Скифские портреты

К узловым проблемам древнейшей истории юго-восточной
Европы и Передней Азии относится круг вопросов, связанных
со скифами. Скифские материалы весьма значимы также для
индоиранистики в целом, для решения многих узловых
вопросов востоковедения. Скифы являлись своего рода
«посредниками» между Европой и Азией. Показательно, что
одна из монографий о скифах известного ираниста
В.И.Абаева имеет подзаголовок «На стыке Востока и
Запада».
Скифов мы встречаем на закате одного из самых
значительных государств древнего Востока – Ассирии и на
заре Мидийского царства. Скифо-сакские племена сыграли
важную роль в создании Парфянской и Кушанской держав.
Таким образом, скифы были не только «всеразрушающими
варварами», но и большой творческой силой, определившей
ход историко-культурного процесса древних цивилизаций.
Способствуя распаду некоторых старых рабовладельческих
держав Востока, скифы вместе с тем «культурно связывали
разрозненные области древнего мира» (Е.И.Крупнов), «создали первое после урартов государство» (Б.Н.Граков) на территории СНГ, сформировали своеобразное искусство так называемого «звериного стиля», оказавшее влияние на культуру других этносов, включая славян. Говоря о
древнейших обитателях юга России, В.О.Ключевский отмечал, что (в XIX в.) наука была еще «пока не в состоянии уловить прямой исторической связи этих азиатских носителей южной Руси со славянским населением, как и
влияние их художественных заимствований и культурных
успехов на быт полян, северян и проч.» Тем не менее, подчеркивал ученый, «эти данные имеют большую
общеисторическую цену».
Что касается Северного Кавказа, то, по мнению
Г.В.Цулая, скифская «колонизация» VII-VI вв. до н.э. стала «для местных народов таким же поворотным событием,
как для Грузии завоевания Александра Македонского и
возникновение эллинистического мира».
Раннескифская история традиционно исследуется на
основе сведений античных авторов, восточных источников и
археологических материалов. Однако воссоздать
«общепризнанную убедительную реконструкцию исторической
картины до сих пор не удалось» (Д.С.Раевский). Более
того, как подчеркивает И.В.Куклина, «еще ни один из
узловых вопросов скифоведения не получил окончательного
разрешения».
Отнюдь не претендуя на решение спорных вопросов, автор
предлагает свое видение некоторых сюжетов истории ранних
скифов. Учитывая особую значимость военной элиты в
общественном быту скифов той поры, картинки из жизни
номадов мы представим в виде нескольких портретов.

Ишпакай

В течение многих лет специалисты предлагают
различные версии событий, связанных с успешными походами
скифов в Переднюю Азию. Не отвергая возможность
единовременного похода большого войска архаических скифов
из мест их основного обитания (а таковым в ту эпоху были
Центральное и Западное Предкавказье), мы все-таки
склоняемся к мнению историков, по данным археологии
фиксирующих другую модель – проникновение отдельных
военных отрядов, не имевших обозов, через перевалы
Большого Кавказа. Иногда задерживаясь в Закавказье, они,
являясь воинской – и только воинской – группой,
достаточно органично вписывались в местную среду. Эти
скифские отряды могли вести самостоятельные военные
действия, служить наемниками, объединяться в необходимых
случаях в крупное войско под началом удачливого
предводителя и т.п. В известных на сегодняшний день
клинописных текстах отражены действия лишь наиболее
крупных скифских соединений.
На протяжении VII-VI вв. территория Передней Азии
являлась ареной челночных передвижений преимущественно
небольших отрядов скифов с временным оседанием в
указанном регионе. Повышенный интерес вызывает информация
об одном из таких отрядов скифов во главе с вождем
Ишпакаем. Впервые его упоминают ассирийские надписи царя
Асархаддона (680-669 г. До Р.Хр.). В ту далекую пору
воины Ишпакая представляли самую большую опасность не
только для великой Ассирии, но и для других государств
древнего мира. Народы Передней Азии охватывала паника при
одном только известии о появлении скифских отрядов. Не
случайны эпитеты, которыми награждают их архаические
разделы Библии: «бедствие с севера», «великий народ
страны северной», «ужас со всех сторон», «истребители
народов… колчан его – как открытый гроб; все они – люди
храбрые» и т.д.
В союзе с мидийцами скифы Ишпакая разбили родственных
по происхождению киммерийцев. Античный автор Полиен,
рассказывая об этом событии, утверждал, что киммерийцев
разбили при помощи «отважнейших псов». Кто же скрывается
за «отважнейшими псами» Полиена?
По мнению А.И.Иванчика, это сообщение, в основе
которого лежит, вероятно, достоверная информация, имеет
явно фольклорный характер. Ученый обратил внимание на
распространение в разных местах Малой Азии рассказа об
изгнании киммерийцев псами. Таким образом, в фольклоре
«отважные псы» заменяют скифских воинов. В этой связи
отметим этимологию имени предводителя скифов – Ишпакай,
восходящего к spaka «собака».
Собака и волк почитались священными ираноязычными
народами, особенно молодыми воинами. Молодые воины —
члены древнеиранских мужских союзов – именовались
«волками»; их жестокие обряды были связаны с этим
культом. Сказанное относится и к скифам Ишпакая, которые
не только поклонялись собаке, но и во время боя приходили
в неистовство, сравнимое с яростью сражающегося пса.
Приведенные данные сопоставимы с запросом Асархаддона к
оракулу бога Шамаша, в котором говорилось о том, что
скифы могут выставить «пса воинственно-яростно-бешеного».
Ключом к интерпретации сообщения о скифских «воинах-
псах» является, на наш взгляд, мысль И.М.Дьяконова: «В
первобытном мире, как и всюду, наступление есть лучшая
оборона, и агрессивность принадлежит поэтому к числу
необходимых социально-психологических побуждений, между
прочим, и как побуждение к движению вообще. Нечего и
говорить, что агрессивность всегда эмоциональна».
Почитание собаки молодыми скифами Ишпакая понуждало их
во время боя вести себя соответствующим образом —
сражаться с врагом, как разъяренные собаки. В таком
поведении нельзя усмотреть нечто «варварское»,
характерное лишь для скифов. В традиционных культурах
технические приемы запугивания противника перед атакой
являлись важной фазой сражения. Подобные приемы
применялись по особой ритуальной схеме, где нет мелочей,
тут важно все: и одежда, и крик, и жест, и т.д.
Ф.Кардини, изучавший истоки средневекового рыцарства —
европейские воинские общины и мужские союзы – был поражен
одним фактом. «Речь идет, – пишет он, – о превращении
(если не буквальном, то, по меньшей мере, ритуальном, а
также психоповеденческом) воина в дикого зверя… Наши
военные лексиконы, да и сама геральдическая символика,
унаследованная от античности и средневековья, хранят
следы этого древнего “превращенного зверя”.
Скандинавские и германские саги красочно рисуют портрет
«воина-зверя». В каком-то смысле это «настоящий» зверь.
Германский воин, рычащий, как медведь или собака, как бы
на самом деле становился медведем, волком, бешеной
собакой. Между ним и животным-патроном устанавливалась
симпатико-магическая связь. Например, берсеркр – в более
позднее время синоним слова «воин», иногда «разбойник», в
общем, опасной личности, подверженной приступам
бешенства. Но изначально термин «берсеркр» имел
совершенно иное значение – «некто в медвежьей шкуре,
воплотившийся в медведя». Обратим внимание – в медведя, а
не просто облачается в его шкуру!

Разница принципиальная.
Рядом с берсеркром, воином-медведем, стоит улфедхинн,
т.е. «волчья шкура», облаченный в шкуру волка воин-волк.
Поклоняясь Одину, богу воинов, берсеркры следовали его
заветам; они бросались в бой очертя голову, вероятно,
находясь под воздействием самогипноза, галлюциногенных
грибов или других наркотических веществ. Саги сообщают,
что они вопили и прыгали, не обращали внимание на раны,
абсолютно не чувствовали боли. По словам историка XIII
в., «подобные бешеным псам или волкам, они грызли
собственные щиты; они были сильны, как медведи или вепри;
они повергали врагов наземь, их не брали ни сталь, ни
огонь».
У скифов, как и у некоторых других народов древности,
группы «воинов-зверей» были организованы в некий военный
союз, основная характерная черта которого – участие
юношей. По свидетельству Тацита, они «начинают все битвы,
они всегда составляют передовой строй, вид которого
поразителен». Хозяйственными делами они не занимались
даже в мирное время. Вне всякого сомнения, это группа
привилегированных воинов, выделявшихся среди прочих.
Очевидно, таким же привилегированным отрядом были
скифские воины-псы Ишпакая. Составляя своеобразный клан,
они поклонялись своему тотему, называя себя его именем и
даже вели от него свою мистическую родословную.
Изложенное позволяет нам присоединиться к мнению
А.И.Иванчика: в рассказе Полиена об «отважнейших псах»
речь идет о скифском мужском союзе. Его покровитель, бог-
воитель, почитался в образе собаки или волка;
соответственно и все члены союза также считались воинами-
псами (волками).
Следы скифских представлений о воинах-волках
сохранились в нартовском эпосе. В некоторых вариантах
один из героев эпоса – Сауай, подобно римским близнецам,
выкармливается волками. Сослан, один из виднейших
нартовских героев, стал неуязвимым после того, как
выкупался в волчьем молоке. Причем, в ряде версий волчиц
для этой цели сгоняет и помогает доить прародитель собак
Силам. О дружбе между нартами и волками свидетельствует
ряд сказаний. В одном из них умирающий Сослан предложил
волку полакомиться его мясом. Однако волк благородно
отказался, вспомнив многочисленные благодеяния, оказанные
ему Сосланом. В сказании о “Черной лисице” волк дружески
беседует с обращенным в собаку Урызмагом, а затем
последний помогает волкам истребить стадо своего хозяина.
Наконец, первопредок правящего рода Ахсартаггата носил
имя Уархаг, что в переводе означает “Волк”. Сказание об
Уархаге и его потомках – тотемический миф о происхождении
племени от волка. Здесь же отметим, что имя Уархаг (в
греч. передаче Аргот) носил один из первых скифских
царей, дед Скила.
Как дети Волка, нарты “больше всего любят охоту,
войны, набеги и походы за добычей”; относительно
характера нартовских походов не приходится заблуждаться:
“это были хищнические, волчьи походы” (В.И.Абаев).
Как видно, и в эпосе и в рассказе Полиена о скифских
“отважнейших псах” мы имеем дело с союзами мужчин-воинов.
Члены такого священного союза имели, очевидно, свой
отличительный знак – скорее всего, в виде собаки (волка).
Не с этим ли связано то обстоятельство, что изображения
собаки часто встречается на бронзовых поясах скифских
воинов, найденных на Северном Кавказе, в Закавказье и
Передней Азии. Собака изображена на бронзовых пластинах
из Нижней Рутхи, в группе памятников скифского клада в
Казбеги и т.д.
Возможно, воины-псы изображены на горите (с луком и
стрелами) из знаменитого кургана Солоха. В сцене на
центральной части молодые безбородые скифы сражаются с
опытными скифскими всадниками. Но если лица юношей дышат
благородством, а фигуры подчеркнуто красивы, то лица и
позы бородатых конных скифов, напротив, злобны и
утрированно безобразны – очевидно, мастеру так
представлялась ярость сражающихся “воинов-зверей”.
След мужских союзов находим и на средневековом
Кавказе. В “Книге познания мира” (1404 г.) архиепископ
Иоанн де Галонифонибус, описывая “Кавказские или
Каспийские горы”, среди примечательностей региона отметил
и то, “что там живут человекособаки – полусобаки и
полулюди, которые бегают быстрее, чем олень”. Архиепископ
писал далее об этих существах, что “они имели во всем
человеческий облик, но концы ног у них были, как у ног
быков, и голова у них была человеческая, а лицо, как у
собаки”.
По нашему мнению, и в данном случае мы имеем дело с
фольклорным отражением реального бытования мужского
союза, поклонявшегося собаке.
Резюмируя изложенное, отметим, что рассказы античной
традиции об “отважнейших псах” скифов связаны с
общеиндоевропейскими представлениями о находившемся под
покровительством тотема-волка (собаки) мужском союзе. У
скифов особенно были развиты представления о молодых
членах мужского союза, как двуногих волках-псах.
Показательно и то, что древняя традиция подвиги скифов в
Передней Азии приписывала мобильному отряду воинов без
женщин, т.е. настоящему мужскому союзу.
С мужскими союзами связано и представление о великих
воинах, во время боя впадавших в неистовство, превращаясь
в псов-волков. Представляется верной догадка А.И.Иванчика
о том, что имя предводителя скифского отряда – Ишпакай
(от spaka “собака”) – не личное имя, а почетное прозвище
главы войска членов мужского союза псов или волков.
Возможно, упоминание пса-волка в запросе оракулу Шамаша,
о котором выше уже говорилось, является лишь переводом
имени Ишпакая.
Если приводимая конструкция верна, то мы имеем дело с
подвижным отрядом молодых скифов и их военным
предводителем (мужского союза) Ишпакаем. Интересен в этой
связи сюжет из всеобщей истории Помпея Трога о скифах в
период их владычества в Азии: “В это время двое скифских
юношей из царского рода, Плин и Сколонит, изгнанные из
отечества происками вельмож, увлекли за собой множество
молодежи, поселились на капподокийском берегу…”
Разновидностью мужского союза у скифов являлся
институт “друзей”, насколько известно, впервые описанный
Геродотом в разделе о похоронных обрядах. Скифов из
царского рода, “когда они умрут, самые близкие
родственники везут, положив на повозки, к друзьям. Каждый
из этих (друзей), принимая сопровождающих у себя, обильно
их угощает…” Э.А.Грантовский, подробно
проанализировавший институт “друзей” у скифов, подчеркнул
разнообразные функции членов такого союза: участие в
походах, поддержка жизненными средствами, культовые
связи, участие в похоронах и т.д. Но, в таком случае,
перед нами фактически описание дружины или ее прообраза.
Без особой натяжки можно сказать, что аналогичный отряд
возглавлял Ишпакай.

Мадий, сын Партатуа

После гибели Ишпакая около 675 г.
до н.э. на исторической арене появляется новый скифский
военный вождь – Партатуа. Восточные источники сразу же
отреагировали на появление воинов Партатуа,
представлявших для местных народов большую опасность. Не
без трепета царь великой Ассирии Асархаддон спрашивал у
оракула: “Если мои вельможи вместе с войском пойдут в
страну мидян для сбора дани, то не разобьют ли их мидяне
с союзниками”, среди которых особо выделено “войско
скифов”. Они же названы еще в одном запросе в качестве
возможных врагов Асархаддона.
В то время Ассирия все еще оставалась крупнейшей
державой переднеазиатского региона и располагала
многочисленной грозной армией. Ассирия угрожала соседним
народам не только завоеванием, грабежами и насилием, но и
полным уничтожением их самостоятельности. В этих условиях
коалиция Мидии и Манны получила в лице скифов мощных
союзников. Объединенные войска, успешно развивая
наступление, осадили несколько крупных ассирийских
крепостей, включая важный город Кишесу. Контрнаступление
Асархаддона, видимо, не имело успеха. Тогда царь Ассирии
сменил тактику и попытался предотвратить надвигающуюся
катастрофу при помощи хитрой дипломатии. Стремясь внести
раздор в стан противника, он отправил гонцов к
предводителю мидян и скифов.
Вскоре ассирийской дипломатии удалось скифов из врагов
сделать союзниками. Обсуждался вопрос о браке Партатуа с
дочерью царя Асархаддона. Сохранился запрос к оракулу
бога Шамаша: “Партатуа, царь скифов, послал гонца к
Асархаддону … если Асархаддон, царь Ассирии, отдаст в
жены Партатуа, царю скифов, дочь царя, вступит ли с ним
Партатуа, царь скифов, в союз, слово верное, мирное,
слово дружбы скажет ли Асархаддону, царю Ассирии, клятву
верности будет ли выполнять поистине…”
Обращает на себя внимание то, что Партатуа в восточных
источниках определенно называется “царем скифов” или
“царем страны скифов”. Ишпакай таких титулов не
удостаивался.
В отличие от скифов Ишпакая, довольствовавшихся, в
основном, военной добычей, служилая знать Партатуа и
Мадия, вероятно, получала часть дани, взимаемой скифами с
покоренного населения. “В течение двадцати восьми лет, —
писал Геродот, – скифы властвовали над Азией, и за это
время они, преисполненные наглости и презрения, все
опустошили. Ибо, кроме того, что они с каждого взимали
дань, которую налагали на всех, они еще, объезжая страну,
грабили у всех то, чем каждый владел”.
Возможно, часть добычи воины Партатуа и Мадия
отправляли к своим родным на Северный Кавказ, служивший
для скифов своеобразной базой для походов в Переднюю
Азию. Очень соблазнительно присоединиться к мнению
археологов и курган I хутора “Красное знамя” связать (по
находке остатков ассирийской колесницы) с Партатуа.
В исторической литературе высказывалось предположение о
том, что память о Партатуа и его деятельности в Азии в
трансформированном виде сохранилась в устной традиции
народов Закавказья. Видный древнеармянский историк Мовсес
Хоренаци упоминает одного из участников разгрома Ассирии
— первого армянского царя Паруйра, сына Скайорда
(последнее имя расшифровывается как “сын сака”, т.е. “сын
скифа”). На сходство имен Паруйра и Партатуа указывал Гр.
Капанцян, подчеркнувший также особый след, оставленный
скифами в топонимике, антропонимии аристократических
домов и фольклоре Армении.
И.М.Дьяконов, при условии наличия эпико-исторической
основы легенды о Паруйре, допускал, что тот мог быть
армянским вождем скифского происхождения и, возможно,
потомком Партатуа.
Эта идея имеет косвенные аргументы. Известны
многочисленные факты успешного пребывания скифов на
территории Армении, одна из областей которой получила
наименование “область саков” – Сакасена. В историографии
(включая Закавказскую) в разных вариантах бытует идея,
наиболее принципиально высказанная Гр. Капанцяном,
считавшим “историческим фактом” смешение скифов “с
местными хаями – армянами. Недаром армянский писатель
Корюн армян называет “аскеназским” (= скифским) родом.
После смерти Партатуа власть наследовал его сын Мадий.
О военных успехах Мадия писали Геродот, Диодор, Трог и
Страбон. Геродот, например, сообщает об огромном войске
номадов, которых “вел царь скифов Мадий, сын Партатуа”.
По предположению В.Б.Виноградова, Мадий мог быть сыном
Партатуа от дочери Асархаддона. Как бы то ни было, многие
исследователи считают, что Мадию в середине VII в. до
н.э. так же, как и его отцу в 70-х гг. того же века,
пришлось еще раз спасать союзный Ниневийский трон от
напиравших варваров. Его отряды разбили мидян, после чего
приобрели господство над всей Азией; одержали победы в
Малой Азии. Вскоре Мадий разбил киммерийцев Лигдамиса
(Тугдамме).
Считалось, что в середине 650-х гг. до н.э.
киммерийцы разбили лидийского царя Гига, а около 654 г.
потерпели поражение от скифов. Однако по хронологии
Э.А.Грантовского, Гиг погиб около 644/643 г. до н.э. Что
касается киммерийцев, то их вождь Тугдамме после этого
продолжал угрожать Ассирии, как после него и его сын
Сандакшатру. Из опубликованной в 1933 г. Р.Томпсоном
ассирийской надписи выяснилось, что Тугдамме не был кем-
то разбит, а умер от болезни, подробно описанной в
источнике. Поражение киммерийцев, по Э.А.Грантовскому,
“произошло не ранее середины 630-х годов или даже позже”.
Ослабление Ассирии благоприятствовало росту скифской
мощи. Именно при Мадии она достигла своей кульминации.
Время скифской гегемонии в Передней Азии определяется по-
разному; наиболее аргументированной представляется
датировка 652(3) – 625 гг. до н.э.
Локализация “царства скифов” затруднительна.
Выявленные недавно новые факты вроде бы свидетельствуют о
создании “киммерийского” (скифского?) “царства Вселенной”
на территории северной Сирии. В то же время количество
археологических находок, скифских поселений и могильников
склоняет к мысли о существовании “царства скифов” на
Северном Кавказе.
В любом случае источники (Геродот, Трог, Диадор,
Курций Руф) фиксируют военные успехи Мадия в Передней
Азии. Они разбили мидян, после чего долгое время
господствовали над всей Азией; одержали ряд побед в Малой
Азии, где наряду с другими племенами разбили родственных
себе киммерийцев (унаследовав от них власть над этими
районами); совершили грабительские походы в Восточное
Средиземноморье, Сирию и Палестину, откуда угрожали
Египту, но фараон Псамметих откупился от них дарами (что,
однако, не помешало на обратном пути разграбить храм в
городе Аскалоне).
Скифское владычество в Азии закончилось после того,
как Киаксар перебил их верхушку. Большая часть скифов
Мадия ушла из Азии, и на пути в Европу какая-то часть
осела, видимо, на Северном Кавказе. Находки из
Келермесских и Баксанских курганов, включавших вещи
малоазийского производства, свидетельствуют о том, что
они относятся к концу VII в. до н.э., ко времени
возвращения скифов Мадия из переднеазиатских походов.
Наиболее ранние курганы Келермесской группы могут
принадлежать к периоду, предшествовавшему походу Мадия —
около середины VII в. до н.э.
В целом, на эпоху “царей” скифов – Партатуа и его сына
Мадия – приходится пик господства скифов в Передней Азии.

Анахарсис

Анахарсис – один из наиболее известных сынов Скифии и
мыслителей древности. Античные авторы сохранили о нем
много разнообразных сведений. Это неудивительно, ибо
современники признали его одним из семи величайших
мудрецов древнего мира.
Наиболее полные биографические сведения об Анахарсисе
приводит Диоген Лаэртский в работе “Жизнеописания и
учения прославившихся в философии”: “Скиф Анахарсис был
сыном Гнура и братом Кадуида, царя скифского; мать его
была гречанка; поэтому он овладел двумя языками. Он писал
о скифских и эллинских обычаях, о средствах к дешевизне
жизни и восемьсот стихов о военных делах”. В Афины, пишет
далее Диоген, Анахарсис прибыл примерно в 594 г. до н.э.
и посетил знаменитого афинского философа Солона. Если
учесть, что Анахарсису в то время было 20 лет, то
получается, что он родился в 614 г. до н.э.
Такие же сведения о жизни Анахарсиса приводит Платон в
схолиях к сочинению “Государство”: “Анахарсис был сыном
скифского царя Гнура и матери гречанки, почему и владел
обоими языками. Он гостил в Афинах у Солона…”
В Грецию Анахарсиса привело желание изучать науки и
законы управления обществом. Так, по сведениям Лукиана,
Анахарсис пришел “в Афины, стремясь страстно к эллинскому
образованию…”; он хотел впитать в себя “все самое
прекрасное в Афинах, а потом и в остальной Греции”,
узнать “про законы, что мудрее всех, и про людей, что
лучше всех и… обычаи и празднества их всенародные, и
жизнь и строй государственный”.
В Греции Анахарсис находился более тридцати лет до
самой смерти Солона в 559 г. до н.э. За это время он
побывал в Лесбосе, Фивах, Коринфе, Фокиде, Беотии,
Сицилии, Египте, Персии. Согласно античным источникам,
Анахарсис настолько прославился своим умом и
находчивостью, что стал членом Ареопага – верховного
органа управления Греции. Он активно выступал и на
Олимпийских играх, не раз удостаиваясь высших наград.
Вернувшись на родину, Анахарсис вскоре был убит. По
иронии судьбы имя Анахарсис означает “невредимый”.
Обстоятельства его гибели подробно описаны Геродотом.
“Кизикенцы” в это время справляли праздник Матери богов.
Анахарсис дал богине такой обет: если он возвратится
домой здравым и невредимым, то “принесет ей жертву по
обряду, какой он видел у кизикенцев, и учредит в ее честь
всенощное празднество. Вернувшись в Скифию, Анахарсис
тайно отправился в так называемую Гилею (эта местность
стоит у Ахиллесова ристалища и вся покрыта густым лесом
разной породы деревьев). Так вот, Анахарсис отправился
туда и совершил полностью обряд празднества, как ему
пришлось видеть в Кизике. При этом Анахарсис навесил на
себя маленькие изображения богов и бил в тимпаны. Какой-
то скиф подглядел за совершением этих обрядов и донес
царю Савлию. Царь сам прибыл на место и, как только
увидел, что Анахарсис справляет этот праздник, убил его
стрелой из лука”. Эти сведения Геродоту сообщил скиф по
имени Тимн.
Истинной причиной убийства Анахарсиса скорее всего
была борьба за обладание престолом. Подобные конфликты, в
основе которых стояла борьба за власть между различными
группировками внутри господствующего слоя, на
заключительных этапах классообразования и в
раннеклассовых обществах не были редкостью. Известно о
борьбе кшатриев и брахманов за руководящее положение в
древней Индии. Аналогичную картину Тацит и Марцеллин
отметили у германских племен. Нечто подобное имело место
у скифов.
Из рассказа Геродота о Скифии можно заключить, что
отношения между царями и жрецами-гадателями далеко не
всегда были идиллическими. За убийством Анахарсиса стоит,
быть может, конфликт между жречеством и носителями
светской власти. Геродот же изложил официальную точку
зрения, предложенную ему Тимном – доверенным лицом
скифского царя. Официальная мотивировка убийства
Анахарсиса, естественно, акцентировала внимание на
поступках (действительных или мнимых) царевича, способных
вызвать наибольшее осуждение скифов, а именно, на его,
якобы, отступничество от родных богов и обычаев.
Противники правящей династии пытались использовать
“факт” нежелания поклоняться своим богам одним из членов
царского рода. В период классообразования авторитет,
личные качества претендента на престол играли важное
значение. В таких условиях вероотступничество (даже
дальних родственников) являлось серьезным преступлением и
грозило потерей вождю многих сторонников, а в конечном
итоге – трона. С этой точки зрения поведение Анахарсиса,
брата царя, было преступным, а столь суровое наказание —
предопределено традицией.
Анахарсис оставил богатое наследие, сохраненное
стараниями античных писателей. Эти сведения представляют
ценность не только для философов; они интересны широким
историческим и этнографическим материалом; помогают
полнее понять дух и колорит того времени, структуру
повседневности бытия скифов, критерии духовных и
моральных ценностей, психологии человека и т.д. В этом
плане важен рассказ об Анахарсисе Лукиана Самосатского.
Отвечая на вопрос Солона, Анахарсис дал точную
характеристику быта своих соплеменников: “А у нас,
скифов, если кто ударит кого-либо из равных или, напав,
повалит на землю, или разорвет платье, то старейшины
налагают за это большие наказания, даже если обида будет
нанесена при немногих свидетелях. Откуда бы мне,
блуждающему кочевнику, жившему на повозке и переезжавшему
из одной земли в другую, а в городе никогда не жившему и
даже доныне его не видавшему, рассуждать о
государственном устройстве и учить оседлых жителей, уже
столько времени благоустроенно живущих в этом древнейшем
городе?”
Повышенный интерес специалистов вызывают приписываемые
Анахарсису письма, в которых мыслитель выразил свое
понимание проблем права и морали, соотношения культур,
государственных порядков и т.д. Так, в письме к Медону
Анахарсис отмечал: “Зависть и страсть явно
свидетельствуют о плохой душе: зависть имеет следствием
злобу по отношению к благополучию друга и ближнего
своего. Страсть вызывает разочарование в пустых надеждах.
Скифы не одобряют поведение таких людей… ненависть и
зависть и любую страсть, которые возбуждают недовольство,
они беспрестанно презирают со всей силой, так как они
вредят душе”.
В письме к царскому сыну Анахарсис рассуждает о
внутренней свободе человека: “ У тебя флейты и кошелек,
набитый деньгами, у меня лошадь и лук. Поэтому ты раб, а
я свободный человек”.
В письме Терею, правителю Тракии, автор выразил свое
отношение к принципам управления: “Ни один хороший
повелитель не губит своих подданных, а хороший пастух не
обращается жестоко со своими овцами… Было бы лучше,
если бы щадил тех, кем правишь. Ибо, если ты не
злоупотребляешь своей властью для увеличения своих
владений, то твое государство прочно”…
Диоген в своем сочинении собрал целый ряд метких,
крылатых выражений и изречений Анахарсиса. Некоторые из
них актуальны и сегодня.
– Виноградная лоза приносит три кисти: первую —
удовольствия, вторую – опьянения, третью – отвращения.
– Вызывает удивление, что у эллинов состязаются
художники, а судят их не художники.
– Лучше иметь одного друга, стоящего много, чем много
нестоящих.
Таковы краткие сведения о скифском мудреце Анахарсисе.
Рассказ о нем закончим словами Страбона: “Поэтому-то и
Анахарсис, Абарис и некоторые другие скифы, им подобные,
пользовались большой славой среди эллинов, ибо они
обнаруживали характерные черты своего племени:
любезность, простоту, справедливость”.

Атей

В период правления царя Атея (IV в. до н.э.)
причерноморская Скифия достигла своего наивысшего
расцвета. В социальной истории ираноязычных племен юга
России в это время наблюдается ряд новых явлений как во
внешней, так и во внутренней политике. По наблюдениям
Иосократа, скифы вместе с фракийцами и персами – “самые
способные к власти и обладающие наибольшим могуществом
народы”.
Если судить по письменным источникам, основным
направлением военных походов скифов в IV в. до н.э. был
запад. В этом отношении царь скифов Атей являлся
продолжателем политики своих предшественников в V в. до
н.э. Очевидно, именно в ходе осуществления западной
экспансии Атей воевал с фракийцами. В результате действий
могущественного царя скифов часть фракийцев была покорена
и обложена повинностями, которые Клеарх Солийский
сравнивал с рабским служением. Скифы стали играть важную
роль в политической жизни на Балканах и смогли
скорректировать процессы, вызванные действиями Филиппа II
Македонского. Выражением могущества Атея на западных
рубежах являются его переговоры “на равных” с Филиппом II
Македонским, о которых подробно рассказывает римский
историк Помпей Трог.
При Атее скифы прочно утвердились в Добрудже.
Примечательно, что в Поднестровье в это время отмечается
увеличение скифского населения, как кочевого, так и
оседлого земледельческого. Сфера главных интересов скифов
явно перемещалась на запад ближе к основным центрам
греческой цивилизации. В то же время война с Боспорским
царством, предпринятая в правление Перисада I,
знаменуется усилившимся давлением скифов на греческие
города Северного Причерноморья. При царе Атее важные
перемены произошли во внутренней жизни скифов. Усилилось
имущественное и социальное неравенство, идеологическое
обособление знати, дальнейшее расслоение среди свободных
кочевников-скифов. Именно IV веком до н.э. датируется
большинство царских курганов. Богатство скифской
аристократии ни до, ни после никогда не достигало таких
размеров, как в это время.
К IV в. до н.э. относится начало городской жизни в
Скифии. Геродот отмечает, что в степной Скифии не было
городов. Но в конце V в. до н.э. возникло Каменское
городище на Днепре. По предположению Б.Н.Гракова,
Каменское городище – это столица царства Атея. Очевидно,
оно было главным административным, ремесленным и торговым
центром всей Скифии, и едва ли случайно, что в
сравнительной близости от него расположены многие царские
курганы. Примечательно также, что Каменское городище
существовало тогда, когда прекратили или заканчивали свое
существование крупнейшие городища лесостепной Скифии. По
всем основным показателям, а именно – по размерам (около
12 квадратных км), численности населения, обособлению
ремесел, наличию особого аппарата управления,
сравнительно мощным укреплениям – Каменское городище
являлось настоящим городом.
Рассматриваемое время характеризуется и ростом
торговли с греческими городами Северного Причерноморья,
усилением эллинизации скифской знати. В этом процессе
существенную роль играла специфика греческих городов как
торгово-ремесленных центров и конъюнктура, сложившаяся на
средиземноморском рынке со второй половины V-го в. до
н.э. После поражения Афин в Пелопонесской войне сельское
хозяйство Аттики было разорено, а доступ к
средиземноморским хлебным рынкам – затруднен. Вывоз хлеба
из Северного Причерноморья приобрел очень важное значение
для обеспечения Афин недостающими продуктами питания, и
понтийские греки не только производили его сами, но и
увеличили закупки у местного населения. По свидетельству
Демосфена, при царе Левконе I из Боспора в Афины ежегодно
поступало около миллиона пудов хлеба.
В результате возросли богатства не только греческих
городов на северном побережье Понта, но и скифских
аристократов, которые, вероятно, взяли на себя
посредническую роль и сами торговали хлебом, получаемым
от зависимых земледельцев. У скифской знати появилось
желание установить контроль над торговлей со странами
Средиземноморья. С IV в. до н.э. началось давление на
Херсонес, Боспорское царство. Показательно письмо,
которое царь Атей отправил гражданам Византии: “Не
вредите моим походам, чтобы мои кобылицы не пили вашей
воды”. Подобное же стремление могло явиться одним из
стимулов к военным походам Атея в сторону Балкан.
Курганы скифской знати IV-III вв. до н.э. изобилуют
греческими изделиями, в том числе высокохудожественными
произведениями искусства из драгоценных металлов,
выполненными специально на заказ. В скифское искусство
широкой волной хлынули греческие сюжеты и мотивы, а в
скифской аристократической среде уже появились люди,
знакомые с греческой мифологией. Они и были потребителями
колчанов со сценами из жизни Ахилла, серег с
изображениями Афины Паллады и других предметов с чисто
греческими сюжетами. Среди приближенных Атея немало людей
получали удовольствие от игры взятого в плен знаменитого
греческого флейтиста Исменея; исключением был лишь сам
Атей, заявивший, что предпочитает ржание боевого коня.
Сторонники заимствований лучших достижений греческой
культуры в среде скифской знати решительно взяли верх.
Отражением установившейся торговли и усилившихся
контактов с греками является начало чеканки царем Атеем
собственной монеты, правда, в очень ограниченном
количестве. Последнее свидетельствует о том, что чеканка
Атеем собственной монеты явилось, прежде всего,
политическим актом. Не случайно по типу изображения она
была близка к монетам Филиппа Македонского. На реверсе
монеты Атея представлен стреляющий из лука конный скиф;
на аверсе – типичная для греческой нумизматики голова
Геракла в львином шлеме.
В рассматриваемое время усиливается центральная
власть. Если во время войны с персидским царем Дарием у
скифов еще сохранялся какой-то совет, по крайней мере
“басилевсов”, то царь Атей во всех дошедших до нас
документах действует единолично. Согласно указанию
Страбона, царь Атей правил скифами один. Ни о каких его
соправителях в трудах древних авторов не упоминается, а
об Атее, как сильном и деятельном самодержце скифов,
кроме Страбона, говорят Полиен, Фронти, Клеарх Солийский.
Скифское государство эпохи Атея было раннеклассовым,
но достигшим своего расцвета. Дальнейшая судьба подобных
государственных образований, основанных на завоевании и
политическом господстве кочевников над земледельцами, во
многом зависит от успешного продолжения активной внешней
политики или же от способности кочевой аристократии стать
господствующим классом.
Для Скифии IV в. до н.э. оба пути были возможны.
Имеются даже основания полагать, что развитие совершалось
сразу по обоим направлениям. Войны царя Атея говорят сами
за себя. Вероятно, 339 г. до н.э. был годом наивысшего
могущества Скифского государства, и он же ознаменовал
начало его заката. Война с Филиппом Македонским,
вызвавшая огромный интерес у древних и современных
авторов, окончилась победой отца Александра Македонского.
Совсем немного не дожив до ста лет, царь скифов Атей пал
в битве.

Томирис

Томирис – одна из самых известных скифских
“амазонок”. Насколько известно, первым об амазонках
вообще написал Гомер (УШ в. до н.э.). В его поэме
“Илиада” есть такие строки: “как мужам подобные, ратью
нашли амазонки”. В древних схолиях к “Илиаде” говорится,
что “амазонки – дочери Ареса и Афродиты, вскормленные у
Термодонта, реки в Скифии”. Ряд авторов Термодонт
идентифицирует с Кубанью.
Древнегреческий драматург Еврипид (ок.480-406 гг. до
н.э.) в поэтической форме поведал о том, как Геракл
отправился к “берегам Меотиды”:

На полки амазонок
Много витязей славных
За собой он увлек.
Там в безумной охоте
Он у варварской девы,
У Аресовой дщери,
Златокованый пояс
В поединке отбил.

Пояс у ираноязычных племен всегда был показателем
высоких качеств воина. А богато украшенный пояс
(“златокованый”) – указывал не только на опытность
всадника, но и на его знатность. Именно таковой должна
была быть амазонка (“дочь Ареса” – скифского бога войны),
коль скоро ее вызвал на поединок Геракл.
Наиболее ранние, отчасти мифические, сведения об
амазонках обобщил Геродот. По его данным, часть
воительниц в давние времена оказалась в северном
Приазовье; там они смешались с жившими здесь скифами, в
результате чего появились савроматы (сарматы). “С того
времени жены савроматов придерживаются древнего образа
жизни, выезжая на охоту на лошадях и вместе с мужьями, и
отдельно от мужей; они также ходят на войну и носят ту же
одежду, что и мужья. Языком савроматы пользуются
скифским, но говорят на нем издавна с ошибками, т.к.
амазонки усвоили его неправильно. Относительно брака у
них установлено следующее: никакая девушка не выходит
замуж прежде, чем не убьет мужчину из числа врагов.
Некоторые из них, не способные исполнить обычай, умирают
в преклонном возрасте, так и не выйдя замуж”.
Возможно, сходные обычаи бытовали у части
массагетских племен. Во всяком случае, описывая
исседонов, Геродот счел необходимым подчеркнуть, что
“женщины у них совершенно равноправны с мужчинами”, а в
разделе о собственно массагетах поместил предание о
“царице” Томирис. “У массагетов после смерти (своего)
мужа царствовала женщина. Имя ей было Томирис”. Она,
будто бы, возглавила сопротивление массагетов нашествию
персидской армии Кира. “Прекратив поход, – писала она
Киру, – царствуй над своими и смирись, видя, как мы
правим подвластными нам”.
Третью войска массагетов командовал сын царицы
Спаргапиф. Персы заманили его в ловушку и взяли в плен.
Томирис вновь обратилась к Киру: “Прими во внимание мои
слова, так как я даю тебе хороший совет: отдай мне моего
сына и уходи из этой страны безнаказанно, хотя ты дерзко
поступил с третью массагетов. Если же ты не сделаешь
этого, то клянусь тебе Солнцем, владыкой массагетов, я
напою тебя кровью, хотя ты и ненасытен”. Однако сам
Спаргапиф предпочел плену смерть. Он попросил “Кира
освободить его из оков; когда же был освобожден и как
только смог владеть руками, (тут же) лишил себя жизни”.
Томирис собрала все войско и вступила с Киром в бой.
По свидетельству античных авторов, это битва была “самой
жестокой” из всех известных в ту эпоху. Сначала стороны
“стреляли друг в друга из луков”; когда кончились стрелы,
стали биться “врукопашную копьями и кинжалами”. Так они
сражались в течение долгого времени и никто не хотел
“спасаться бегством, но, в конце концов, массагеты
одержали верх. Большая часть персидского войска была
уничтожена тут же на месте, и сам Кир погиб”.
Эта битва описана многими древними авторами.
“Массагеты, – отмечал в этой связи Страбон, – доказали
свою доблесть в той войне с Киром, о которой повествуют
многие…” Но во всех случаях мы имеем дело с
литературной обработкой предания. По авторитетному мнению
В.И.Абаева, геродотовский сюжет о Томирис имеет явно
фольклорный характер. Детали подробного рассказа Геродота
могут вызывать сомнения, хотя возникновение предания
связано, очевидно, с реальными историческими событиями. В
целом, сюжет о Томирис считается фрагментом скифского
эпоса.
Более 30 лет назад В.И.Абаев высказал мысль о том,
что бытовавшие на скифской почве эпические образы (в том
числе и “амазонские”) питали эпос во всем ираноязычном
мире, а также проникали к соседям скифов и сарматов —
племенам Средней Азии и Кавказа. Новые исследования
целого ряда авторов подтвердили правоту В.И.Абаева.
Амазонскими мотивами богат, например, фольклор народов
Приаралья. Предания о воительницах рассказывают и узбеки
Хорезмского оазиса. Интересной реминисценцией приводимого
Геродотом рассказа о Томирис, ее сражения с Киром
является легенда о правительнице Хорезма Тюрабек-ханым и
вторгшемся в ее владения султане Санджаре. В современном
сказании хорезмских узбеков повторился древний
массагетский сюжет. Исследователи отмечают несомненное
сходство обоих фольклорных памятников. По содержанию и
манере изложения особенно близки их начальные строки; но
и дальнейшее изложение событий построено по одному
принципу. С этой легендой сопоставим эпизод из
каракалпакского эпоса “Кырк кыз” о вторжении в Хорезм
иранского Надир-шаха, борьбу с которым возглавила сестра
главного героя Арслана — своего рода “амазонка” Алтынай.
Среди кавказского фольклорного материала обратим
внимание на поэтическую переработку В.Светловым
произведений устного народного творчества, изданную под
названием “Томиранда. Амазонская легенда кавказского
побережья Черного моря”. По версии В.Светлова, царство
Томиранды располагалось на реке Фермодонт, которую
отождествляют либо с рекой Термех в Малой Азии, либо с
Тереком. Особо отметим имя правительницы амазонок Кавказа
Томиранды, похожее (тождественное?) на имя царицы
массагетов Томирис.
К сюжету о Томирис и Кире можно привести еще одну,
очень яркую аналогию – одно из преданий о грузинской
царице Тамаре. Л.С.Толстова со ссылкой на Н.Я.Марра пишет
по этому поводу: “И опять Thamar. И опять могущественная
владычица, с необычайным обаянием красоты и власти. Как
Томирис, непобедима; к ней сватается персидский царь, как
и к той, с тем же неуспехом; конечно, он вторгается в ее
пределы, терпит от нее поражение … и губит хитростью ее
сына. Мертвая голова царя и здесь цель войны; Тамара
вонзает в нее копье, несет в ликовании среди триумфа”. У
Геродота царица массагетов Томирис голову мертвого Кира
опустила в бурдюк с кровью, сказав при этом: “Ты меня,
живую и одержавшую над тобой победу в битве, погубил,
захватив хитростью моего сына. Я же тебя, как угрожала,
напою кровью”.
Таким образом, интересующий нас сюжет бытует не
только у ираноязычных народов или их отдаленных потомков,
но и в иной этнической среде. Как справедливо отмечает
Л.С.Толстова, это, в первую очередь, результат широких
межэтнических связей прошедших эпох, а также результат
литературных контактов.
Фольклористам удалось выявить с десяток вариаций
одного и того же имени, сравнимого с Томирис; причем
практически во всех случаях речь идет о царицах
(предводительницах) воинственных женщин. Антропоним
Томирис и его модификации на огромной территории – от
Приаралья до Восточного Средиземноморья – в глубокой
древности были связаны со жречеством. В наиболее
архаических случаях речь идет именно о жрицах. По
предположению специалистов, в глубокой древности лексема
Томирис (или ее модификации) у некоторых народов Передней
Азии являлась именем божества, скорее всего – божества
плодородия. Этим же именем нередко назывались жрицы,
служительницы данного божества.
Интересующее нас имя в течение длительного времени
было сакральным. Массагетская Томирис и кавказская
Томиранда, очевидно, совмещали военно-управленческие и
жреческие функции, как это было, судя по археологическим
данным, у савроматов и саков. Правительница (или главная
жрица), видимо, нередко носила сакральное имя божества.
Помимо Томирис, античные авторы оставили
свидетельства еще о нескольких знатных “амазонках”. Так,
Ктесий в передаче Диодора поведал о том, что “у саков
царствовала женщина с совершенно воинственными
наклонностями по имени Зарина. Вообще женщины у этого
племени мужественные и делят с мужьями опасность войны.
Зарина привела в культурное состояние большую часть
земли, построила много городов …” После смерти Зарины
ее подданные “в знак признательности за ее благодеяния и в память ее добродетели” соорудили гробницу, намного
превосходившую остальные – грандиозную пирамиду с
колоссальной золотой статуей царицы на вершине. Здесь же
отметим, что имя сакской царицы в переводе означает
“золото”, “золотая”.
Воспоминания о Зарине сохранились в
среднеазиатской поэме “Гургули”, в которой говорится о
богатырской Зарине Зарингар (“Златописанной”) – дочери
победителя девов царя Согдына (т.е. Согдийца).
Свидетельства античных авторов об “амазонках”
дополняются археологическими материалами. В этой связи
отметим недавние раскопки скифских курганов V-1V вв. до
н.э. на Среднем Дону. В 3-х из 4-х исследованных курганах
были погребены молодые женщины из богатых семей; в двух
случаях их сопровождал набор оружия. Наличие дорогих
ювелирных украшений боспорского производства, греческих
амфор, значительные размеры и пышность погребальных
сооружений сопоставимы с известными курганами военной
аристократии. Всего же в южнороссийских лесостепях между
Доном и Днепром на 1991 г. обнаружено 112 таких
погребений, что существенно превосходит количество
женских могил с оружием у савроматов Поволжья и
Приуралья, считающихся главными “поставщиками амазонок”.
В тех случаях, когда удалось определить возраст,
оказалось, что большинство вооруженных скифянок
принадлежало к возрасту от 16 до 30 лет (69% таких
захоронений). Многие погребенные относились к высшим
слоям общества. Захоронения вооруженных скифянок
археологи склонны объяснять наличием некоей воинской
повинности в качестве легковооруженной конницы для
определенных возрастных и социальных групп.
Среди археологических материалов скифской поры по-
разному интерпретируются находки повозок или их частей в
курганах-могилах. Многие специалисты связывают их с
высоким социальным статусом погребенных, которых относят
к представителям либо военной аристократии, либо
жречества. Со времен М.И.Ростовцева (1913 г.) считается
установленным, что погребальная повозка представляла
собой “жилище для кочевника в загробном мире”.
Не оспаривая в принципе приведенные мнения,
отметим, что они не все объясняют. Так, без ответа
остается вопрос, почему в скифское время погребальные
повозки в 70% случаев связаны с погребенными женщинами,
имевшими особый социальный статус.
Среди богатых раннеаланских погребений начала н.э.
значительный процент составляют женские захоронения. По
богатству и значимости им трудно найти что-либо
равноценное среди более ранних сарматских курганов. Но,
как справедливо подчеркивает А.С.Скрипкин, напрашивается
аналогия с довольно ярко выраженными матриархальными
традициями у сако-массагетского населения Арало-
Каспийского региона. Памятники фольклора сохранили
свидетельства о высоком общественном положении женщины у
древних народов Приаралья и их участии в ратных делах.
Это перекликается с нартовским эпосом осетин и позволяет
говорить о единых истоках данного явления.
В.И.Абаев обратил внимание на то, что в нартовском
эпосе фольклорных “амазонок”, включая прославленную
Шатану, нередко называют afsin – “хозяйка”, “госпожа”. В
поисках этимологии этого термина ученый остановился на
одноименном титуле среднеазиатских правителей. Титул afsin засвидетельствован ранними арабскими авторами у
правителей Усрушана (последний al-Afsin – Хайдар – умер в
841 г.) и Согда (например, Гурек – “ихшид Согда, афшин
Самарканда”, в 737/8 г. заключил договор с арабским
военачальником Муслимом). Здесь явно выступает
нарицательное значение слова afsin – “правитель”.
По убеждению лингвистов, afsin в своей форме носит
явные черты сако-массагетского (скифского) происхождения.
“Мы имеем дело со скифским социальным термином,
распространившимся по Средней Азии. Весьма возможно, что
термин afsin восходит к массагетскому матриархату и
служил первоначально наименованием массагетских
правительниц типа знаменитой Томирис …” (В.И.Абаев).
Очевидно, в богатых женских раннеаланских погребениях
начала н.э. следует видеть наследниц громкой славы
Томирис.

Фёдор Гутнов

Иллюстрации Вячеслава Ларионова