается ли это на восприятии Российского государства или в сознании людей государственная власть и само государство как институт существуют относительно независимо и поэтому могут оцениваться по-разному? Ответ на этот вопрос также входил в задачи исследования, причем референты его (показатели), естественно, были косвенными, завуалированными, чтобы снизить вероятную ориентацию на нормативную установку.
Вопрос, ответы на который представлены в диаграмме 21, был направлен на косвенное выяснение понимания респондентами федеративного устройства России (см. диаграмму 21).
Как мы видим, чуть больше половины участников опроса выбрали ответ, соответствующий специфике нашей государственности. Примерно равное число опрошенных петербуржцев полагает, что Россия – это Родина исключительно русских людей, в одном случае всех, независимо о места проживания, в другом, — ее граждан русской национальности. Примечательно, что уклонились от выбора немногие, в основном, женщины старших возрастных групп.
Диаграмма 21
Женщины оказались значительно толерантнее к «нерусским» народам РФ, чем мужчины: 46,8% мужчин при суммировании двух национально ориентированных ответов «отдают» Россию исключительно русским (ср. женщины – 25,9%).
С возрастом толерантность повышается: так, если среди тридцатилетних Россию считает русским государством 57,1% респондентов этой возрастной группы, то среди наиболее пожилых участников опроса (старше 60 лет) к этому мнению склоняется только 23,8%.
Такую же половозрастную зависимость подтверждают и ответы на сходный, но более остро сформулированный вопрос.
Диаграмма 22
Если среди мужчин более половины (54,2%) относятся к числу сторонников «России – для русских», то среди женщин почти на 20% — меньше (35,2%). Среди тех же тридцатилетних поддерживает по сути националистический лозунг 52,4%, в то время как среди двух старших возрастных групп 50-59 лет и старше 60 лет – соответственно 32,6% и 25,4%.
Дополнительный анализ показывает, что почти на две трети группа «национально» ориентированных молодых мужчин одновременно является приверженцами товарища Сталина, что дает немало оснований для раздумий.
Объединяющая людей идея наряду с патриотизмом составляет ядро национального самосознания, именно поэтому мы предложили участникам опроса выбрать из списка наиболее дискутируемых в российском обществе идей те (2-3), которые вызывают у респондентов наибольшее согласие (см. диаграмму 23).
Диаграмма 23
Как мы видим, две первых строчки занимают взаимоисключающие лозунги – ориентация на статус великой державы и нормального государства. Но учитывая то, что третье место заняла еще одно «имперская» идея, приоритет «державников» — налицо, что лишний раз подкрепляет тенденцию, выявленную как при обсуждении содержания исторической памяти, так и нескольких предыдущих вопросов, трактующих отношение к российской государственности.
Обращает внимание слабая востребованность как коммунистической, так и евразийской идей, причем вторая пользуется немалой популярностью в политологических кругах, но, как мы видим, рядовым гражданам она представляется надуманной.
Мужчин больше, чем женщин, привлекает «великая держава (соответственно 47,2% и 37,3%). Женщины чаще уповают на духовность ( 25,4%, ср. мужчины – 12,2%), но особенно на влияние православных ценностей и морали (соответственно 24,6% и 9,1%). По возрастному фактору прослеживается та же тенденция, что и в других случаях, хотя и не столь сильно выраженная («за» великую державу 51,8% тридцатилетних и 37,4% людей пенсионного возраста). «За» коммунистическую идею – тенденция обратная (соответственно 8,9% и 20,6%). Кстати, последний факт – лишнее свидетельство того, что молодежь «любит» Сталина не за его приверженность «делу Ленина», а за укрепление престижа государства.
Русских во все времена болезненно занимало то, как их страну воспринимают в мире. Свое представление о восприятии «нас» со стороны участники опроса могли выразить, заканчивая своими словами предложение: «В мире Россию считают…» Всего было получено 109 различающихся суждений по этому поводу, сгруппированных по рубрикам, представленным в таблице 24.
Таблица 24 (в %)
| Содержательные рубрики | Число суждений | Число ответов |
| Партнер |
6,4 |
5,5 |
| Объект экономической спекуляции |
7,3 |
10,0 |
| Государство, вызывающее уважение |
20,0 |
40,2 |
| Государство, не вызывающее уважения |
50,0 |
31,5 |
| Менталитет народа |
16.3 |
12,8 |
Если мы обратимся к количественной характеристике суждений, то при суммировании двух рубрик негативного содержания (объект для эксплуатации и государство, не вызывающее уважения) их численность превысит половину, две рубрики положительной направленности (партнер и государство, вызывающее уважение) в совокупности составят 26,4%. По числу ответов мы наблюаем большее равновесие мнений (соответственно 45,7% и 41,5%).
Очевидно, что и в этом случае налицо — раскол мнений в отношении восприятия и оценки нашего государства европейскими соседями, традиционно объединяемыми в русском сознании экзистенциальным понятием «Запад».
Посмотрим на содержание высказанных суждений. В позитивных мнениях преобладает указание на экономическую выгоду партнерства («хороший партнер», «богатые ресурсы», «большие возможности», «природная кладезь», «огромный потенциал»), оценка достоинств российского народа («гостеприимная», «хлебосольная», «открытая»), размеров («огромная», «необъятная») и могущества Российского государства («великая», «сильная», «могучая», «непобедимая»).
Примечательно, что последние коннотации доминируют, что лишний раз подтверждает державные притязания национального самосознания русских.
Негативные мнения содержат подозрение в отношении искренности побуждений западных партнеров по отношению к России («лакомый кусок», «сырьевой придаток», «удобный полигон для деятельности западных кампаний», «легко одурачить») или горькую констатацию низкого уровня развития государства («лапотная», «слабая», «лузер», «валенок», «заповедник дураков»).
Рубрика «менталитет народа» объединила довольно традиционные для русской самооценки представления о загадочности русской души («многоликая», «непонятная», «странная», «непредсказуемая»).
Если сравнить с результатами исследования 2001 года, в ходе которого задавался точно такой же вопрос, то можно увидеть некоторую тенденцию повышения уровня самооценки при попытке посмотреть на себя со стороны. Если в этом опросе суждения с положительным и отрицательным знаком примерно равновелики, то десять лет назад настроения были более уничижительными, негативные оценки составляли около двух третей всех высказанных мнений.
Половозрастная зависимость высказывания выражена слабо.
Ответы на вопросы, которые мы уже обсудили, вскрывают отношение респондентов к различным аспектам российской государственности, однако наиболее важными, как и предполагалось, стали результаты применения методики символических ассоциаций, которые позволяют слегка раздвинуть «завесу» осознаваемых рефлексий и социального контроля. Вопрос формулировался следующим образом:
«Напишите первых три слова, которые лично Вам приходят в голову, когда Вы слышите слово «Россия».
Обобщенные данные представлены в диаграмме 25
.
Диаграмма 25
Даже первый взгляд на эту диаграмму сразу отмечает наиболее примечательный факт: Россия для опрошенных петербуржцев, прежде всего, не государство, пусть даже и подкрепляющая самоуважение великая держава, а родная сторона, пространство, воспринимаемое в первую очередь эмоционально. Не случайно то, что такие рациональные характеристики как культура и предметный мир, даже государственная атрибутика по своим количественным выражениям заметно уступают природно-географическим и эмоциональным характеристикам.
Всмотримся в наиболее интересные детали отдельных рубрик, прежде всего, самой объемной по числу мнений, природно-географической.
Россия – «бескрайняя», «огромная», она ассоциируется с «ширью», «землей», «родными просторами» и «русским полем». Леса в символическом восприятии («рощи», «тайга», «рощи» и т.п., в совокупности около 4% символов) существенно преобладают над степью или равниной (менее 1%). В природный образ России включается «бескрайняя синь», «небесный цвет» и ее климатические особенности («мороз», «холод», «снег»). Животный мир представлен традиционным «медведем» (около 3% ответов) и «журавлями».
В число географических объектов входит, прежде всего, «малая родина» респондентов – Петербург (14,4%), причем в связи с родным городом называются не только традиционные символы (Зимний, Нева, «Аврора», белые ночи и разведенные мосты), но и типично личностные ассоциации («осенние туманы над Невой», «петроградский дворик», «васькин остров» и т.п.).
Москва, что было вполне ожидаемо, фигурирует реже (6,4%) и только своими культовыми объектами (Кремль и Красная площадь). Упоминания других российских городов, иные географические названия единичны.
Стоит отдельно рассмотреть те персоналии, которые для участников опроса символизируют Россию, их относительно немного и в совокупности эти образы упомянул всего лишь каждый 11-12 респондент. Чаще всего вспоминаются писатели, из общего число упоминаний по этой категории они оставляют 59,8%. В их ряду примерно поровну представлены классики и советские писатели, ни один из современных, ныне живущих авторов не символизирует для опрошенных петербуржцев Россию. Классики фигурируют по сравнению с литераторами советского периода в большем числе ответов, список, как и ожидалось, возглавляет «наше все» А.С.Пушкин, вслед за ним Достоевский, Толстой, Чехов и не совсем понятно, почему — Чернышевский.
Примечательно, что, кроме Пушкина, все остальные прозаики. Напротив, литературные символы советского периода несколько чаще включают поэтов, а не прозаиков (Ахматова, Цветаева, Маяковский, Есенин, Пастернак и Бродский), а также поэтов – бардов Окуджаву и Высоцкого. Кроме литераторов в символический ряд персоналий вошли еще три художника (Репина, Серова и Шишкина) и один скульптор – Эрнст Неизвестный.
Заметим, что политические деятели Россию символизируют слабо: их назвали всего семь человек (Петр /3 ответа/, Рюрик, Александр Невский, князь Игорь и Иван Грозный). Этот факт косвенно свидетельствует о превалирующем восприятии России не как государства, а как Родины.
Поэтому не удивительно, что в числе эмоциональных ассоциаций доминирует восприятие России именно как Родины (отчизны, отечества, Дома и др.), в целом эти символы России возникли у 37,2% участников опроса.
Хочется особо обратить внимание на то, что почти в 70% ассоциаций используется именно понятие «Родина», а не близкие по смыслу синонимы. Представляется, что это отражает модальность именно этой категории для русского сознания (не случайно однокоренными к этому слову являются «народ», «роды» и «роженица»). С позиции этнопсихолингвистики — это явный показатель того, что в народном сознании пребывает женский образ страны, не случайно среди ответов появляется идиома «Русь-матушка». Не случайно с Россией ассоциируются такие качества как «вера», «доброта», «мир» и «покой», т.е. психологически женские, а не мужские характеристики.
Противоречит ли это державному восприятию государства? Не думаю, хотя и в этих ответах появляются уже знакомые по предыдущему анализу «мощь», «сила», «непобедимость», «величавость», «слава», «честь» и «героизм».
Думается, в своем символическом восприятии русские не вполне осознанно разделяют три базовых для национальной идентичности понятия – Родину, государство и власть. Власть, как мы уже видели на основании иных данных исследования, человека явно не устраивает, государство – держава – это не столько реальность, сколько традиционный миф, подкрепляющий национальную гордость и самоуважение. Поэтому объектом патриотических чувств, которые, вне всякого сомнения, наличествуют у большинства участников опроса, становится именно Родина, а не Российское государство и никак уж не государственная власть.
Не случайно отрицательные эмоции впрямую связаны с деятельностью носителей власти – «нестабильность», «разруха», «нищета», «насилие», «неуверенность в завтрашнем дне» (3,7%). Последняя характеристика, как показывают данные предыдущих исследований, является модальной для социально-психологического самочувствия, но именно ее, по мнению респондентов, не обеспечивает власть в России.
Какие символы России оказались модальными в групповом «портрете» страны? Об этом – таблица 26.
Таблица 26
Модальные символические ассоциации с понятием «Россия»
| Символические ассоциации | % к числу опрошенных |
| Родина (отечество, отчизна, родной дом и т.п.) | 37,4 |
| Петербург (Нева, мосты, белые ночи, Зимний дворец и т.п.) | 16,6 |
| Просторы (бескрайняя, необъятная, пространство) | 8,8 |
| Береза | 7,0 |
| Сила (мощь, могущество, непобедимость) | 6,2 |
| Москва (Красная площадь, Кремль) | 6,2 |
| Мороз (холод, стужа, снега, лед) | 5,6 |
| А.С.Пушкин | 5,2 |
Как мы видим, фаворитом ассоциаций наряду с «большой» Родиной — Россией стала «малая родина» участников опроса, это, на наш взгляд, показатель особой значимости территориальной идентичности именно для жителей Петербурга. Любопытно, что исследование в Москве, проводившееся с использованием этого же вопроса в 2007 г., обнаружило более слабую ориентацию москвичей на родной город (7,8%) и одновременно более сильную установку на государственные символы, в совокупности незначительно «отставшие» от символа Родины (соответственно 23,5% и 31,8%). Полагаю, что на этот результат влияет столичный статус Москвы, который постоянно вторгается в жизнь рядовых жителей этого мегаполиса.
Символические ассоциации образа России чрезвычайно устойчивы, в особенности это относится к природно-географическому восприятию страны и эмоциональному образу Родины: во всех трех исследованиях (1994 г., 2001 г. и 2005 г.) эти ассоциации занимали ведущие места.
Этот факт, как и другие, о которых мы размышляли в связи с содержанием и направленностью национального самосознания, свидетельствуют не только об устойчивости этой формы идентичности (а в этом русским людям некоторые либеральные политологи упорно отказывают), но и его положительной, пусть даже и не вполне осознаваемой направленности.
Потому что если человек любит Родину, он вовсе не обязан любить свое государство, не говоря уже об институтах государственной власти.
ОСНОВНЫЕ ВЫВОДЫ
Подведем основные итоги исследования.
- Этническая идентичность заметно превышает как гражданскую, так и религиозную идентичность участников опроса.
- Каждый четвертый опрошенный петербуржец вспоминает о своей этнической принадлежности в ситуации недовольства действиями власти.
- Повод для проявления этнических чувств – не только естественное сравнение «себя» с «другими», но и реакция на социальную неудовлетворенность или не вполне осознаваемая агрессия против «чужаков».
- Важнейшая специфика русского самосознания – его природно-географическое измерение.
- Русских объединяют терпение, любовь к Родине и доброта. Свободолюбие, сплоченность и религиозность участники опроса не считают типичными для национального характера своего народа.
- Типичный русский человек – мастер на все руки, у него открытая душа, хотя он «плывет по течению».
- Сказочными прототипами русского человека участники опроса считают Иванушку-дурачка, Емелю и Балду.
- Представление о национальном характере консолидировано и самокритично.
- Наибольшие переживания, как положительные, так и отрицательные, связаны с советской историей. Дореволюционная Россия вызывает почти исключительно позитивные эмоции, новейшая история – негативные. Таким образом, период Российской империи скрепляет положительное ядро исторической памяти.
10.Критерий отбора исторического события и исторического деятеля – укрепление державности, вызывающее чувство гордости, и ослабление державности, вызывающее чувство стыда.
11.Сталин занимает первое место в ряду исторических деятелей, вызывающих положительные эмоции, и второе место среди тех, кто вызывает отрицательные чувства. В первом случае – это мнение современной молодежи, во втором – «молодежи эпохи перестройки», которые сегодня принадлежат к возрастной группе 40 – 49 лет.
12. Половина молодых мужчин разделяет лозунг «Россия – для русских», с возрастом поддержка этого лозунга уменьшается.
13.Отношение к России участников опроса выражается в любви к Родине, ностальгии о великой державе и неприятии практики действующей государственной власти.
14. Сопоставление исследований автора статьи по сходной тематике (1995 г., 2001 г., 2006 г. и 2011 г.) обнаруживают устойчивость позитивной этнической идентичности с некоторой тенденцией к усилению этноцентризма, сохраняющийся географический детерминизм национального самосознания и снижение положительного отношения к действующей власти на фоне общей ретроспективности исторического сознания.
15.Фактор возраста как принадлежность к определенному поколению существенно обусловливает содержание и направленность как этнического, так и национального самосознания.
16.Результаты исследования репрезентативны только для петербуржцев русской национальности по критериям пола и возраста и не могут быть экстраполированы на этническую группу в целом, хотя отражают некоторые общие тенденции динамики этнического и национального самосознания.
Сикевич Зинаида Васильевна,
доктор социологических наук, профессор СПбГУ, заведующая лабораторией этнической социологии и психологии ННИКСИ СПбГУ
Материалы научной конференции «Русское самосознание и пространство России»