Сарыч — Птица Царевич

«Найдите их и попробуйте разрушить, и тогда узнаете, станем ли мы сражаться за эти могилы или нет», — ответил так шахиншаху Дарию царь скифов Иданфирс.
Геродот «История»

Птичье

Страна Птиц — ускользающая как сонный туман, как дорога-змея, как поток багровых туч-медуз…
Я вцепился в твой радужный хвост. Птицы трижды носили меня на Небо.
Где бывало такое?
Конечно — в Якутии — Стране Саха — государстве северо-восточной мечты…
Поначалу двигались на автомобиле из Якутска в Хангалысский район — глядели деревянный тотемный столп-новодел с орлиной головой, фотографировались с краеведами у памятника беркуту при дороге. Это ведь тоже столп-серьга — только модерновый.
А дальше покатили на Беркутову гору, где живут священные птахи. Тормозили у вяло-блаженных озёр глядеть полудиких коней и чёрных уток. Начинались райские места. Там-Где царствуют деревья, птицы и звериные короли.
Авгуру-краеведу Ноговицыну было бесконечно интересно, кто к Гостю (ко мне) прилетит. Он разных сюда людей возит по заданию Андрея Борисова. К одним прибывают вороны, к иным стерхи, а кому повезёт — государи-беркуты. А кое-к-кому не приходит никто.
Замерли как заговорщики у особого (специально отмеченного птицепоклонниками) места. Впереди горы — позади степи. Стоим — не шелохнёмся. Ни птиц — ни ветерка. Пропали все куда-то. Прислушиваются — присматриваются. Потом гляжу — несутся. Целых двое. Прилетели и зависли над головой. Ноговицын поднял в синь фотоаппарат-телескоп и закричал и уронил шляпу: Канюки, Канюки!

Двое конюков делали пируэты, по-своему приветствовали. И я мысленно поздоровался. И они начали разгоняться и творить в воздухах кульбиты.
— Сарычи-сарычи — кричал Наговицын. Почему сарычи!?
— Потому что «сар», а я Зарифуллин — просто так сказал я.
Свои к своему — обрадовался сказочный ориентолог. Конечно Сар-Зар, конечно Сар-Зар!
В сапфирных высотах кувыркались фрегаты, матросы иных планет убивали друг друга холодными глазами. Возникали и исчезали сиреневые и алые волны-миры. Пучины свободы оглушали грамофонными голосами, музыкой предков, медным шелестом-листопадом перьев-купюр.
Птицы еще покружили минут десять и ушли в инобытие. Ноговицын походил-походил и нашёл сарычей перо: цвета белого и цвета какао. Крылатых друг был страшно доволен, говорил, что особый важнейший знак. Что птицы меня заметили, осчастливили и благословили. И подарили Птичье Имя: Сарыч. Беркут — он — царь. Ястребы, коршуны, соколы — мелкота — детки боярские. А Сарыч — Царевич Крылатый. Царевич!
По полю заскакали евражки.
В лучах иссякли и вновь накатывали бриллиантовые поцелуи.
Якуты вообще к таким «вестникам» очень серьёзно относятся.
К вечеру в ресторане «Орто-Дойду» Ноговицын и Борисов на якутском языке до одури спорили о произошедшем. Оба жестикулировали, что-то доказывая друг другу. Будто произошло событие вселенского масштаба. Про меня (виновника «воронограя» — особого древнего гадания по полёту) духовидцы забыли. Случай был интересен сам по себе: он открывал какие-то виды. Возможно на урожай, на выборы, на якутский кинематограф.
Краевед только кричал через стол Министру-режиссёру: тотем-тотем. И бравые усы его отражались в бутылке французского «Наполеона».

Что такое тотемизм?

Как не странно при изобилии этнографической литературы, внятно на вопрос не ответил ни один антрополог.
Кроме известного определения:
Тотеми́зм — некогда весьма распространенная и ныне ещё существующая религиозно-социальная система, в основании которой лежит своеобразный культ так называемого тотема. Термин этот, впервые употреблённый Лонгом в 1791 году, заимствован у североамериканского племени оджибва, на языке которых totem означает название и знак, герб клана, а также название животного, которому клан оказывает специальный культ. Нет такого объекта, который не мог бы быть тотемом, однако наиболее распространёнными (и, по-видимому, древними) тотемами были животные. Но это всё вы можете прочесть в Википедии. Я тут, дорогой читатель, вас ни чем не удивлю.
Кроме того, что понятие тотема и тотемизма у антропологов поныне плавающее. Они ухватывают мистический процесс, что запускает вокруг себя тотем, но не могут залезть в его суть. Тотем отказывается фиксироваться, плясать под дудку антрополога.
Подробно эту тему разобрал Леви-Строс в работе «Тотемизм сегодня». Он её начинает любопытной фразой: «Тотемизм как истерия». А первая глава называется «тотемизм как иллюзия». Хорошее начало. Но еще автор термина Мак Леннан говорил так: «Тотемизм — это фетишизм плюс экзогамия и матрилинейная функция». Вам всё понятно, надеюсь.
Антрополог Гольденвейзер представлял тотемизм как «социализацию эмоциональных ценностей». Какая поэтическая фраза! Под ней не задумываясь подписался бы и главный грезовидец этнического Гастон Башляр…
Леви-Строс приводит любопытное замечание исследователя Линтона об американском батальоне «Радуга». Название взяли просто так, потому что в батальон набрали всех подряд из разных штатов на европейскую войну. Наложили флаги штатов — вышло, что-то типа Радуги. А дальше началось самое интересное. Тотем очень быстро перестроил «просвещенным» янки мозги. Когда батальон наступал очевидцы фиксировали Радугу. Радугу признали счастливым промыслительным знаком и сделали эмблемой части. (Вопреки тому что эмблему официально иметь было запрещено). Линтон замечает, что к концу войны американский экспедиционный корпус был организован в ряд оформленных групп по принципу «свои-чужие». Каждая со своим «тотемом», «обрядами», правилами общения с другими группами. Установилось почитание тотема-патрона, укрепилась вера в его защитную роль. Близость смерти, иного, сверхнапряжение войны мгновенно превратила белых янки в дикарей Ганы или в истреблённых ими же индейцев. Миф проел цивилизацию.
Как мы уже отмечали — миф — это вещь в себе. А тотем словно сказочная ось, вокруг тотемного столба миф лихо закручивается в спираль.
Здесь главное — вопрос доверия. Условно говоря, мы доверяем мифу, воспринимаем его таким как он есть, верим в «радугу», как янки на поле брани.
И тотем приоткрывает нам волшебные горизонты.
Например перспективы прямого общения с духами предков.
Ближе других к выяснению вопроса подошёл «дедушка этнографов» Тэйлор, который, принимает одним из исходных пунктов тотемизма культ предков и веру в переселение душ.
По-сему — прочь сомнения! У Беркутовой горы меня приветствовали предки — сары — жители счастливой Великой Степи.

Сосны, лиственницы шумят.
Это ветер пронесся по тайболе.
Знайте: ветер – дыханье Ена*.
За дыханьем послышался голос.
Это птица – канюк белесый,
Что протяжно кричит: то посланье
Божества для своих верных памов.
Снова ветер холодный дунул
Над Печорой и светлой Эжвой,
Разнесет голоса бубнов –
Наши памы приветствуют Бога.
А канюк, его верная птица,
Выше сосен и лиственниц выше,
Воспарил в поднебесье хмуром.
Слышишь, как священные бубны
Вторят крику божественной птицы?
Улыбнись, деревянный идол,
Расправляя немые губы.
Мы тебе приготовим жертву:
Травы, ягоды и коренья.

(Анатолий Беднов)

Сары

Этноним древних саков-скифов частично сохранился у якутского народа (самоназвание «Саха»). С якутского переводится и знаменитый разинский призыв «Сарынь на кичку!». На саха сие звучит как «Сэриини кγскэ!», что в переводе означает «Дадим сильный бой!».
Правда саранские (вот ещё Город-Сар!) краеведы когда-то доказывали мне, что «Сарынь на кичку!» является искажённым «сырне кочкамс», что в дословном переводе с эрзянского языка означает «золото собрать»!
Подлинными носителями клича до любых эрзян и саха скорее всего были средневековые куманы-половцы.
«Сары о кичкоу!» — «Половцы, вперед!»
Половцы именовали себя «сары», а русские переводили кочевой народ, с «сара», как «полова» — «золотые», «ржаные», «соломенные».
Никого опять же не удивим, если протянем генезис этнонима до царских скифов, которые тоже «саки» и «сары».
Получается, что наши птахи и родоночальники (что в случае изучаемого нами тотемизма — одно и то же) все родом из священного «времени оно». Из Золотой Скуфи и Дешт-и-кпичак.
Но скифы — сами по себе — уникальный тотем первопредков. Ведь своё происхождение от саков «ничтоже сумняше» доказывают славяне, кавказцы, тюрки, угро-финны, белуджи, шотландцы, пуштуны, индийские раджпуты, японская знать…
Скифы и есть сегодня главный евразийский тотем. Абсолютные пращуры…

Сарычи

Птица — сарыч, «Иван-царевич» на синем ките небес! Сарыч от тюркского «жёлтый» и «золотой». Вероятно, так красавца назвали за желтовато-бурый окрас. Яркие и смелые птицы расселились по всей Евразии, а самые крупные живут как раз в нашей Душе-Якутии.
Второе (русское) название у сарычей — канюки. То ли от «кануть» — сарычи как никто раздольно и бесшабашно низвергаются на добычу из бездных круч.
Или от мяукать и конючить, птицы поют, как летучие кошки и манулы. Немцы прозвали «сарыча» — «орёл-мяука».
Метафора конюков — скифские грифоны. Которые наполовину кошки-львы, а наполовину — орлы.
Про «жёлтого» храброго хищника небес сложено немало сказок. Например есть идея-поверье, что сарычи пьют только дождевую воду… И великолепно охотятся на змей, презирая змеиный яд.
Наш любезный тотемизм легко связывает сарычей и саров и саков в единый мифический узел из охотничьих оберегов, гаданий по полётам птиц, жертвоприношений на радуницу, Тем-(Кто)-никуда-не-делись.
Предки парят с крылатыми и золотыми, как сарычи и жар-птицы…
Погибшие в Небе за Родину,
Становятся Небом над ней…
(Евгений Евтушенко)

Герои полуночных русских сказок древних как наша земля…

Баллада о Драконе

После посещения шаманской стороны — тяжело уснуть. Граница между сном и явью исчезает. Блики и грёзы легко уловимы и телесны. Окружающий мир напротив курится, расползается дымом, ломается в пепел…
В минуту шаманской мономании ко мне пришёл охотничий сарыч в капюшоне и начал петь и играть на сложном инструменте, похожем, одновременно на клюв и флейту.

Над жизнью моею стих солнечный звон
А в небе ночном притаился дракон:

Каштановы крылья жужжат, озорны,
А в шеях — отверстия, как у зурны.

Славы, удачи и счастья звезда
Драконом укрыта, поди навсегда…

В брюхе скрывает в пустыне дожди,
Угнал дракон белые лошади…

К предкам своим я иду-поспешу,
Кличу у ветра мяуканья шум

Падают, канут ко мне конюки,
Вина, закуски несу, коньяки —

С предками пир зазвеним до утра.
Алые зори прошепчут Пора!

Воду дождя только сарычи пьют —
Царь съел дожди, дракон дюже как лют!

Мы поднимаемся вверх за звездой
За ливневый век вызываем на бой!

Сарычи лютому головы рвут.
Падая в чёрную злую траву,
Дракон закричал мне: и я предок твой —
К звезде не пускал, уводил стороной,

Чтоб дольше ты жёг в себе тайный огонь,
Чтоб в шахте ты рос как алмаз дорогой!

Тебе ли хватать неба яростный свет?
Ты сам как звезда озаряешь нас всех!