На рубеже 2014–2015 гг. информационные сети террористической организации «Исламское государство Ирака и Леванта» заполнили сообщения, в которых представители различных исламистских боевых групп и движений в Азии и Африке приносили клятву верности ее лидеру Абу Бакру аль-Багдади и провозглашали образование новых провинций (вилайятов) «халифата» за пределами Ирака и Сирии (1;2). На волне страха и восхищения, вызванной триумфальным шествием сторонников ИГ в 2014 г. (взятие Мосула и Тикрита в Ираке, Ракки в Сирии), следовавшие одно за другим признания имели своей целью доказать всему миру, что отныне ИГ представляет собой силу глобального масштаба, сопоставимую и даже превосходящую ранее гипертрофированно демонизированную в публичном и экспертном пространстве «Аль-Каиду».
В январе 2015 г. прозвучала долгожданная присяга (байа) представителей крупнейшего на сегодняшний день регионального военно-политического исламистского объединения Южной и Центральной Азии, главного союзника «Аль-Каиды» в регионе — движения талибов. Несколько месяцев упорной работы эмиссаров самопровозглашенного халифа и переговоров с лидерами талибов увенчались успехом и созданием нового оплота ИГ. Учитывая недавнюю историю региона АфПак (Афганистан и Пакистан) и роль, сыгранную в ней талибами, трудно переоценить последствия создания такого альянса и открывающиеся в связи с этим перспективы для государств Центральной и Южной Азии, а также всей системы региональной безопасности. Каковы мотивы, инструменты и условия участия ИГ в процессах на территории Афганистана? Какова степень вовлеченности этой организации в собственно внутренний афганский конфликт и где простираются границы ее влияния на ситуацию?