«Викинг» или кто напишет скифскую историю России?

Российская кинолента «Викинг», вышедшая в прокат 29 декабря прошлого года, преодолела отметку 1 млрд рублей по кассовым сборам, поставив новый рекорд для российского кино. Таковы предварительные данные портала «Кинобизнес сегодня». Однако не все радуются такому обращению кинематографа к суверенной истории и импортозамещению западного фентези отечественным. В сети началась кампания по запрету картины. Инициатор, Яна Голощапова из Саратова, направила петицию в адрес Роспотребнадзора, Минобрнауки РФ и лично его главе — Ольге Васильевой. Среди аргументов несоответствие возрастной категории, историческая недостоверность и нелепое название.

В чем же проблема? Российские евразийцы тоже очень жёстко выступили против картины.

Почему наше родное, хотя и в несколько приукрашенном виде, вызывает отторжение? И о чем нам необходимо задуматься в свете борьбы за суверенный кинематограф и суверенную историософию, чьи проблемы вскрыла эта картина?

Норманизм и антинорманизм

Считается, что идеи о том, будто русские смогли освоить свое государство только благодаря приходу скандинавов, являются креативом короля шведского Юхана III, который он излагал в дипломатической переписке с Иваном Грозным. Однако по-настоящему широкую известность в России норманская теория получила в первой половине XVIII века благодаря деятельности немецких историков в Российской Академии наук Готлиба Зигфрида Байера (1694—1738), а позднее Герарда Фридриха Миллера, Штрубе-де-Пирмонта и Августа Людвига Шлёцера.

Строго говоря, норманская теория в их редакции была правдой в том смысле, что никакой другой альтернативной правды, имеющей сопоставимый научный и политический вес и ставящей норманизм под сомнение, не существовало.

Идеи эти получили широкое распространение, что актуальны до сих пор, а мысль, будто русские и прочие народы «востока Европы» не способны без этой самой Европы ни на что путное, превратилась в самосбывающееся пророчество. Сегодня мы живем в России импортного образца: у нас импортная западная религия, импортная западная философия, импортная западная модель государства и права, а также пять разной степени проработанности западных политических идеологий, формирующих политический ландшафт: либерализм, социализм, консерватизм, национализм и патриотизм и варианты их смешения. Везде, где мы пытаемся импортозамещать, у нас выходит версия много хуже западных образцов, над которыми смеется любой самостоятельный и взрослый человек: будь это футбол, автомобили, нанотехнологии, или хотя бы супергеройское кино вроде кинокартины «Черная молния».

Соответственно, наши улицы наполняют представители европейского среднего класса, которые хотят жить в Нью-Йорке или Париже, и являющиеся по сути иностранными агентами. Кто-то из них находит силы уехать в Нью-Йорк или Париж, а кто-то, не находя таких сил, истерично требует, топая ножками, чтобы Нью-Йорк или Париж были разбиты прямо в России, хотя бы в пределах МКАД, со всей сопутствующей семиотикой, потребительскими стандартами и прочими мелочами.

Против норманской теории тогда выступил М. Ломоносов, и ровно с того времени идейный антинорманизм сохраняет ауру интеллектуальной провинциальности и вселенской обиды.

Одни уповали на то, что Рюрик не смог бы ничего построить, не будь славяне «готовы» создать собственное государство, другие заявляют, что имелся якобы спор внутри элит, для преодоления которого требовался наемный менеджер со стороны, и лучше не из славян, третьи утверждали, что сам Рюрик был из неких «балтийских славян», и никаким скандинавом не был вообще, третьи – что славяне и викинги это одна сверхраса ариецев, либо хитро от всех замаскировавшаяся за масками разных народов, либо ставшая жертвой западной пропаганды.

Вкусовщину в вопросах историософии подчеркивает и сам термин – «славянофильство», которым также называют антинорманскую теорию. В любом случае это собрание разной степени научности незаконченных и недоразвитых теорий, замешанных в одном ведьмовском котле до состояния бурой жижи, непригодной для употребления.

Негосударство

Российская наука, будучи продолжением российской политики, так упорно бьется за историософский суверенитет, что не замечает очевидного факта. То, что мы отмеряем историю Российского в связи с состоянием Российского государства – уже результат поражения в вопросе философии истории и историографии в частности. Сама коллективная концептуальная шизофрения, при которой норманисты бьются с антинорманистами, строится на неоспоримой связи всего русского и евразийского с идеей государства, и невозможности помыслить помимо Российского государства еще хоть что-то.

А государство, я напомню, всего лишь конструкт, родившийся в границах греческой философии и расползшийся по всему миру как нечто высшее в социальном плане и бесприкословно обязательное.
Чтобы выйти из этой ловушки, в которой бесконечно пережевывается хорошо знакомая всем интеллектуальная жвачка «западное или свое», «россияне или русские», «ради себя или ради страны», необходимо разобраться с тем, а что же такое исполняет государство, и действительно ли эту позицию не занимал в нашей (в территориальном смысле) больше никто. Другими словами, есть ли какое-то негосударство, обратившись к которому, мы могли бы выйти из этой самой ловушки, раскалывающей наши идейные активы надвое?

Начнем с того, что государство ценно властью, то есть способностью, возможностью и присвоенным правом действовать на таких уровнях стратегии, куда может силой не пускать никаких других игроков. Хотя теоретики выделяют пять уровней стратегии, нам достаточно, не разбираясь во всех прочих, объявить, что это предельный уровень, который называют grand strategy.

Появление государства ознаменовало вытеснение с этого уровня стратегии кого-то другого: если раньше какой-нибудь лендлорд или церковь могли использовать инструменты этого уровня вроде набора собственной армии, печатания собственных монет или установления международных отношений, то в Новое время, а сейчас и подавно этот уровень стратегии практикует только государство. Оно не только не позволяет простому человеку, династии или общественной организации создавать свою армию, но и наказывает, если человек не служит в ее армии, пресекает изготовление собственных денег (Фридрих Крупп предлагал Германии печатать свои собственные марки, устойчивее национальных, и гарантировать их устойчивость активами своей корпорации, но ему запретили), а международные отношения вообще не считаются действенными без межгосударственных договоров.

Взяв хотя бы эти три инструмента – изготовление денег, вооруженные силы и международные договоренности – мы обнаружим, что они использовались на нашей земле и до того, как здесь обосновалось государство. Сам факт того, что Рюрика призвали, и притом призвало его не государство, уже говорит о том, что на уровне гранд-стратегии действовали определенные игроки, просто они не были государством в европейском смысле. Здесь-то и появляется концепция негосударства, действующего в истории.

Хотя современные историки и считают, что до 862 года русичи с берез не слезали, сами аргументы от гранд-стратегии весьма активно используются политиками в интересах алиби самого государства. Нахождения монеты в казанских раскопках оказалось достаточным, чтобы установить дату основания Казани и соответственно отпраздновать ее тысячелетие. Считается, раз кто-то эту монету изготовил, то значит кто-то регулировал торговлю в регионе, и значит кто-то действовал на уровне гранд-стратегии, и этого «кого-то» можно с поправками на все прочее назвать «государством». Но с этой же позиции мы можем не только историю Казани написать, но и историю России.

Пропозиционная воля как исторический субъект

До сих пор не родился (а если и родился, то не явился миру) человек, который мог бы сформулировать скифскую теорию возникновения России, в которой возникновение именно русского государства было бы важным, но все же историческим эпизодом на фоне общей драмы возникновения русского и евразийского. Не появился человек, который мог бы под эту теорию выделить грант – ни в частном порядке, ни внутри программ Академии наук.

Если мы начнем описывать нашу историю в категориях пропозиционной воли, действующей посредством противодействия, которая реализуется в инструментах на уровне гранд-стратегии, многое изменится. Нам придется отодвинуть День России намного глубже в прошлое, а еще – выйти из национальных и узкоэтнических предрассудков относительно как русских, так и всех прочих народов континента. Процесс исторического становления будет написан на языке заражения волей к упорядочиванию жизни евразийских просторов, на фоне которого появление российской государственности лишь приспособление под эти нужды западной философско-правовой концепции.

Многое способствует этому взгляду на российское и евразийское историческое становление. Во-первых, стратегический императив в историософии выше идеологий, так как основан на практике. Стратегия выше всех идеологий потому что законы столкновениях двух противоборствующих воль имеют куда древнюю традицию, чем способы описания того, для чего эти воли сталкивались. Стратегии выше философских концепций, так как эти концепции интернируются институтами и частными лицами, в то время как стратегия явление универсальное, а не какой-то пакт между армиями. В то время как философские концепции, в том числе и историософские это именно пакт.

Во-вторых, этим языком может быть описано то, что не описывалось языком теории государства и права. А именно недоверие евразийских народов к государству. Мы изучаем с малых лет историю государства Российского, видим непоследовательность как самого описания, так и непоследовательность традиций, которые это «государство Российское» в истории разворачивает.

Еще мы видим, что это государство не одно, да к тому же и понятие это собирательное. Княжеские территории вообще сложно описать в категориях государства, так как они представляют собой скорее полиэтнические корпорации с организованным внутренним рынком сбыта, корпоративной армией и собственностью. Империя также хоть и считается реализатором общей русско-христианской народной миссии, по факту представляет собой власть фамилии, которая посредством этой миссии создает народ «под себя», методами этноцида и институтов делает такое массовое общество, которое поддерживает проекты их imperio. Современное государство, которое вообще плохо связано со всеми предыдущими, является национальным и ведет свою историю с 1991 года. За границами известного бормотания про национальную идею и ее поиски у нее нет никаких исторических задач, есть лишь задачи разруливания конфликтов современности. Из стратегического планирования потолочные достижения выглядят как захват чужих территорий. Во всех случаях государство — это автоматика, Машина, отчужденная от человека и действуя по своей машинной логике. Все разговоры на тему «какие идиоты эти политики» не касаются людей, а касаются лишь логики машины, дефектов ее настройки.

Но когда мы от истории государства переходим к истории пропозиционной воли, мы начинаем видеть за автоматизмами прекрасных людей с их планами обустройства Евразии, их парящие города и их утопии, стертые из наших голов и школьных программ огромными индустриальными катками. Мы обсуждаем норманизм и антинорманизм в технических терминах присвоения и внешних помех, словно заведенные ключом детские обезьянки с дисками, не способные написать новый язык историософии. Этот язык никем не сформирован и не написан, но именно на нем и можно описать ту скифскую Евразию, о которой прозорливо грезили люди, способные покинуть технический код, на котором говорит государство.

Виталий Трофимов-Трофимов

Вам также может понравиться

Один комментарий

  1. 1

Добавить комментарий

Ваш email не будет опубликован. Обязательные поля отмечены *

Вы можете использовать данные HTML теги: <a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <s> <strike> <strong>