Модернизация трансформирующегося общества не может протекать без соответствующих изменений в сложившейся культуре. Однако последняя, как совокупность ценностей, норм и представлений, обеспечивающих данные процессы необходимыми стимулами, образцами и регуляторами, способна выступать, в зависимости от условий, и как фактор, сдерживающий глубокие общественные перемены, и как агент модернизации, обладающий мощным символическим и социальным капиталом.
Масштабные социокультурные сдвиги, которые за 30 лет произошли в башкирском обществе, довольно сильно изменили статус и функции культуры (особенно «высокой»), стимулировали переход от моностилистической модели советского периода к плюралистической парадигме. В тоже время несмотря на возникающие порой в общественном и научном дискурсе алармистские высказывания и оценки относительно кризисного состояния современной культуры, необходимо признать, что в данной ситуации речь должна идти как минимум о разных уровнях, формах и видах искусства, поскольку имеющиеся сегодня сегменты культуры отличаются не только по степени развития, но и востребованности со стороны своих потребителей.
Изучение состояния современной башкирской культуры сопряженно с рядом методологических сложностей, поскольку она сосуществует, а порой и тесно переплетается, с региональными культурными процессами в Республике Башкортостан, и, тем не менее, не аналогична им, имеет особый статус и собственную «нишу» в социальном пространстве. Соответственно объектом данного исследования является национальная культура и ее артефакты (в широком смысле), а также литература, созданная на башкирском языке.
Особенности башкирской культуры советского периода
Башкирская национальная культура как полноценный феномен стала возможна, прежде всего, благодаря той масштабной социальной трансформации общества, которая началась в России на фоне революционных событий первой четверти XX века, а затем в условиях реализации национально-культурной политики советского государства. Необходимо отметить, что к концу имперского периода в башкирском традиционном обществе существовал главным образом мощный пласт многовековой религиозной и народной культуры (устное словесное и музыкальное творчество), стала формироваться национальная творческая интеллигенция, были элементы театрального и оперного искусства. Другими словами, имелись лишь определённые предпосылки для создания высокой культуры, но ее самой фактически не было.
К примеру, не существовало четко оформленного литературного башкирского языка, что является ключевым фактором для модернизации общества и в целом нациестроительства. Дело в том, что хотя тюрко-мусульманское население империи имело развитую письменную культуру, появляющиеся в ней тексты не были еще национально ориентированы, поскольку до 1920-х годов «тюркский мир» Евразии во многом состоял из отдельных этносов, имевших при этом единый литературный язык – тюрки́, который и обеспечивал общность культурного пространства [1, с. 17]. То есть нерусские народы находились в тот момент в «примордиальном» состоянии и не являлись сложившимися нациями с точки зрения «конструктивистских» подходов.
Данное обстоятельство, собственно говоря, и послужило, уже в наши дни, причиной постоянных, а, порой, и острых дискуссий по поводу этнической принадлежности целого ряда дореволюционных писателей. Так, к примеру, известного поэта-просветителя Мифтахетдина Акмуллу (1831-1895), считают «своим» современные представители башкирской, татарской и казахской интеллигенции.
Другими словами, именно с момента становления «советской версии Модерна», этнические культуры народов Евразии, включая высокую литературу, получили мощное развитие и обрели свое истинно «национальное лицо». Сегодня это воспринимается как нечто само собой разумеющееся, хотя в мировой истории есть примеры того, когда внутренняя модернизация происходила без создания «этажа» высокой культуры (особенно в странах и государствах Азии). Необходимо также иметь в виду, что «высокая культура» – это не только соответствующие институты, но и качественная характеристика, показатель уровня развития общества в целом. По этой причине известный американский социолог Г. Гэнс считал, что высокая культура является степенью, а не видом культуры [2, с. 109].
В результате, практически все нерусские народы СССР, в том числе и башкиры, получили формальные признаки «гражданских наций» – национально-государственную территорию, «язык», национальную печать, включая структуры и институты высокой и массовой культуры. Однако парадокс ситуации заключался в том, что постоянно осуждаемый в официальном дискурсе этнический национализм, то есть антипод гражданского общества, по факту был важным и эффективным инструментом действующей власти, глубоко и основательно «цементировал» советский режим [3].
С этого же времени в рамках проводимой национальной политики стали формироваться и институциональные механизмы воспроизводства культуры. Как пишет Р. Вахитов, в советский период башкирам предоставлялись определенные привилегии, в том числе возможность развивать свою национальную культуру. «Государство поддерживало башкирские творческие союзы (писателей, художников, актеров и т. д.), финансировало национальные школы и театры, издания на башкирском языке (газеты, журналы, книги). Существовали определенные послабления при приеме башкир в вузы, особенно на гуманитарные факультеты, нацнаборы при отправке студентов, аспирантов и докторантов из региона в столичные вузы» [4, с. 146].
Необходимо отметить, что наиболее слабым местом советской ускоренной модернизации был существенный разрыв между «переходом к современности» и традиционной культурой. Башкирское общество не успевало выработать и адаптировать свою культуру к резким социальным изменениям. К примеру, в результате сверхускоренной урбанизации возникла гомогенная социальная прослойка в лице интеллигенции, которая, тем не менее, обладала всеми признаками локального синкретизма.
Вчерашние сельские жители, то есть носители особой психоментальности, по сути, за очень короткий исторический срок стали известными башкирскими учеными, художниками и писателями, однако ускоренная модернизация таила в себе главную опасность – неспособность синкретизма критически оценивать себя и существующую социальную действительность. Советско-башкирская элита обладала мифологизированным сознанием и слабым уровнем исторической саморефлексии. При этом она была абсолютно лояльной по отношению к власти, особенно после политических репрессий 30-х годов. Так, в 1938 г. была расстреляна целая плеяда видных представителей башкирской творческой интеллигенции (Даут Юлтый, Тухват Янаби, Габдулла Амантай и др.).
Наиболее ярко башкирский фундаментализм проявился в культуре и общественной жизни в 30-40-е годы, а затем в послевоенный период. Символами этой эпохи стали: композитор Загир Исмагилов, писатели Мустай Карим, Назар Наждми, Зайнаб Биишева и многие другие. Их заслуга заключалась в том, что они сумели органично трансформировать народный фольклор и оставили после себя прекрасные образцы высокой башкирской культуры, основанной на традиционных пластах этнического сознания.
Между тем, новая модернизационная волна выводила на историческую сцену следующее поколение башкирской интеллигенции. В 50-80-е годы вышла на новый уровень башкирская художественная литература, театральное и оперное искусство, национальная печать и кинематография. На смену представителям советского традиционализма 30-40-х годов, шло поколение башкирской элиты, которая впоследствии приняла активное участие в общественно-политической жизни республики в позднесоветский, а затем и в период «парада суверенитетов». Главной ее чертой можно назвать отказ от жестких фундаменталистских установок традиционного общества и более зрелый, «интеллигентный» характер. Социокультурные параметры башкирского общества к этому моменту также уже подверглись определенным изменениям. «Старая», холистская парадигма размывалась, а сама башкирская культура становилась более утонченной, дифференцированной. Коллективистские ценности традиционализма хотя и медленно, но вытесняются личностными, индивидуалистскими установками. Литературоцентризм советской башкирской культуры порождает таких талантливых писателей-общественников как Рауль Бикбай, Кадим Аралбай, Газим Шафиков и многих других.
В рамках «большой системы», очередная волна модернизации способствовала также преодолению профанного статуса элементов культуры, лишенных прямых связей с сакральным ядром. Началось возрождение секулярной культуры. Лирический взрыв середины 50-х годов породил феномен новой советской культуры, с которым были связаны новые имена и новые подходы в поэзии, прозе, кинематографии, театре, музыке [5, с. 140].
В башкирской культурной жизни это явление связанно, прежде всего, с именем талантливого поэта-лирика Рами Гарипова.
Выход новой генерации башкирской интеллигенции характеризуется ростом национального самосознания и патриотизма. Именно в 70-80-е годы получают распространение истинно башкирские имена, такие как Салават, Азамат, Юлай, Урал и др. Однако природа этого явления была противоречивой. С одной стороны, она была реакцией на резкое изменение типа жизни, вызванное урбанизацией – культура постепенно становилась городской. С другой, этот крайне болезненный, но объективный процесс, башкирская интеллигенция интерпретировала как дефективность самой советской системы и попыталась ответить усилением этнической идентичности. Чутко уловивший негативные процессы деэтнизации Р. Гарипов отразил это в стихотворении «Туган тел» («Родной язык») за что подвергся гонениям со стороны партийных органов.
Возникшая в рамках советской классической культуры (а значит фактически по образцу западноевропейской), башкирская высокая культура была сформирована по тем же лекалам, однако несмотря на безусловную национальную самобытность, несла на себе все ее «родовые» противоречия.
Так, лишь официальная культура наделялась правом «общественной репрезентации», была условием массовой «востребованности» культуры и превращения ее в социальный феномен. Именно государство решало кто является писателем или композитором и, следовательно, имеет право на культурную легитимацию. Взамен оно требовало от интеллигенции лишь лояльности к режиму, а также широкой общественной и просветительской работы с населением, что в целом соответствовало модернизационным целям властей, однако сужало их творческую активность.
Как отмечает А. Зудин: «Для «высокой» культуры идеология стала верховной инстанцией и опекуном. В то же время положение «высокой культуры» было привилегированным. Ее авторитет был призван подкрепить высшие ценности официальной идеологии, сосредоточенные в сакральном центре культуры. Симбиоз с коммунистической идеологией вознес «высокую» культуру на недосягаемую высоту, а коммунистический режим превратил в проводника «классического наследия» и «классического стиля» [5, с. 128].
Кроме того, в самом фундаменте советской культуры изначально было заложено глубокое противоречие, обусловленное механизмом ее формирования, что заключалось в сакрализации секулярных (общественно-политических) ценностей и вытеснении сакральных («смысло-жизненных») ценностей на периферию [5, с. 125].
Данное обстоятельство имело крайне важное значение, поскольку для создания полноценного «этажа» высокой культуры прежде всего необходима ее генетическая связь с одной из мировых религий (Э. Гелнер). Советская ее форма, таким образом, не только была в прямой зависимости от государственной идеологии, но и не могла в полной мере выполнять одну из главных функций культуры – порождать личностные смыслы, которые делают экзистенциально оправданным индивидуальное бытие человека. Этот же факт обусловил ее слабую конкурентоспособность с альтернативными видами искусства: при всей своей внешней развитости и «классической» оформленности, «соцреализм» был внутренне беден и идейно односторонен.
Однако поскольку потенциал культуры всегда шире ее «официального» полюса, то постепенно сложилась и ее неформальная «ниша» куда вошли не только представители дореволюционной идентичности, но и внесистемные профессионалы – которые были исключены из механизма общественной легитимации, но при этом имели все возможности для автономного и свободного творчества. По сути, данное диалектическое противоречие и обеспечило в конечном счете формирование диалоговой модели, которая, по мнению М. Бахтина, и порождает богатство новых образов и смыслов [6, с. 324]; сделало советский художественный нарратив феноменом мировой культуры.
Что хорошо видно на примере поэзии советского периода. Если из всей плеяды поэтов того времени вычесть выдающихся мастеров слова «серебряного века», которые инерционно перешли в новую социалистическую эпоху (А. Блок, В. Маяковский, С. Есенин, А. Ахматова, А. Белый, О. Мандельштам, М. Цветаева, Б. Пастернак и др.), то, несмотря на значительное количество советских официальных поэтов, имевших к тому же огромные тиражи и многомиллионную читательскую аудиторию, останется лишь безусловная фигура И. Бродского, то есть полудиссидента-неформала, изгнанного к тому же властями из родной страны. Хотя именно с его появлением российская поэзия во многом перешла на следующий, качественно новый уровень в своем развитии.
Это вовсе не означает, что всё созданное в условиях советского официоза ничтожно или имеет малую эстетическую значимость. В реальности художник может равноценно творить в рамках обеих полюсов культурного пространства («официального» и «неформального»), поскольку у культуры свои алгоритмы и механизмы внутреннего отбора. Главным же критерием ее высокого качества является в конечном счете служение ее творцов не государству или обществу, а в первую очередь своей профессии, то есть культуре как таковой. Как отмечают исследователи, в России этот процесс начался на несколько столетий позже, чем в западноевропейском обществе, к тому же принимал сложные и противоречивые формы [5, с. 125].
В отличие от «большой» советской культуры, башкирская, в тот период, не имела такой сложной оппозиции как деление на «официальную» и «неформальную» (андеграунд) части.
К сожалению, непонимание данного факта привело к формированию ошибочных стереотипов массового и даже элитного сознания. К примеру, в современной башкирской национальной среде порой наблюдаются попытки искусственно противопоставить фигуры Мустая Карима и Рами Гарипова (как представителей противоположных полюсов культуры, по аналогии с русской). Однако подобные деления носят, прежде всего, антинаучный характер, поскольку в реальности это была одна и та же социальная среда, «один полюс», а сами указанные писатели во многом равнозначны и равноценны для башкирского национально-культурного кода.
Так, классик башкирский литературы М. Карим еще при жизни был легитимирован в рамках «большой» системы, то есть одновременно является феноменом не только башкирской, но и культуры СССР, наряду с Ч. Айтматовым, К. Кулиевым, Р. Гамзатовым и другими представителями нерусских народов советской империи. Он был в числе немногих культурных деятелей из национальных автономий, кто получил этот высокий статус. К примеру, не было аналогичной фигуры среди татарских писателей. Что можно считать одним из показателей особого внимания советских властей к самой республике и башкирскому народу.
Не менее важным для национального кода является и значение творчества Р. Гарипова, который, как указывалось выше, стал символом «лирического этапа» в культурной жизни БАССР. К сожалению, с началом «перестройки» часть интеллигенции попыталась создать ему образ непримиримого «борца с режимом», фрондирующего диссидента, хотя выдающийся поэт был скорее неудобным для властей «системным» неформалом, профессионалом по духу, которого, из-за зависти к таланту, больше всего травили не партийные чиновники, а свои же коллеги по «писательскому цеху».
Подобные попытки политизации культурных деятелей, не выдерживают рациональной критики, недопустимы в рамках научного дискурса. В этом смысле, как ни парадоксально, не повезло обоим поэтам, поскольку даже сегодня фактически нет детальных и глубоких исследований по ним и их творчеству, а вместо этого существуют лишь крайне упрощённые и шаблонные образы, основанные к тому же на стереотипах массового сознания. В связи с чем хотелось бы отметить, что оценивать вклад в башкирскую культуру того или иного творца, необходимо изучая, прежде всего, его произведения (литературные тексты, сочинения, картины), «читая» авторов и их биографии без политической или «цеховой» ангажированности.
Определённые выводы о ценности и качестве башкирской культуры советского периода, можно сделать на примере поэзии этого времени. Исследования лингвиста Б. Орехова, посвящённые анализу башкирского стихосложения, показали, что после эпохальных событий 1917 г. новая плеяда советских башкирских писателей, в отличие от дореволюционных поэтов, творила на совершенно другой стихотворной основе. Произошла кардинальная трансформация стиха, в результате которой «старая» форма аруза уже к концу 1020-х годов была вытеснена силлабикой [1, с. 86].
В итоге он пришел к важному выводу, что: «Самобытность, а, значит, и самоценность башкирской системы стихосложения очевидна, а ее устойчивость к иноязычным влияниям хорошо заметна на разных уровнях организации текста. Ни русская культурная и политическая доминация, ни кажущееся сходство с другими тюркоязычными традициями не смогли поколебать сформированную в первой трети XX века координатную сетку башкирского стиха» [1, с. 293].
Всё это позволяет несколько иначе взглянуть на проблему формирования «этнических» культур народов СССР, которая была реализована в рамках советской национальной политики. Дело в том, что в наше время является довольно распространённым стереотипом мнение, что советским государством были искусственно созданы не только новые нации, но и верхние «этажи» в виде высокой культуры (включая литературу), которые формально имели определенный этнический колорит, но были одинаковыми по содержанию. К сожалению, такое вульгарное применение конструктивистской методологии затрудняет объективное понимание сложной сути данных процессов.
Однако, в том числе на основе данного стиховедческого анализа, мы видим, что конструктивистские механизмы относительно нерусских народов СССР действительно были активно и успешно применены в ходе советской культурной революции, но в итоге они породили уникальные и, глубоко национальные по своей сути, культурные пласты. Кроме того, это, как ни странно, подтверждает и значительную роль примордиальных структур в процессе нациестроительства: можно искусственно перенести на этническую «почву» различные институты и практики, однако влияние менталитета, культурного ядра, архетипов, лежащих в сфере коллективного бессознательного, рано или поздно проявят свое национальное своеобразие.
Башкирская культура на современном этапе
С крушением советского проекта власть, сосредоточенная в поле культуры, в том числе благодаря ее поддержке государством в своих идеологических интересах, резко перераспределилась. Силу обрели утопии, использующие другие властные дискурсы, а утопия государства, по меткому выражению М. Берга, сменилась «утопией рынка» [7]. Рухнула и устоявшаяся система официальной легитимации в культуре, чему способствовало присоединение России к иному историческому измерению, обозначаемому как «постмодернистская эпоха», главной чертой которой является замена иератической вертикали плюралистической горизонталью. В результате чего все виды искусства и человеческой деятельности оказались равны между собой, а единственным критерием стал общественный успех в его разных, но поддающихся анализу параметрах [7].
Наиболее существенной трансформации подверглись институты «высокой культуры», особенно литературы. Среди причин, повлиявших на изменение социального статуса литературы и потерю русской культурой слово- или текстоцентристской ориентации, исследователи называют «изменение запросов массового потребителя, для которого именно литература в течение нескольких столетий была синонимом культуры», а также конкуренцию со стороны других полей, в том числе повышение веса СМИ, видео- и аудиокультуры [7]. Отдельно отметим и общую тенденцию, когда «зрелищно-визуальные» виды искусства, включая «высокие» ее формы, оказались в более выигрышном положении по сравнению с тексто-ориентированным творчеством.
Постепенно стали меняться и индивидуальные стратегии акторов культурного процесса, которые, с одной стороны, ушли «в свободное плаванье», особенно на фоне исчезновения идеологического диктата государства, но с другой – во многом оказались заложниками рыночной конъюнктуры и ее жестких законов. Критерием же успеха стали чисто «монетаристские» и рыночные стандарты, задаваемые постсоветской культурной парадигмой – востребованность у публики, количество проданного тиража, просмотры в соцсетях, лайки и т.д. Что, конечно, в значительной мере имеет косвенное отношение к развитию культуры как таковой, однако хорошо характеризует ее современное положение и новый социальный статус.
В этих условиях башкирская культура также не могла остаться в стороне от общероссийских и, в какой-то мере, мировых тенденций, происходящих в этой области. Различные ее формы («высокая», «народная», «массовая»), стали существенным образом трансформироваться и пытаться адаптироваться к новым общественным изменениям. Однако даже внутри указанных видов искусства, ситуация имела свою региональную специфику.
Если говорить о башкирской высокой культуре, то общая ситуация в целом характеризуется как негативными, так и положительными тенденциями.
Так, еще с советских времен развитой остается театральное и оперное искусство в республике, даже несмотря на то, что после падения СССР, оно оказалось в трудном положении, фактически было предоставлено само себе. Однако ситуация после 90-х годов стала меняться в лучшую сторону, поскольку по мере восстановления позиций государства, оно вновь стало оказывать прямую финансовую поддержку театру и национальной опере. В наши дни плодотворно работает Башкирский академический театр драмы им. М. Гафури, Национальный молодёжный театр им. М. Карима, функционирует сеть местных театров по республике – Стерлитамакский, Сибайский, Салаватский и др.
Следует отметить, что как самостоятельный жанр башкирская опера появилась в БАССР в 40-е годы XX века и главным образом композиторами советского периода был создан богатый фонд национальных оперных спектаклей («Мэргэн», «Ашкадар», «Акбузат», «Шаура» и др.).
В настоящее время в репертуаре Башкирского театра оперы и балета есть оперы «Акмулла», «Кахым-Туря», «Послы Урала», «Салават Юлаев» З. Исмагилова, «В ночь лунного затмения» С. Низаметдинова и др. А ряд современных башкирских оперных исполнителей являются звёздами мировой и российской величины (например, братья И. и А. Абдразаковы). Что также свидетельствует о высокой развитости национального оперного искусства в республике.
Отдельно отметим, что кроме сложившихся традиций в этом направлении, существенным фактором ее состояния является прямая господдержка национального и оперного искусства в РБ. Это в целом характерная особенность статуса театра в России, который исторически не имел, а фактически не имеет до сих пор своего неформального полюса в виде широкой сети независимых, частных театров. Кроме того, если на ситуацию взглянуть не с точки зрения состояния театрального и оперного искусства, а ее развития, поиска новых форм и идей, то картина становится менее радужной.
На высоком уровне остается и изобразительное искусство в Башкортостане, в первую очередь, живопись, которая традиционно была развита в регионе. Еще в советское время возник большой пласт советских башкирских художников, работавших в основном в рамках классического реализма. Вершиной и символической фигурой данной культурной парадигмы является выдающийся и самобытный художник Ахмат Лутфуллин (1928-2007), чье творчество называют «башкирским неореализмом». Показательно, что высокую оценку своих работ А. Лутфуллин получил сначала в Москве, в кругу столичных мастеров и критиков, а лишь затем произошло его признание в родной республике.
Однако уже в позднесоветский период в БАССР начинает формироваться неофициальный полюс в живописи в виде различного рода групп художников-неформалов. С началом перестройки они выходят на общественную арену, после чего и происходит их культурная легитимация.
Так, в 1990 г. возникает творческое объединение молодых уфимских художников «Чингисхан», созданное по инициативе Наиля Латфуллина (1952-1992), куда входят Василь Ханнанов, Расих Ахметвалиев, Наиль Байбурин, Ринат Харисов, Мидат Мухаметова, Рафаэль Муратшин.
Со временем появляются и такие талантливые башкирские художники как Фарид Ергалиев, Джалил Сулейманов, Ансар Галин, Амир Мазитов и др.
Необходимо отметить, что главной особенностью их творчества, на наш взгляд, является не просто художественное осмысление национальной архаики, а прежде всего объективация коллективных архетипов, образов лежащих в основе народного сознания, его менталитета, в целом «тюрко-мусульманского мира». Это был именно новый этап в национальной живописи, ее качественный скачок, которого не произошло, скажем, в башкирской литературе. Возможно, это связано с тем, что изобразительное искусство, в отличие от литературы, было менее подвержено идеологическому влиянию и контролю со стороны государства, что и предопределило в последующем ее качественное развитие.
Однако наиболее серьёзные изменения произошли с башкирской литературой. Формально сегодня в этой сфере наблюдаются попытки разрешить накопившиеся проблемы, преодолеть инерцию последних десятилетий. В очередной раз сменился председатель Союза писателей РБ, им стал З. Алибаев; появились новые имена и молодые писатели. Что, однако, не сопоставимо с потерей текстоцентристской ориентации башкирского общества, с изменением социального статуса национальной литературы.
Вслед за российским обществом, в европейских и американских культурах это произошло еще в 1950-60-е годы, башкирский литературоцентризм не выдержал конкуренции со стороны альтернативных искусств, а сама культура оказалась вытесненной из сферы серьезной жизни в сферу развлечений. Этому способствовало и повышение роли массовой культуры, а также таких научных дисциплин, как социология, политология, функции которых в советское время были присвоены литературой; включая восстановление позиций религии в общественной жизни [7].
Кроме того, как отмечалось выше, в башкирской литературе в силу целого ряда причин не возникло неофициального полюса, а значит и не было внутренних механизмов саморазвития, поскольку они в основном носили «внешний» характер и определялись советской культурной политикой в этой сфере.
С началом «перестройки», на фоне повышенного интереса к этнической тематике в обществе, наметилось определенное оживление в башкирской литературе, но ситуация, вызванная инерцией советского модерна, постепенно стала терять свою динамику. Одновременно башкирско-советская литературная среда попыталась воспроизвести себя по «старым» лекалам. Но вернуть утраченный социальный статус, особенно после 2000-х годов, оказалось невозможным, поскольку уже начали формироваться новые критерии культурной легитимации и новые писательские стратегии (продвижение своего творчества на книжном рынке, участие в различного рода конкурсах и фестивалях, наличие кейса формальных званий и грамот, публичность и медийная активность). К сожалению, башкирская литература во многом проигнорировала эти вызовы современности, а ее деятельность стала носить еще более закрытый, узкокорпоративный характер.
В этой связи крайне показательной является общественная дискуссия, инициированная в творческой среде куратором по культуре и нацполитике, вице-премьером А. Бадрановым. Поводом для нее послужила статья, в которой он отметил, что сегодня: «В сфере культуры наблюдается процесс, когда в силу возраста и здоровья из жизни уходят творцы и мастера своего дела, однако новая смена формируется крайне слабо. В литературе практически нет писателей и поэтов, сопоставимых с деятелями советской эпохи, чьи произведения переводили бы и читали за пределами республики» [8].
В качестве исключения он привел творчество молодого писателя Айгиза Баймухаметова, который, по его словам, «является практически единственным примером со времен Чингиза Айтматова, когда книги национального автора перевели более чем на десять языков, а произведение вошло в учебный курс литературы в отдельных регионах и странах СНГ» [8].
Однако эти очевидные, по своей сути, высказывания, неожиданно вызвали негативную реакцию литературного критика Ф. Кузбекова, назвавшего А. Баймухаметова «предприимчивым молодым человеком, всего себя отдающим продвижению своих произведений». По мнению ученого, «не все творцы могут заниматься саморекламой и стать за прилавок со своей книгой», а «продаваемость товара – не самый убедительный критерий его качества, тем более, если это «товар» духовного производства».
В ответ на это в соцсетях выступила сценарист З. Буракаева заявив, что творчество башкирского писателя – яркое явление, «которое уже давно пора рассматривать в контексте всей тюркской литературы». Кроме того, как она считает: «Время изменилось, но суть продвижения литературного творчества осталась такой же. Сейчас встречи писателей в книжных магазинах, книжных ярмарках, новый формат – онлайн-встречи с писателями также являются одним из условий издательства либо в этом заинтересован сам писатель. И утверждение, что писатель не должен стоять за прилавком своих книг, это как минимум, совершенное непонимание современных реалий книжного рынка».
В целом данная дискуссия наглядно показала и определенный межпоколенный разрыв в литературной среде, и постепенное осознание молодыми писателями того факта, что советская система легитимации, как и характерные для нее формы индивидуальной стратегии, окончательно ушли в прошлое. В результате чего, одна утопия сменилась другой, а интеллигент из обслуги власти «превратился в профессионала, оценка деятельности которого стала определяться в соответствии с рыночной конъюнктурой на производимый им продукт» [7].
Несмотря на сложившуюся в зарубежной и отечественной историографии традицию, мы считаем, что современную науку также можно отнести к одному из модусов «высокой культуры».
В этом контексте ситуация также характеризуется больше негативными тенденциями. В настоящее время статус и роль науки в общественных процессах заметно упали как в Башкирии, так и в целом по России. Хотя еще буквально десять лет назад башкирские ученые из УФИЦ РАН, Академии наук РБ были активными участниками социальной и политической жизни республики, формировали общественные настроения, были «духовными» авторитетами для широких слоев башкирского населения. Теперь данную нишу стали занимать различного рода блогеры, эксперты, комментаторы.
Это в свою очередь создает благодатную почву для распространения таких негативных явлений как фолькхистори, псевдорелигиозных концепций; приводит в итоге к отходу от норм и принципов рациональности к сугубо мифологическому мышлению. Небольшая модернистская прослойка внутри башкирского общества зачастую не может противостоять указанным процессам, поскольку главным союзником на стороне усиливающейся архаики выступает массовость, подкрепленная растущим невежеством.
Крайне противоречивой в этих условиях является и роль национальной интеллигенции, о социокультурных особенностях которой было отмечено выше. Поскольку значительная ее часть вместо того, чтобы просвещать башкирское население и сдерживать его архаичные устремления, фактически сама занимается поддержкой и трансляцией этнической мифологии (под лозунгом «служения народу»). Забывая, что даже в этом случае она не перестает быть мифологией, являясь одной из самых устойчивых, а значит и опасных, среди мифов обыденного сознания [9, с. 91].
Данные культурологические угрозы свидетельствуют о том, что сегодня без прямой государственной поддержки «институты Модерна» и «высокой культуры» могут в башкирском обществе со временем окончательно уйти на периферию общественной жизни. Снижение роли высокого искусства само по себе является красноречивым признаком архаизации, упрощения культуры, ее угасания.
Помимо прочего инновационному развитию башкирского общества препятствуют пассивность, уход в быт, в потребительство, а также отсутствие «больших проектов», которые могли бы мобилизовать творческую инициативу. Вместо активного социального творчества люди возвращаются к зависимости от решений, принятых другими – органами власти, национальными организациями, лидерами общественного мнения и т.д.
В целом можно заключить, что в башкирском социуме в настоящее время формируется, по терминологии П. Сорокина, «пассивно-чувственный» тип культурной ментальности, для которого характерны не только сугубо потребительская направленность жизненных ожиданий, но и крайняя узость восприятия реальности, сосредоточенная на техниках чувственных удовольствий.
Также вызывает серьезную озабоченность усиление постмодернистских тенденций Башкортостане, рост активности акторов – носителей ценностей, поведения и мировоззрения антикультуры. В частности, легитимизуюсь в массовом сознании, башкирское национальное пространство постепенно заполняется фигурами фрик-культуры. Как отмечают исследователи, изначально в традиционных обществах фрики (уроды, ненормальные) рассматривались как продукт неудачной социализации или инициации, находились на периферии социума [10, с. 525]. В Постмодерне они уже перемещаются с периферии в центр общественного внимания, определяя стандарты искусства, моды, стиля, особенно для молодежи. К сожалению, эти негативные социокультурные процессы становятся новой реальностью и для нынешней башкирской культуры.
В отличие от высокой, более позитивно складывается ситуация с башкирской народной и массовой (или популярной) культурой.
Говоря о башкирском национальном фольклоре, необходимо учитывать определенную условность данного термина, поскольку под ним сегодня обычно подразумевается обработанная модерном национальная архаика, а самой народной культуры в «чистом виде» практически уже не существует. Тем не менее, в республике хорошо развито танцевальное искусство; с советских времен действует ансамбль народного танца им. Ф. Гаскарова, фольклорный ансамбль песни и танца «Мирас», которые принимают активное участие в том числе и в фестивалях международного уровня. Кроме того, с 2008 года проводится Республиканский телевизионный конкурс башкирского танца «Баик», нацеленный на поиск молодых талантов и популяризацию танцевального искусства в республике (автор проекта Р. Уметбаева).
С 1990-х годов на новый уровень вышло фольклорное искусство, связанное с башкирскими национальными инструментами, к примеру, кураем и кубызом. Среди исполнителей данного направления можно назвать известных музыкантов – А. Аиткулова, М. Зайнетдинова, Р. Юлдашева, Ю. Гайнединова, И. Ильбакова, Р. Биктимирова и др.
Неравнозначно, но в целом в позитивном ключе развивается сегодня ситуации с массовой культурой и с соответствующими институтами – национальной печатью, телевидением, киноискусством, башкирской эстрадой. Однако если башкирское телевидение оказалось более адаптивным к изменениям и требованиям современности, то более критично обстоит дело национальными печатными изданиями, поскольку последние тесно связаны с башкироязычной литературой и не могут в настоящее время существовать без прямых госдотаций. Главными их конкурентами оказались социальные сети, а основным критерием эффективности -¬ востребованность на рынке СМИ, а также сам информационный контент, формируемый массовым потребителем.
В последние годы наметились положительные тенденции в сфере национального кинематографа. Заметным явлением культурной жизни стал выход на экраны художественно-исторических фильмов режиссера Б. Юсупова «Бабич», «Первая республика». В жанре молодежной комедии снят фильм А. Аскарова «Из Уфы с любовью», детский фильм «Отряд Таганок». Режиссером киностудии «Башкортостан» Р. Шарафутдиновым были успешно созданы серии популярных башкирских мультфильмов («Алдар и серый волк», «Ёлки» и др.).
В 2019 году, по повести М. Карима «Радость нашего дома», режиссером А. Галибиным была снята кинокартина «Сестренка», вышедшая в широкий российский прокат и получившая хороший отзыв у зрительской аудитории.
Однако наиболее интенсивно сегодня развивается башкирская эстрадная массовая культура, особенного на фоне активной урбанизации «титульного» населения, хотя и в этой сфере процессы имеют разнонаправленный и противоречивый характер.
Необходимо отметить, что башкирская эстрада как самобытный феномен возникла благодаря советской культурной политике и изначально имела свои характерные особенности. В отличие от литературы, она была более свободной от давления партийной идеологии, но при этом находилась в прямой зависимости от «академического» искусства. В частности, помимо жесткого отбора и контроля со стороны различных худсоветов, башкирские исполнители были обязаны следовать репертуару, навязанному «официозом». На практике это означало, что можно использовать лишь песни, написанные профессиональными композиторами и литераторами (т.н. «текстовиками» или поэтами-песенниками). Самое интересное, что подобная практика на башкирской эстраде сохранялась весь постсоветский период.
Тем не менее, уже в 1980-х годах внутри нее начинает постепенно формироваться неформальный полюс. В итоге, находящиеся под прессом официальной культуры творческие силы с началом «перестройки» выходят на поверхность общественной жизни главным образом в рамках самодеятельных независимых коллективов и башкирских молодежных субкультур в лице таких талантливых групп как «Дервиш-хан», «Рух», «Ант», «Караван-сарай», «Диуана» (Р. Нигматов) и др. Интересно, что такого же полноценного феномена как «национальный рок» не было в татарском обществе.
Однако после бурных 90-х годов на башкирской эстраде со временем вновь стали доминировать академические и «сельские» формы искусства, а многим талантливым рок-группам в ней не нашлось места. К сожалению, потенциал первой волны во многом был утрачен, хотя сегодня в массовом сознании они считаются «легендами башкирского рока». После 2000-х годов ситуация в этом сегменте развивалась по нисходящей линии, хотя и возникли оригинальные молодежные рок-команды («Буреляр», «Евразия» и др.)
В целом говоря о рок-исполнителях хотелось бы отметить, что не только национальная, но и региональная культура Башкортостана до настоящего момента остается крайне «закрытой» по своему характеру. Хотя уже после таких исполнителей как Ю. Шевчук и «Земфира» (Рамазанова), город Уфа, наравне с Екатеринбургом, может считаться одним из центров российского рока. Показательно, что оба исполнителя в свое время были лишены возможности полноценно выступать у себя на малой родине и строчка из песни Земфиры «До свидания, мой любимый город, я почти попала в хроники твои», – отражает горькую иронию по поводу позднего признания со стороны бюрократических и околокультурных структур консервативного региона.
Из современного искусства интересным является творчество талантливого башкирского карикатуриста К. Бузыкаева, который набрал широкую популярность в соцсетях и интернете за последние годы, причем не только в России. К примеру, известный журналист и основатель «WikiLeaks» Джулиан Ассанж поделился у себя в твиттере карикатурой Бузыкаева сделанной на трагические события в Каталонии. Характерно, что башкирский карикатурист получил признание сначала за пределами республики, а лишь затем был легитимирован в рамках местной официальной культуры.
Необходимо отметить, что сегодня по мере урбанизации постепенно увеличиваются и виды искусства, связанные со стилизацией, то есть социальным феноменом, который можно отнести к неоархаике (группа «Курайсы», этно-рок проект «Аргымак», шоу «Зайнетдин», этнотуры, стилизация башкирской одежды и национальной атрибутики). Стилизация само по себе положительное явление, поскольку способствует популяризации этнической культуры, но на фоне размывания народной и высокой культуры, может трактоваться как постмодернистский феномен (хотя указанные коллективы также успешно продвигают башкирскую культуру в том числе на международных фестивалях). Кроме того, стилизовать народную органику, фольклор – это все-таки творчество несколько иного плана, чем создание авторских песен. Поэтому между новыми этно-группами и творчеством легендарных команд башкирского рока 90-х годов, при всей внешней схожести, существует огромная разница.
Возвращаясь к теме, хотелось бы отметить, что ситуация с башкирской эстрадой, особенно после 2010 г., заметно поменялась, поскольку, как и в случае с литературой, утопия власти стала уступать место утопии рынка. Это обстоятельство привело к появлению и новых практик «общественной репрезентации».
Показателен в этой связи феномен башкирского исполнителя Радика Юльякшина, выступающего под сценическим именем «Элвин Грей», чьим творчеством сегодня охвачено около 40 млн молодёжной аудитории. При этом его слушатели уже не чисто сельская, а преимущественно башкирско-татарская городская молодежь, как и он сам, первого и второго поколения. Немаловажно также, что «Элвин Грей», это еще, безусловно, востребованный и коммерчески успешный проект.
Главным образом указанными факторами, а также необходимостью модернизации башкирской эстрады, было продиктовано решение главы республики Р. Хабирова назначить Р. Юльякшина советником по культуре. Как пояснил затем СМИ эту позицию А. Бадранов, «в современных условиях жесткой конкуренции исполнители национальной эстрады должны быть в первую очередь нацелены на создание такого продукта, чтобы потребитель не переключил кнопку пульта на каналы с российской или иностранной эстрадой» [8].
В целом, в качестве положительной тенденции, хотелось бы отметить, что сегодня республиканские власти сами стараются формировать тренды на модернизацию башкирской культуры, создают институциональные условия для того, чтобы сделать ее востребованной и современной не только внутри региона, но и в рамках всего евразийского пространства.
Выводы
Таким образом, сквозной анализ ситуации показывает, что современная башкирская культура в настоящий момент находится в контексте мировых и общероссийских процессов, имея при этом свою динамику и логику развития. Кроме того, несмотря на многие негативные явления и отсутствие четких внутренних механизмов самовоспроизводства, в ее пространстве постепенно формируется двухполюсная модель в виде «официальной» и «неформальной» культуры, которая создает определённые условия для возникновения диалоговой системы, а значит и структурного усложнения в будущем.
Основным актором и модератором культурных процессов в регионе по-прежнему остается «государство», включая институты и механизмы распределения финансовых и материальных ресурсов. Однако система общественной репрезентации в башкирской культуре, уравновешивается новыми рыночными практиками и формами официальной легитимации, что также создает предпосылки для необходимых модернизационных изменений, при сохранении ее базовых национальных (этнических) структур.
Список литературы:
1. Орехов Б.В. Башкирский стих ХХ века. Корпусное исследование. СПб.: Алетейя, 2019.
2. Забелина Е.Н. Высокая культура Нового времени: между массовым и элитарным // Материалы Международной научно-практической конференции «Актуальные проблемы мировой художественной культуры». В 2 ч. Ч. 1. Гродно: ГрГУ, 2012.
3. Вишневский А.Г. Серп и рубль. Консервативная модернизация в СССР. М.: ОГИ, 1998.
4. Вахитов Р.Р. Национальный вопрос в сословном обществе: этносословия современной России. М.: Страна Оз, 2016.
5. Зудин А.Ю. «Культура имеет значение»: к предыстории российского транзита // Мир России. 2002. № 3.
6. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979.
7. Берг М. О статусе литературы // Дружба народов. 2000. №7.
8. Бадранов А.Ш. 30 лет новейшей истории Башкортостана: 4 смысловых сюжета // Ватандаш, 2020. №10.
9. Назиров Р.Г. Становление мифов и их историческая жизнь. Уфа, 2014.
Кандидат исторических наук Азамат Буранчин
