Основное внимание автора сосредоточено на условиях существования в Абхазии транснациональных этнических группировок (мегрел, армян и мусульман). Во многом их положение обусловлено влиянием транснациональных организаций — таких как Армянская Апостольская Церковь и турецкое Управление по религиозным делам Диянет. Транснациональные акторы, играющие значительную роль в регионе, во многом независимы от государственной политики своих стран.
Введение
Исследователи толкуют грузино-абхазские отношения последних двух десятилетий в контексте биполярной конфронтации этнических грузин с абхазами, которым якобы оказывает поддержку Россия. Только в последнее время стали появляться работы, демонстрирующие важную роль в абхазской политике транснациональных меньшинств — мегрел, армян, русских и других представителей славян [Trier et al. 2010; O’Loughlin et al. 2011; Matsuzato 2009]. Социологическое исследование О’Лафлина и его коллег, проведенное в Абхазии в марте 2010 г., показало, что среди этнически абхазских респондентов независимость республики поддерживает 79%, в то время как за ее присоединение к России высказывается лишь 20%. Напротив, 51% местных армян, которых традиционно считают единомышленниками абхазов, надеется на вхождение Абхазии в состав России, тогда как жить в независимой республике предпочли лишь 44% из них. Последнюю точку зрения поддержало целых 48% мегрел, которых принято считать грузинской субэтнической группой; мнения остальных абхазских мегрел разделились с незначительным перевесом сторонников воссоединения с Грузией (около 15%) и противников присоединения к России — менее 10% [O’Loughlin et al. 2011, p. 31 — 33]. Эти данные показывают, что Абхазию правильнее рассматривать не как биполярный социум, в котором пророссийски настроенные абхазы доминируют над не-абхазами, отчасти грузиноори-ентированными (именно, мегрелами), а скорее в качестве магнитного поля полиэтнических интересов и стремлений.
В этом эссе мы сфокусируемся на трех абхазских транснациональных меньшинствах — на мегрелах, армянах и мусульманах, дабы выяснить их роль во внутриполитической жизни Абхазии и в абхазо-грузинских отношениях. Важным фактором этого анализа является наличие (как в случае с армянами и мусульманами) либо отсутствие (как у мегрел) зарубежного отечества или внешних покровителей.
После августовской войны 2008 г. Армянская Апостольская Церковь, турецкий Диянет (Управление по религиозным делам) и российский Совет муфтиев начали открыто покровительствовать абхазским армянам и мусульманам, тогда как Грузию и ее Православную Церковь (ГПЦ) трудно отнести к числу защитников абхазских мегрел. Правда, правительство Грузии рассматривает последних в качестве грузинского субэтноса и выступает с протестами, если находит, что права жителей Гальского [1] района нарушаются. Однако, с другой стороны, Тбилиси склонен относиться к абхазским мегрелам скорее как к предателям, которые добровольно вернулись на «оккупированную территорию». Особенно непримиримо здесь относятся к мегрелам, которые работают в силовых структурах и местных органах власти Гали — в годы президентства Э. Шеварднадзе эти «коллаборационисты» часто становились мишенью для грузинских партизанских отрядов «Белый легион» и «Лесные братья». Президент М. Саакашвили прекратил оказывать поддержку этим группировкам, но аресты и похищения мегрел, состоящих на службе правительства Абхазии (эти похищения часто приписывают грузинским спецслужбам [Trier et al. 2010, p. 47 — 48]), продолжались до августовской войны 2008 г. Абхазские власти не дают разрешения ГПЦ на работу с православными Гальского района. Грузинская Церковь, в свою очередь, не желает совершенствовать свою деятельность в мегрельской среде и рассматривает разговорный мегрельский язык не более чем диалект грузинского [2]. Все это показывает, что одной из особенностей положения мегрел всегда было и есть то, что оспаривается само их существование как самостоятельной этнической группы. Но в Абхазии мегрелы из этой двусмысленности своего положения умеют, как это ни парадоксально, извлечь политические дивиденды.
Дмитрий Горенбург, выясняя причины радикальных и повторных колебаний этнического состава жителей северо-западного Башкортостана (в основном пропорции между башкирами и татарами) с середины XIX в. и до постсоветской эпохи, приходит к заключению, что эта неустойчивость вызывалась статусами и привилегиями, которые государство предоставляло группам населения с тем или иным этнонимом; при этом личная самоидентификация оставалась неизменной, а чередовались только смыслы этнонимов [Gorenburg 1999] . Ситуация с гальскими мегрелами во многом схожа с вышеописанной: те, кто стремится подчеркнуть многонациональный характер Абхазского государства, делают акцент на них как на самостоятельной этнической группе и на их интеграции в Абхазское государство; те же, кто особенно озабочен проблемами безопасности Абхазии, рассматривают их как грузинский субэтнос или внутриабхазскую «пятую колонну» Грузии.
Абхазские армяне и мусульмане, счастливо имеющие внешних покровителей и не страдавшие подозрениями в принадлежности к враждебной нации (грузинам), прошли иной путь к утверждению в послевоенной Абхазии. Пожалуй, лучше всего их положение можно обрисовать через модификацию формулы «тройственных уз» («triadic nexus»), предложенной Роджером Брубэйкером [Brubaker 1995]. Брубэйкер анализирует обострение межэтнической ситуации в Хорватии в конце 1980-х — начале 1990-х гг. через призму синергии трех факторов: (1) «национализирующее» государство [3] Хорватии, которое не могло не волновать (2) транснациональное сербское меньшинство, имеющее (3) родину вовне (Сербию) [4]. Для модификации модели Брубэйкера ради ее применения к Абхазии следует иметь в виду, во-первых, что и «социалистический интернационализм» (в значении дружбы народов), и концепция «титульной нации», свойственные социалистической национальной политике, в Советском Союзе укоренились глубже, чем в Югославии. Пережитки советского интернационализма ограничивали простор свободных действий «национализирующих» государств. Придя к власти, Звиад Гамсахурдия, в отличие от Франьо Туджмана, оказался вынужден положить в сукно свой прежний лозунг «Грузия для грузин» и в 1991 г. попытаться наладить отношения с Абхазией. Точно так же общественное признание концепции «титульной нации» ограничивало притязания национальных меньшинств в постсоветских государствах. Абхазские мегрелы и армяне соглашаются с доминированием в политической жизни страны абхазов как титульной нации и не увлекаются протестным движением, подобно хорватским сербам [5].
Во-вторых, если в бывшей Югославии титульная нация пришла в конфликт с национальным меньшинством, в результате которого возникла биполярная конфронтация (сербов с хорватами или словенцами), то в Абхазии проживают различные транснациональные меньшинства, имеющие свою родину вовне. Поэтому Абхазия придерживается той же модели государственного строительства, что и Приднестровье, и этим обе они отличаются от моноэтничных Нагорного Карабаха и Южной Осетии. В годы нарастания сепаратизма и последовавших гражданских войн лидеры Абхазии и Приднестровья выдвинули лозунг строительства многонациональных государств в качестве легитимизации своей борьбы с бывшими странами-сюзеренами (соответственно, Грузией и Молдавией), которые, по их представлениям, пошли по пути создания моноэтничных государств.
Третья нужная модификация триединой модели Брубэйкера применительно к абхазской ситуации должна исходить из того обстоятельства, что транснациональные меньшинства могут рассчитывать на поддержку не только родственных государств (Армении, Турции или России), но и со стороны таких негосударственных транснациональных акторов, как Армянская Апостольская Церковь, турецкий Диянет и российский Совет муфтиев. Как убедится далее читатель, эти государства и транснациональные акторы не всегда разделяют их интересы и опасения. Дабы избежать смешения государств с транснациональными акторами, в дальнейшем я назову государство-покровителя «родиной вовне», а зарубежного негосударственного покровителя «зарубежным патроном».
Таким образом, на основе системы Брубэйкера мы намерены проанализировать взаимоотношения между различными транснациональными меньшинствами (абхазскими мегрелами, армянами и мусульманами) с «многонационализирующим» государством (Абхазией), а также с их родинами вовне и c зарубежными патронами.
(Продолжение следует)
Примечания
[1] Гальский район, в котором проживает большинство абхазских мегрел, находится на крайнем юго-востоке Абхазии и является пограничным с Грузией. Во избежание путаницы в географических названиях в настоящей статье все они воспроизводятся в абхазской транскрипции (то есть пишу Сухум, а не Сухуми) — с единственным исключением мегрельского названия «Гали», которое по-абхазски звучит как «Гал».
[2] ГПЦ переводит богослужебные книги на ассирийский и абхазский языки, но по-мегрельски, считают руководители этой Церкви, литургия немыслима и противоестественна (Интервью автора с руководителем Отдела внешних сношений ГПЦ архиепископом Давидом (Шарашенидзе); 5 февраля 2008 г., Тбилиси).
[3] Государство, которое считает себя еще неполноценным в качестве национального государства и поэтому старается осуществить максимальное доминирование титульной нации на его территории.
[4] В развитие концепции Брубэйкера Майкл Манн утверждает, что этнические напряженности приобретают тенденцию к превращению в геноцид в том случае, если две этнические группы претендуют на создание своего государства на одной и той же территории (или даже ее части), причем слабейшая из них ведет себя более воинственно, рассчитывая на помощь извне [Mann 2005]. Одновременно Манн порицает Брубэйкера и других этносоциологов за недооценку классового фактора. С его точки зрения, этнические конфликты обостряют не только взаимная сегрегация и культурный разлад; они происходят в случае, когда одна (или обе) стороны начинают ощущать себя объектом чужой эксплуатации, и этнический раскол лишь усугубляет классовый.
[5] Как будет показано ниже, для вернувшихся в Гали мегрел существует множество причин быть лояльными абхазским властям. Во-первых, они принадлежат к «самурзаканской» мегрельской ветви и тем отличаются от мегрел, живущих в самой Грузии. Во-вторых, их возвращение в Гали явилось осознанной демонстрацией готовности жить в непризнанном абхазском государстве. В-третьих, им нет нужды требовать политического равенства с абхазами до тех пор, пока у них есть возможность жить в Абхазии, не отказываясь от грузинского гражданства, учить своих детей на грузинском языке и по грузинским учебникам и более или менее свободно выезжать в Грузию. В-четвертых, президент Багапш тактично благоволил абхазским мегрелам — другими словами, их лояльность отчасти достигнута соответствующей президентской риторикой. Несмотря на вышеуказанные факторы, я считаю самой основной причиной лояльности абхазских мегрелов глубокую индоктринацию между ними советской идеей «титульной нации». На пространстве бывшего Советского Союза можно встретить и другие примеры того же рода. Так, на Украине этнические русские избегают участвовать в столкновениях русскоговорящих украинцев с украинскоговорящими.
Настоящая статья подготовлена в рамках исследовательского проекта «Транснациональная политика в Причерноморье: религии, государства и меньшинства» (апрель 2009 — март 2012 гг.), который финансирует Министерство образования Японии. Статья явилась основой для доклада, представленного автором на международной конференции «The Modernization of Russia and Eurasia: Challeges and Opportunities)), которая состоялась в Национальном Ченгчи (политическом) университете (Тайпей) 13—14 ноября 2010 г.
Кимитака МАЦУЗАТО, Кавказские научные записки (2011) — № 4 (9)
Очень поверхностный доклад, особенно в части моно этичности Южной Осетии и провозглашения строительства многонационального государства Абхазией.